Под кровью — грязь - Александр Золотько

   Ничего. Все уже почти готово. Осталось сделать совсем немного. Потом – бенефис.

   И пора уже собирать группу в полном составе. Палач даже ощутил что-то вроде легкого интереса – как они отреагируют друг на друга?

   Наблюдатель

   «– Я не кончил, – ответил Моисеев, – я пукнул», – Гаврилин закончил анекдот и посмотрел на дам.

   Лина, зажав рот руками, сползала со стула, а Нина захохотала так, что все в ресторане оглянулись в их сторону. Или это Нина тихо сползает под стол, а Лина привлекает всеобщее внимание? Гаврилин так и не научился их различать. Вначале было не до того, а потом стало безразлично.

   Более того, то, что он постоянно путал имена девочкам казалось верхом остроумия. Ну а когда он, препроводив их в ресторан на втором этаже, после очередной бутылки шампанского (кажется второй) перешел к анекдотам, то веселье подруг вообще вышло из-под контроля.

   И чем круче был анекдот, тем радостнее становилось блондинкам. Пока они смеялись, пока после этого вытирали слезы и подправляли косметику, Гаврилин успевал предаться своим скорбным мыслям.

   Ну не получается у него ничего. Он уже и так и так прикидывал – фиг, не выходит надежно блокировать всех в трехэтажном здании. Можно было конечно попытаться согнать всех посетителей, или их часть вот в этот зал, или в зал кегельбана, но и это бы заняло не меньше двадцати минут.

   Крик, гам, истерики. Бестолковые посетители становятся под дулами еще бестолковей, выпившие пытаются сопротивляться, охрана сопротивляется наверняка, сигнализация срабатывает сразу же, и оперативные группы посыплются со всех сторон.

   Потом несколько гранат со слезоточивым газом, пару выстрелов в воздух – все, как бы не выпендривались в своих заявлениях бойцы группы Солдата, им не совладать даже с местным доморощенным спецназом.

   Не совладать.

   Девочки отхохотали, и Гаврилин налил шампанское. Напиться и забыть обо всем. И пусть они, что хотят с ним то и делают.

   Ну не выходит у него план. Не выходит. И ни у кого не выйдет. Да будь он хоть трижды Палачом, и у него ничего не получится. Выше себя не прыгнешь. Не прыгнешь, как бы там не гремел Артем Олегович.

   Что-то тут не так, что-то тут у Палача накручено.

   С самого начала у него что-то не то, с самого начала Гаврилин чувствует во всем этом какой-то подвох. Но какой? Артем Олегович считает, что у Гаврилина бред, что он зациклился на ерунде и пытается убедить в этой ерунде еще и начальство.

   Что же ты придумал, Палач? Что?

   – Вы знаете, на какие категории делятся все женщины? – решительно спросил Гаврилин у спутниц.

   – Не знаем, – в один голос ответили те.

   – На дам, не дам и на дам, но не вам! – старая шутка, но публика сегодня у него благодарная как никогда.

   – За дам! – сообщил Гаврилин Лине и Нине и встал с бокалом.

   Дамы охотно поддержали.

   На них оглядываются. Причем мужчины – с завистью. Спасибо Маше и Алику. И женской эмансипации.

   Гаврилин посмотрел на часы. Неплохо гуляем, время летит незаметно. Уж полночь близится…

   Девчонки заметили жест Гаврилина, тоже глянули на свои часы и о чем-то зашептались, бросая на Гаврилина быстрые взгляды.

   Вот интересно, сейчас ему продемонстрируют, как работает местное динамо, или… Да какая, к черту, разница? Он и так потратил слишком много времени на развлечения. Ему уже давно нужно было взять за лацканы шикарного пиджака Артема Олеговича и объяснить, что невозможно выполнить эту задачу. Даже если Палач самоубийца, он даже ценой собственной жизни не сможет захватить Центр и удерживать в нем заложников сколько-нибудь долго.

   В лучшем случае… В лучшем? Гаврилин поймал себя на том, что даже оценки всего происходящего у него сильно изменились. В лучшем случае – это когда неминуемо погибнет несколько десятков человек.

   Максимум, что сможет сделать Палач, это пронестись по комнатам и залам Центра вместе со своими ублюдками, уничтожая все на своем пути. Все и всех.

   Гаврилин представил себе, как пули рвут обивку залов, как, обливаясь кровью, падают люди, как все, кого он успел узнать, погибают, а он, тот кто несет за все это ответственность, сидит возле пульта связи и ждет, когда голос, искаженный помехами, сообщит, что все прошло нормально, и это будет значить, что группа Палача выполнила свою задачу, и что группа Палача уничтожена.

