Нахимов. Гений морских баталий - Юрий Лубченков

В одной из рукопашных схваток вражеские солдаты окружили унтер-офицера Зинченко, несшего знамя своего полка. Несмотря на несколько ранений, Зинченко отстоял знамя, вырвался из окружения и вынес с собой раненого командира батальона. «Между нами немало нашлось лиц, — писал очевидец этого подвига, — у которых шинели стали истинным подобием решета».

Однако сражение под Инкерманом ярко продемонстрировало и гибельные для исхода войны недостатки вооружения и тактики русской армии.

Огромные потери войска понесли от неравенства вооружения. Как уже отмечалось, русские гладкоствольные ружья стреляли на 300–400 шагов, а западноевропейские штуцера — на 1200 шагов. Участник сражения писал: «…Из этого следует, что на всю ширину зоны в 800 шагов неприятель оставался в совершенной безопасности и мог поражать безнаказанно. В эту-то зону и удалялся противник со всей скоростью бега… Этот простой сам по себе маневр был доведен в неприятельских войсках до виртуозности. Убегала своевременно от наших выстрелов не только пехота, но и артиллерия, бросая на позиции не только орудия, но и ящики».

Наличие у противника нарезного оружия диктовало и изменение тактики войск. Густые, сомкнутые боевые порядки пехоты делали ее легкой мишенью, в огромной степени увеличивали потери. Наступление колонами уже не могло привести к успеху. Русские войска и на Дунае, и на Кавказе, и в Крыму уже с успехом применяли новую тактику наступления — действие в стрелковых цепях, при котором войска передвигались под огнем противника перебежками от укрытия к укрытию. Такие построения позволяли сближаться с противником, неся минимальные потери, и были удобны как для ведения огня, так и для перехода в штыковую атаку, где русским не было равных.

Однако в военных уставах того времени рекомендовалось действовать сомкнутыми колоннами. Исходя из этого, при планировании сражения при Инкермане предусматривалась атака колонами. Именно это привело к огромным потерям русских войск. Сказалось и неумелое командование, нерешительность русских высших военачальников. В то время многие в России говорили об Инкерманском сражении, что оно было выиграно солдатами, а проиграно генералами.

Поражение русской армии при Инкермане позволило союзникам продолжить осаду Севастополя. Однако назначенный штурм города был признан невозможным Война окончательно приняла затяжной характер. Предстояла зимняя кампания…

БУДНИ СЕВАСТОПОЛЯ

Зимой 1854–1855 гг. в осаде Севастополя наступило относительное затишье. И союзники и русские в Крыму были заняты, прежде всего, наращиванием своих сил, готовясь с приходом теплого времени возобновить решительную борьбу. И здесь все более и более начинало сказываться экономическое преимущество противников России.

Флот Англии, Франции, Сардинии и Турции обеспечивал беспрепятственную и сравнительно быструю доставку и войск, и оружия с боеприпасами, и всего необходимого для осады под Севастополь. Правда, союзнический флот понес серьезные потери во время сильнейшего шторма 2 ноября, однако стабильная связь метрополий с экспедиционными силами не прерывалась ни на мгновение.

Буря нанесла ущерб и защитным сооружениям Севастополя. Она разломала затопленный у входа в Севастопольскую бухту корабль «Силистрия». Образовался широкий проход, через который можно было прорваться на рейд города. Однако пока союзники раздумывали, осажденные 5 ноября спешно заделали этот проход, потопив в нем свой линейный корабль «Гавриил».

Позже союзники даже построили узкоколейную железную дорогу от причалов Балаклавы к своим осадным батареям. Развитая военная промышленность Англии и Франции обеспечивала войска всем необходимым. Не знали союзники и недостатков в материальном снабжении.

По-иному обстояло дело у русских. К началу 1855 г. все острее становилась проблема боеприпасов. Их запасы были во многом израсходованы в1853–1854 годах, а маломощная военная промышленность страны все с большим трудом справлялась с пополнением этих расходов.

В донесениях все чаще писали: «Прекратили огонь за расстрелянием всех снарядов». С кораблей «обдирали всякую маленькую пластинку свинца, которая попадалась под руку».

