Стрелка - В. Бирюк

Я уже говорил, что отношение к неравным бракам на «Святой Руси», да и позднее — крайне отрицательное. Изгоняют не только бояр, но и князей. Хоть бы в основе такого брака лежало чудесное исцеление, обоюдное согласие, спасение от смерти… «Низя», табу.

Как редчайшее исключение — закончилось хорошо — можно глянуть «ПОВЕСТЬ О ЖИТИЕ НОВЫХ МУРОMCKИX СВЯТЫХ ЧУДОТВОРЦЕВ, БЛАГОВЕРНОГО, И ПРЕПОДОБНОГО, И ДОСТОЙНОГО ПОХВАЛЫ КНЯЗЯ ПЕТРА, НАРЕЧЕННОГО ВО ИНОЧЕСТВЕ ДАВИДОМ, И СУПРУГИ ЕГО, БЛАГОВЕРНОЙ, И ПРЕПОДОБНОЙ, И ДОСТОЙНОЙ ПОХВАЛЫ КНЯГИНИ ФЕВРОНИИ, НАРЕЧЕННОЙ ВО ИНОЧЕСТВЕ ЕФРОСИНИЕЙ, БЛАГОСЛОВИ, ОТЧЕ».

Девка совсем сбрендила, если пыталась навязать Лазарю «брачные узы». Да хотя бы просто согласилась на такое предложение! Или это из серии «торговый запрос»? В смысле — пусть побольше, что-нибудь да получу? Просилась бы она в личные подстилки… может быть… Но для Лазаря… с его идеалистической правильностью… Торг с любимой…?! Разврат и цинизм.

Он бы обиделся: в христианском идеале правильно только одно — трахать исключительно жену венчанную исключительно по скоромным дням.

– Я… я… я всё брошу! Я в леса уйду! С ней вдвоём!

– И оставишь сестёр и брата в нищете? В бесправии и бесчестии? Да и куда ты уйдёшь? В леса жить вдвоём? До первого прохожего ватажка. Потом обоим ошейники и на торг. А в скит… в келью монашескую — с бабой не пускают.

– Ы-ы-ы… Ива-а-ане… Чего же мне делать-то-о-о? Как жить-то-о-о…

– Как всегда. Делать что должно. Использовать возможное. Возлюбить имеющееся. Думать о хорошем. Следовать судьбе и стремиться к лучшему. Твоя судьба — судьба боярская, её — дырки ушкуйной.

– Но почему, Ваня?! Почему так… несправедливо-о-о…

– «Несправедливо»?! Судьба, предначертание, божий промысел… для них нет понятия «справедливость»! Эта женщина — родилась. Где тут «справедливость»?! Родилась в этой стране, в эту эпоху, в семье смердов, бабой… причём здесь «справедливость»?! Потом она выросла, и её выдали замуж. За одного из этих… пошехонцев. Нормальный муж, нормальная семья. Которая забыла, что православное воинство надо обходить десятой дорогой. Не за версту, а так, чтобы и увидеть не могли. Её увидели, выкрали, поимели. От неё ничего не зависело. Судьба, воля божья… «Справедливость»… Единственная справедливость здесь — я! Остановил… «уделывание штук деревами». А то бы ей… «страх вбили» по самые… гланды. И что в благодарность?! Она попыталась «оседлать» тебя. Потому что ты — командир, потому что молодой и глупый. Стандартное женское решение: заманить начальственный уд в потаёнку, чтобы крутить яйца и мозгИ. И тебе, и остальным. Это — единственное её собственное решение, собственное деяние. Так в чём несправедливость?! В том, что я помешал тебе разрушить собственную жизнь, втоптать в грязь твоё семейство, превратить в посмешище твою хоругвь?! И тем угробить и этих мальчишек, и самого себя на поле боя?! Или в том, что, помятуя о её побитом состоянии, показал парням наименее болезненный для неё способ?

– Ы-ы-ы…

Вот и поговорили.

* * *

Справедливости он захотел… В этом мире… Так, просто из историй моего приятеля:

«Худо-бедно отслужил почти до дембеля. Служу себе не тужу, прям на атомной станции. В Чернобыле, однако.

Тут прибегает дозиметрист и кричит:

– У нас приборы на крыше блока „А“ зашкаливают на всех пределах!

Я пошел. Поднялся на крышу. Там рота бойцов сидит — ждет моего решения.

– Показывай, — говорю.

Показывает. Фон высокий, но до зашкаливания далеко. Раздал работу, ушел. Но куратору с АЭС доложил.

Куратор на следующий день:

– Тут такое дело. По поводу зашкаливания. В то время какие-то работы на реакторе проводились. То ли ТВЭЛы меняли, то ли еще чего. