Полнолуние - Николай Плевако

— Откуда вы про веселовскую невесту знаете? — удивился Захар.

— Да весь хутор только об этом и говорит.

Захар смутился.

— Невеста у меня не веселовская — из наших, таврических. Только помощь ваша нужна.

— В сватовстве?

— Дом буду строить. Поможете?

— Конечно. Пиши заявление. — Елена даже повеселела от того, что у Захара все хорошо устраивалось.

Он тут же, за столом, начал писать, но остановился на полуслове, задумался, отложил ручку.

— Ну что у тебя? — Елена взяла листок. — А жена кто?

— Ладно. После напишу.

— Почему же после?

— Да не знаю, согласится ли она?

— За кого же ты сватаешься?

— За Нюру… свинарку.

— A-а, вон за кого! Передай ей от меня привет. Скажи, что я обязательно буду на вашей свадьбе.

«Зачем я признался, вот дурило! Опозорюсь на весь хутор», — подумал Захар, выходя из правления и снова, как уже не раз за последнее время, ощутил неприятный холодок у самого сердца. Он рассчитывал застать Нюру дома одну, но на пороге его встретила мать. Парень повернул было назад.

— Заходите, заходите. Вы за бреднем? Кажется, у ваших Нюра брала бредень?.. Гость к нам пришел! — крикнула она в комнату.

Захар вошел в хату, предчувствуя новые испытания. В горнице на столе возвышалась миска с вареными раками, будто горка красных углей. Нюра и лысоватый мужчина трещали панцирями, ели раков. Этот лысый надел очки, чтобы разглядеть вошедшего. Захар сразу признал в нем командировочного. Дмитрий Дмитриевич Рубцов был в белой рубашке с расстегнутым воротом, раскраснелся. Перед ним стояла пустая рюмка, а бутылку с водкой, наверное, предупредительно спрятали под стол. «Жадюги», — подумал Захар. Нюра, увидев на пороге застывшего в смятении парня, тоже смутилась и опустила глаза. Захар сообразил: «Я тут, выходит, третий лишний!»

— Присаживайтесь, — засуетилась мать. — Раки вот. Угощайтесь. Где бутылка?.. Дочка, налей гостю.

— Да нет. Я на минутку. Пойду.

Пятясь к двери, Захар покосился на командировочного и заметил, как тот злорадно усмехнулся.

— Куда вы спешите? Позавтракайте с нами, — искренне обиделась Нюрина мать, и Захар упрямо, назло всем чертям, сел за стол. Он не поднимал глаз от миски, ожесточенно вывертывал ракам клешни, ногтем большого пальца выскребывал розоватую мякоть внутри панциря, аппетитно чмокал губами и неожиданно поперхнулся. Да такой взял его кашель, что лицо сразу стало бурячного цвета, на шее вздулись вены, а глаза полезли из орбит. Захар ошалело завертел головой. Нюра давилась от смеха, закрываясь рукой. Командировочный от удивления перестал есть. Захар почувствовал, как неотвратимо рушатся его надежды. Он пришел немного в себя, разыскал наконец платок, но новый приступ кашля, еще сильнее прежнего, окончательно убил его. Ни слова не говоря, он кинулся к двери.

— Подождите! Куда же вы?

Захар обернулся. В светлых голубых глазах Нюры было столько доброты и участия, что он остановился в нерешительности:

— Я сейчас.

Когда Захар вернулся, Нюра и командировочный сидели за столом как ни в чем не бывало. Перед Захаром уже стояла граненая рюмка, да такая полная, что, когда он поднял ее, водка пролилась на руку. Он снова покосился на командировочного. Тот глядел куда-то в потолок.

— Это вам штрафная, — сказала Нюра, и Захар отметил в ее голосе незнакомую нежность. Он смело опрокинул в рот водку и достал из кармана свою пол-литру, вызывающе поставил на стол, опять немало удивив командировочного… Как это нередко бывает в таких переплетах, Захар понимал, что делает глупость, но, вместо того чтобы оставить все и уйти, он вдруг громко заявил вошедшей в комнату Нюриной матери, которая несла к столу закуску:

— А я к вам свататься, Анастасия Кузьминична.

Хозяйка чуть не уронила тарелку с варениками, замигала, глядя то на дочку, то на Захара.

— М-да, — протянул ехидно командировочный.

— Как же так… Да что же это такое? — застонала Анастасия Кузьминична. — А ты чего молчишь, бесстыжие твои глаза? Ты почему никогда мне словом не обмолвилась? С людьми лей-перелей, а дома слова от тебя не добьешься! — набросилась она на дочку.

Захар стиснул руками обе коленки и сгорбился, как будто его намеревались взять за шиворот и вытурить вон из хаты.

— Мамочка родная! — весело воскликнула Нюра. — Мы давно уже условились пожениться. Да все ждали подходящий случай тебе сказать.