   И еще это будет значить, что он, Наблюдатель, тоже будет уничтожен. Как? Может быть, просто откроется дверь в комнату, и он получит пулю в висок прямо за пультом? Или ему разрешат обесточить, согласно инструкции, пульт, погасить свет и дойти до дежурного по коридору? Тот, улыбаясь, влепит ему пулю в лоб?

   Или все-таки это почетное право получит Михаил Хорунжий, старший оперативной группы и его телохранитель?

   И все эти варианты вдруг показались Гаврилину совершенно приемлемыми. Так и должно быть. Только этого и заслужит он. Вот зачем нужен наблюдатель в Конторе.

   Интересное открытие! Гаврилин усмехнулся. Он должен почувствовать настроение Палача, он должен представить себе, как поведет себя его подопечный, и успеть отреагировать на любые изменения. И все он должен сделать не в результате подглядывания, не допрашивая Палача. Он должен ощутить себя Палачом.

   Ощутить себя Палачом.

   А потом еще и убедить начальство в своей правоте. Разорваться на портянки, но уговорить, что прав, что нужно принимать меры…

   …Все равно, он не может себе этого представить. Пусть Палач готов умереть. Пусть он никогда не отказывался от выполнения приказов. Пусть он готов рисковать жизнью ради выполнения приказа.

   Но и в этом случае он не сможет его выполнить даже ценой собственной жизни. Просто не сможет. Как убедить в этом Артема Олеговича? Как?

   Остался только один способ это сделать – понять, что задумал Палач. Что кроется за его исполнительностью и точностью. Что?

   Начальство повелеть изволило, чтобы свой вариант операции Гаврилин представил не позднее тридцать первого декабря. У него еще есть два дня. Если он поймет – все еще можно успеть сделать. Еще даже можно будет остановить операцию.

   Или попробовать еще раз, прямо сегодня связаться с Артемом Олеговичем? Еще раз. Или он обидится, расстроится и прикажет грохнуть назойливого пацана прямо немедленно, не дожидаясь конца операции?

   Лина и Нина продолжали шептаться. Гаврилин прикинул, что выпивки и закуски на столе девушкам еще на некоторое время хватит. Во всяком случае, если он оставит их на несколько минут, они особо плакать не станут. В конце концов, если они задумали раскрутить его и продинамить – у них есть совершенно обалденная возможность свалить отсюда, пока он будет отсутствовать.

   – Дамы, – сказал Гаврилин, вставая, – я покину вас на несколько минут. Мне нужно уделить внимание своему другу, с которым я вас познакомлю немного позже.

   – Другу? – спросила Нина, – какому другу?

   Лина хихикнула и шепотом стала объяснять подруге суть двусмысленности. Взгляд Нины опустился с лица Гаврилина ниже, и Гаврилин понял, что шутка до девицы дошла.

   – Будем ждать вас с нетерпением, обоих, – сообщила Нина и взяла бокал.

   Ждите, ждите. Ваше дело. Гаврилин вышел в холл, огляделся, выискивая свободное место. Людно. Дымно и шумно. И правильно, еще детское время, всего каких-нибудь двадцать три пятьдесят. Люди ходят чинно и вальяжно. Если не считать тех, кто уже не может ходить ни чинно, ни вальяжно.

   Никто не сможет эту толпу заставить подчиниться приказам, даже под угрозой смерти. Во всяком случае, сразу. Им еще долго придется объяснять, что это налет и что их всех могут перестрелять.

   Или после первых же выстрелов начнется такая паника, что прекратить ее можно будет, только перестреляв всех. Может быть, Палач не учитывает этого? Черт его знает. Хотя, судя по отчетам предыдущего наблюдателя, именно человеческую психологию Палач использовал особенно эффективно.

   Гаврилин отошел в угол, сел в кресло и вынул из внутреннего кармана телефон. Что там сейчас делает отец родной, Артем Олегович? Тоже ожидает вестей от группы Палача?

   Гаврилин набрал номер прямого телефона Артема Олеговича. Нечего, дедушка, рано ложиться, твой любимый воспитанник хочет припасть пересохшими устами к источнику твоей мудрости.

   – Да? – Артем Олегович ответил сразу, после первого же гудка.

   – Добрый вечер, это вас беспокоит Гаврилин, – очень вежливо сказал Гаврилин.

   – Я вас слушаю, – ледяным голосом ответил Артем Олегович.

   Ну, ясное дело, понятно, столь поздний звонок не был оговорен заранее, и в некотором роде является нарушением конспирации и субординации, не говоря уже об элементарной вежливости. Наплевать.