Большая игра - Гуляшки

Канцелярия Кауфмана на организацию всего этого великолепия.

Согласно традиции офицерских собраний, шампанское подавали сразу же после супа и далее при любой перемене блюд.

— За вас, Константин Петрович, и за ваш цветущий Туркестанский край! — наследник поднял бокал, предлагая первый тост.

С несколькими товарищами и вернувшимся из отпуска Андрюшей Некрасовым я разместился за одним из столиков. Нас и наследника отделяло около двух десятков людей. Забавно было наблюдать, как многие стремятся оказаться поближе к Николаю, считая подобное знаком уважения и поводом для тщеславия.

— Фазаны! — с пренебрежением хмыкнул Некрасов, поднимая бокал во время очередного тоста. — Ишь, ты, прилетели!

Фазанами называли не только красиво одевающихся, ищущих ордена и должности, но при этом никогда не воевавших офицеров, но и выпускников Академии ГенШтаба. И хотя я и сам окончил сие славное заведение, фазаном себя не считал, да и товарищем моим никогда бы и в голову не пришло так меня называть.

Бессмертные гусары особенно не любили фазанов. Дело в том, что в 1854 г. во время последней войны с турками, командовать гусарами назначили полковника Карамзина — гуляку и «салонного» командира, сына известного историка. Он прибыл в полк с твердым намерением научить боевых офицеров, как «правильно и быстро» побеждать неприятеля. С этой целью 31 мая он возглавил рейд по вражеским тылам и грубо нарушил ряд общепринятых в таких случаях предписаний, пренебрегая необходимыми мерами безопасности. Недалеко от деревеньки Каракул в Малой Валахии состоялся бой. Итогом стал разгром полка, приданной к нему сотни донских казаков и конной батарее. Погибло 19 офицеров, 109 гусар, 200 человек оказались ранеными в той или иной мере, четыре орудия достались неприятелю, а знамя удалось спасти лишь чудом. Сам Карамзин пал в бою, но это уже ничего изменить не могло.

Первый день цесаревич посвятил отдыху, а после обеда провел несколько приемов, вникая в Азиатские дела. На второй день он вновь встретился с рядом лиц и в сопровождении Кауфмана, Головачева, Абрамова, кузена Николая и герцога Романовского проехался по улицам города. В качестве почетной охраны его сопровождал наш полк в полном составе. Любо-дорого было смотреть на гусар Смерти, на нашу безукоризненно выглаженную форму, и на безупречно вычищенных лошадей.

Затем на поле, претендующем на роль ипподрома, состоялись скачки. Участвовало несколько групп лошадей, разделенных по возрасту и породам. Честь нашего полка отстаивали три офицера, все общепризнанные мастера данного дела: ротмистр Пасторин, поручик Рут и корнет Вепхо Джавахов. Цесаревич щедро одарил победителей и проигравших.

Я участия в подобном не принимал, хотя в лошадях, благодаря изученной науке иппологии, разбирался хорошо. Во всяком случае, не хуже большинства выпускников Старой Школы. Но здесь требовалось нечто большее — интуитивное понимание скакуна, ощущения его силы, некоторая родственность, если так можно сказать. Всего этого я был лишен.

На следующий день великий князь Николай Романов отправился в Казалинск, прихватив с собой шестой резервный эскадрон гусар Смерти. Предполагалось, что он присоединится к полковнику Голову, и когда придет приказ, они выступят на Хиву.

Вечером состоялся небольшой ужин, на сей раз только для офицеров из числа Александрийских гусар. Утром следующего дня мы наконец-то встретились с Николаем и смогли пообщаться в спокойной обстановке.

Флигель-адъютант* — воинское звание, состоящего в Свите Его Императорского Величества офицера. Представителям Свиты позволялось носить императорский вензель на погонах. Так же флигель-адъютанты носили особый мундир с аксельбантом и эполетами.

Глава 10

В Ташкенте Николай Романов поселился на улице Иканской, в одном из домов, принадлежащих купцу Хлудову. Хлудов посчитал немалой честью, что его собственность станет временным жилищем будущего Императора и предоставил в распоряжение Николая все возможные услуги.

Комнат в двухэтажном доме оказалось много. И все равно, места многочисленной свите не хватило, людям пришлось потесниться. Среди сопровождающих особое место занимали граф Строганов, секретарь Оом, профессор Боткин, генерал Рихтер, подполковник Козлов и ротмистр князь Барятинский. Все они являлись старыми и проверенными людьми, которым Николай полностью доверял.

Нахождение в свите Наследника считалось не только весьма почетным, но и крайне перспективным достижением. Попасть в число приближенных являлось недостижимой целью для большинства подданных Российской Империи.

И тем необычней было то, что Михаил Соколов не испытывал никакого желания оказаться в числе этих немногочисленных счастливчиков. Хотя, к Соколову, учитывая его прошлое, относиться следовало по-особому, не так, как к прочим.

Факт того, что некто уже прожил одну жизнь в будущем, сохранив знания об этом самом будущем, одно время казался Николаю выдумкой душевнобольного человека. Фантасмагорической историей, не заслуживающей серьезного внимания. Так было в самом начале их необычного знакомства.

С тех пор много воды утекло. Наследник давно осознал, какой удивительный подарок преподнесла ему судьба в лице Соколова. Николай видел в случившемся Божественный промысел. Мог ли Творец послать ему, будущему Императору, помощника в лице Соколова? Послать для того, чтобы в свой срок новый самодержец смог сохранить самое лучшее, что есть в России и попутно изменить и приумножить ее богатства, духовные и материальные?

От таких мыслей кружилась голова. Возможно, в нем говорила гордыня, желание почувствовать расположение Создателя. Николай неоднократно каялся в грехе гордыни, но не мог не возвращаться к данной мысли вновь и вновь. Ситуацию иначе как чудом и назвать было нельзя. И такой подарок судьбы, такого человека, следовало ценить и оберегать любой ценой, попутно храня тайну.

Тайну Соколова Николай хранил, а вот с сохранением жизни самого Михаила как-то не заладилось. Его необычный друг раз за разом отказывался от щедрых предложений и продолжал состоять в боевом полку, который постоянно участвовал в военных действиях. Его могли убить, и что тогда делать? Наследнику совсем не хотелось терять такого человека. К тому же, несмотря на невероятные преимущества, что подарил ему Александрийский гусар, Романов действительно к нему привязался и считал другом. Другом без всяких лишних условностей и недомолвок.

Но, несмотря на встречу с другом, Ташкент наследнику не понравился. Хотя, может он не понравился и потому, что Соколов продолжал рисковать жизнью, и в ближайшее время должна начаться война со всеми вытекающими последствиями, как для самого гусара, так и для прочих подданных Императора.

Ташкент не вызвал отклика в сердце, несмотря на прекрасный прием всех без исключения жителей. До города он добирался долго и устал от дороги, которая, казалось, никогда не кончится. Сам Ташкент показался ему огромной средневековой деревней, которая всеми силами пытается произвести впечатление и заставить говорить о себе, как о городе. Здесь оказалось слишком грязно, слишком не «по-европейски», не так, как он привык. Да и тот знаменитый азиатский колорит, о котором не раз упоминал Соколов, при ближайшем рассмотрении оказался куда скромнее и совсем иным, не таким,