Захару почудилось, что он пушинкой поднялся под потолок. Почему-то облегченно вздохнул и командировочный. Он стал одеваться, прощаясь с хозяевами. Подал руку Захару, который нерешительно ее пожал. Когда молодые одни остались в горнице, Захар первый раз открыто посмотрел в глаза Нюре:

— А я думал, что этот лысый… твой жених.

Нюра покачала головой и потупилась:

— Приставал. Да я его отвадила быстро.

— Понятно.

Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

10

Отгуляли свадьбу, жизнь вошла в обычную колею, а молодым казалось, что самое заветное еще за горами.

В этот вечер они пошли в клуб послушать лекцию о любви и дружбе. Лектор приехал из района — важный, в очках. Народу набралось полным-полно, но Захар и Нюра не высидели и десяти минут: почему-то в том месте, где лектор торжественно повышал голос, их разбирал смех. В зале сердито зацыкали, замахали руками, оборачиваясь к молодоженам. На цыпочках, пригнувшись, они вышли на улицу и там вволю нахохотались. У Нюры заблестели глаза от слез. Она присела на скамейку и никак не могла успокоиться, вспоминая лектора.

— Чего вы тут хохочете? — Из переулка на молодоженов надвигался сват, широко раскрыв объятия. — Захар! Нюра! Именины у меня сегодня. Гости ждут. Пошли!

Сват силком увел их с собой. Из распахнутых дверей шумной хаты в нос шибанул табачный дым вперемешку с острыми запахами закусок. На столе уже был ералаш, и гости нестройно тянули «Хасбулата». К молодоженам повернулись распаренные, красные лица, кто-то крикнул: «Штрафную!» А когда сват налил до краев два граненых стакана, все хором запели: «Пей до дна! Пей до дна!» Нюра пригубила стакан и отставила. Захар не прочь был выпить, но, глядя на жену, тоже воздержался.

Захмелевший сват настырно лез целоваться, приговаривая:

— Захарушка… Ню-юра… вы у меня, как брат и сестра!

От избытка чувств сват плакал и оставлял на лицах молодоженов мокрые следы. Вскоре он уткнулся головой в плечо Захара и уснул.

А им ни спать, ни пить не хотелось, все здесь казалось ненужным и странным, будто Захарова свадьба чрезмерно затянулась. Тайком они улизнули с именин, пришли домой, а тут приехали знакомые и родственники из соседнего хутора. Было уже поздно, гости ложились спать на полу вповалку. Захару и Нюре постелили в проходной комнате. Они притихли, прислушиваясь к разговорам в доме. Завтра в хуторе собирался базар. Кто-то беспокоился о корове, которую привел продавать. Корова приболела, и хозяин то и дело выходил во двор посмотреть на нее. Обсуждали цены на мясо и зерно, и никто словом не обмолвился о тихой ночи, что мягко опустилась на хутор, и полной луне, смотревшей в окно и будто звавшей людей из душной хаты на улицу, к речке с поникшими задумчивыми вербами, в росистые просторы лугов.

Веселый бабий голос вдруг спросил тетку Семеновну, давно ли женился Захар, хороша ли невестка, и молодым стало неловко, словно с них сдернули одеяло.

— Сегодня рано легли, а то ночи напролет где-то бродят, — сказала Семеновна, как о чем-то надоевшем. — Лунатики, истинные лунатики!

— А сама не такая была? Забыла?

— Время я всегда знала.

— Эх и кривишь душой, Семеновна. Помню, как ты засыпала у подойника.

Потеряв сон, бабы с явным удовольствием стали вспоминать свое девичье прошлое, не стесняясь молодых и словно даже для них заведя этот интимный разговор. Вдова рассказывала о своем покойном муже, его достоинствах и недостатках, и в ее голосе слышалась непонятная будничность, точно годы, прожитые в замужестве, были ей в тягость.

Захару и Нюре собственное счастье представлялось бесконечным, и брюзжание вдовы смешило. Голос ее звучал все приглушеннее, лишь изредка повышаясь на моту, чтобы взбодрить слушателей, и под конец бубнил уже что-то невнятное. Женщина сладко зевнула, хрустя вязами, пробормотала: «Прости, господи, душу грешную» — и смолкла. Выплывая откуда-то из глубины, по комнате разнесся богатырский храп Семеновны и сразу придавил все другие звуки.

— Захарушка…

— Что?

— Спишь?

— Нет.

— Я тоже. Давай немножко поспим?

— Ага.

Захар, уставший за день на тряских степных дорогах, откинулся на спину и вперил взгляд во тьму. Постепенно веки сомкнулись, он впал в забытье. И сразу потянулся грейдер, запрыгало в ветровом окне небо, замелькали телеграфные столбы… Вдруг очнулся, словно от толчка, и не мог определить, спал или не спал. Послушал, как ровно дышит Нюра, осторожно встал с кровати и, откинув занавеску, посмотрел в окно. На дворе было светло. То ли утро, то ли лупа полная — Захар сразу не мог понять, но спать не хотелось. Он вернулся к кровати и нашарил руками брошенную на столе одежду.