Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– Ну? И что за срочность? – спросил Дэвид, отстраняясь от сына. – Что за важное дело испортило мои снимки?

– Папа, смотри! Я сам нашел!

Он разжал кулачок. На ладони лежало несколько плоских камешков размером с пуговицу – тонкие диски с дырочкой посередине.

– Красота, – сказал Дэвид, взяв в руки одну из находок. – Где?

– Мы с Джейсоном вчера шли на ферму к его дедушке. Там ручей, и надо ходить осторожно, потому что прошлым летом Джейсон видел там медянку, только сейчас для змей холодно, вот мы и шли по ручью, а прямо на берегу я нашел камешки.

– Вот это да. – Дэвид коснулся пальцами окаменелостей, изящных, легких, за многие тысячи лет сохранившихся четче, чем на любой фотографии. – Это кусочки морской лилии, Пол. Знаешь, давным-давно большая часть Кентукки лежала на дне океана.

– Правда? Здорово. А в книжке про камни есть картинка?

– Не исключено. Сейчас я здесь приберу, и посмотрим. Сколько там у нас времени? – Он выглянул за порог темной комнаты.

Стоял чудесный весенний день, теплый и нежный, по всему периметру сада цвел кизил. Нора поставила столы, накрыла яркими скатертями, расставила стулья, тарелки, чаши с пуншем, вазы с цветами, разложила салфетки. «Майское дерево», которым служил стройный тополь в центре заднего двора, украшали разноцветные ленты. Нора все сделала сама. Дэвид предлагал помощь, но она отказалась. «Не мешай, – сказала она. – Это будет лучшая помощь». Он и не мешал.

Дэвид шагнул обратно, в багровую темень своей фотолаборатории, прохладной, таинственной, освещенной красной лампочкой и остро пахнущей химикалиями.

– Мама одевается, – сообщил Пол. – А мне нельзя пачкаться!

– Задача непростая. – Дэвид убрал бутылки с проявителем и закрепителем на высокую полку, куда Пол не мог добраться. – Беги в дом, ладно? Я скоро тоже приду, и посмотрим морские лилии.

Мальчик побежал вниз по лестнице. Дэвид краем глаза видел, как он пулей пронесся по лужайке и за ним захлопнулась сетчатая дверь. Дэвид вымыл лотки, поставил их сушиться, вынул из увеличителя пленку и спрятал. В комнате было тихо. Он постоял, наслаждаясь покоем, и вышел. Скатерти трепетали на ветру, каждый стол украшали сплетенные из бумаги майские корзинки, полные весенних цветов. Вчера, первого мая, Пол развешивал такие корзинки на дверях соседних домов. Стучал, потом убегал, прятался и смотрел, как люди их находят. Затея Норы – ее артистизм, энергия, воображение.

Нора, в фартуке поверх кораллового шелкового костюма, возилась на кухне, раскладывала по тарелкам с мясом петрушку и помидоры черри.

– Все готово? – спросил Дэвид. – Сад выглядит потрясающе. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Разве что одеться, – сказала она, поглядев на часы, и вытерла руки полотенцем. – Только сначала поставь это блюдо в холодильник внизу – здесь все уже забито. Спасибо.

– Столько приготовлений. – Дэвид взял блюдо. – Может, лучше заказывать?

Он искренне хотел дать дельный совет, но жена, сдвинув брови, застыла на пороге кухни.

– Не лучше. Мне все это нравится, – ответила она. – Придумывать, готовить – все. Приятно из ничего создавать красоту. У меня много талантов, – холодно прибавила она, – замечаешь ты это или нет.

– Я же не о том, – вздохнул Дэвид. Последнее время они с Норой были как две планеты, которые вращаются вокруг одного солнца, никогда не сталкиваясь и не приближаясь друг к другу. – Я только предложил обратиться в фирму, которая устраивает приемы. Нам это вполне по средствам.

– Дело не в деньгах. – Покачав головой, Нора скрылась за дверью.

Дэвид отнес тарелку в холодильник и пошел наверх бриться. Пол отправился за ним, уселся на краю ванны и, пиная пятками ее фарфоровые бока, стал взахлеб рассказывать про ферму дедушки Джейсона. Там было здорово, он помогал доить корову, и дедушка Джейсона дал ему молока, оно было еще теплое и на вкус совсем как трава.

Дэвид слушал, набирая мыло на мягкую кисточку. Бритвенное лезвие оставляло на коже гладкие чистые полосы и разбрасывало по потолку солнечные зайчики. На мгновение мир замер, остановился: весенняя мягкость воздуха, запах мыла, восторженный голос сына.

– Я когда-то тоже доил коров. – Дэвид вытер лицо и потянулся за рубашкой. – И мог попасть молочной струей кошке в рот.

– Дед Джейсона тоже! Мне нравится Джейсон. Вот бы он был мой брат!

Дэвид, завязывая галстук, смотрел на отражение Пола в зеркале. В тишине, которая не была настоящей тишиной – капал кран, тикали часы, шуршала ткань, – мысли Дэвида унеслись к дочери. Раз в несколько месяцев среди почты, доставляемой к нему на работу, оказывался конверт, надписанный острым почерком Каролины. Первые письма приходили из Кливленда, но теперь штампы постоянно менялись. Иногда Каролина сообщала новый номер почтового ящика – всегда в каком-нибудь большом безликом городе, – и тогда Дэвид непременно посылал деньги. Они не были друзьями, и все же с годами ее письма становились все откровенней, а последние и вовсе напоминали странички из дневника. «Дэвид» или «Дорогой Дэвид», писала Каролина, и дальше ее мысли текли торопливой рекой. Случалось, он выбрасывал письмо, не вскрывая, но потом обязательно доставал из мусорной корзины и прочитывал от первого до последнего слова. Он держал их под замком в шкафу темной комнаты, чтобы всегда знать, где они находятся. Чтобы Нора не могла их найти.

Однажды – довольно давно, когда письма только начали приходить, – Дэвид, потратив восемь часов, доехал до Кливленда. Три дня он ходил по городу, просматривал телефонные справочники, обращался во все больницы. На главпочтамте он дотронулся кончиками пальцев до ящика номер 621, но начальник отделения отказался сообщить фамилию владельца и тем более адрес. «Тогда я здесь встану и буду ждать», – заявил Дэвид. Мужчина пожал плечами: «Воля ваша. Советую только запастись продуктами. Некоторые ящики не открывают неделями».

В конце концов Дэвид сдался и уехал домой. Дни шли за днями; Феба росла без него. Посылая деньги, он непременно вкладывал в конверт записку с просьбой к Каролине дать адрес, но не настаивал и не нанимал частного детектива, хотя иногда и хотелось. Дэвид считал, что инициатива должна исходить от нее. Он верил, что хочет найти ее. Что как только найдет – и все исправит, – то сразу расскажет Норе правду.

С этой верой он каждое утро вставал и отправлялся на работу. Делал операции, изучал рентгеновские снимки, возвращался домой, косил газон, играл с Полом – дни были полны. И все-таки каждые несколько месяцев, по каким-то необъяснимым причинам, Каролина Джил в его снах смотрела на него от двери кабинета или церковной ограды. Он вскакивал, дрожа всем телом, наспех одевался, ехал в больницу или скрывался в своей темной комнате, писал статьи либо опускал листы бумаги в ванночки с химикалиями и наблюдал, как из ничего возникают изображения.