Еще более серьезной проблемой стала доставка боеприпасов и всего остального необходимого для армии в Крым. Медленно по размытым непрерывными дождями южным дорогам двигались вереницы запряженных волами повозок с ядрами, порохом, свинцом и всем остальным. Обозы из центра страны в Крым шли месяцами (по 12–15 верст в сутки) — дольше, чем доставлялись все необходимые грузы неприятельским войскам морским путем из Марселя и Лондона Знаменитый хирург Н.И. Пирогов, участник обороны Севастополя, так описывал свой путь дороги на юг: «Дорога от Курска, где шоссе прекратилось, невыразимо мерзкая. Грязь по колени, мы ехали не более трех и даже две версты в час шагом: в темноте не было возможности ехать, не подвергаясь опасности сломить шею». Дальше дорога была еще хуже: «Они сделались чисто непреодолимым препятствием к достижению цели». 60 верст от Симферополя до Севастополя Пирогов ехал два дня.

В результате очень скоро севастопольские батареи были вынуждены отвечать одним выстрелом на три-четыре неприятельских. Бывало и хуже. Участник обороны П.И. Лесли писал: «Но досаднее всего то, что на каждый наш выстрел они отвечают десятью. Наши заводы не успевают делать такое количество снарядов, какое нужно выпускать, чтоб нести хоть какой вред неприятелю, и кроме того, подвоз на телегах гораздо неудобней, чем подвоз на пароходах, на которых неприятель доставляет все, что только нужно».

Чтобы хоть как-то восполнить недостаток, защитники начали использовать выпущенные врагом снаряды. Их собирали и солдаты с матросами, и мирные жители, поскольку за принесенное полагалась небольшая плата. Обычной картиной будней осажденного города стали стайки детей с тележками, собирающими ядра и пули и везущие их на бастионы. Юные защитники Севастополя нередко занимались этим нелегкими делом под обстрелом противника.

Были у защитников города трудности и со многим другим необходимым, в том числе и с обмундированием, продовольствием, топливом. Один из современников писал позже: «Зимняя одежда союзных войск… погибла во время бури 2-го ноября… О снабжении же наших войск теплой одеждой в это время еще никто и не помышлял, и когда, хоть и нескоро, из-за тридевять земель французам и англичанам была доставлена теплая одежда, даже теплые бараки, наши солдатики всю зиму пробавлялись в своих истасканных шинелишках, добавляя к ним, и то на собственные гроши, рогожи, которые и надевали на себя в виде ризы на плечи, а во время дождя даже на голову, образуя громадный башлык. Этот наряд, видимый издали, приводил в недоумение неприятелей, никак не могущих разрешить вопроса — что это за особый род военного костюма русской армии».

По поводу снабжения защитников города продовольствием тот же автор также приводил довольно курьезные замечания: «Солдат ел одну свою неизменную кашицу с мясом истощенного от бескормицы скота… Французская газета того времени, трактуя со слов своих корреспондентов о качестве русского солдата и упоминая о его любви к родине, пресерьезно уверяла, что каждый русский солдат носит в своем ранце мешочек с землей его родины, — ничему иному они не могли уподобить 3-дневный запас наших горелых сухарей, истолченный в порошок, для более удобного помещения их в ранце. Таким образом, традиционная кашица и весьма небезукоризненный сухарь были единственными элементами питания русской армии…»

«Как ни велика храбрость, покрывшая уже черноморских моряков вечною славою, — писал один из современников, — нельзя не упомянуть, что выше этой доблести должна быть поставлена та почти мученическая жизнь, к которой все служащие на бастионах осуждены уже более 8 месяцев… Нравственные мучения и физические лишения, которые наши моряки столь страшно долго переносят, превышают все то, что можно себе вообразить».

По всей России было широко известно о невероятном и наглом воровстве в интендантских ведомствах, призванных снабжать Севастополь. Немало дельцов в те годы создали сказочные состояния. Еще очень долго многие считали именно «крымских воров» главными виновниками поражения России в Крымской войне.

* * *

Однако, несмотря на все трудности, Севастополь продолжал героически сражаться. Душой обороны города по-прежнему был Нахимов. Он ежедневно бывал на всех севастопольских укреплениях, но особенно на ближайшем к позициям противника Четвертом бастионе. В первые дни осады Севастополя бастион представлял слабо прикрытую яму, укрепления которой разрушались неприятельскими бомбами. Казалось, привести бастион в порядок едва ли возможно из-за систематического огня французской артиллерии. Но по настоянию Нахимова на бастионе были сооружены блиндажи, в которых могли укрываться матросы и офицеры от неприятельского огня. После того как блиндажи были построены, а бастион очищен от разбросанных повсюду французских бомб, Нахимов сказал: «Теперь я вижу, что для черноморца невозможного ничего нет».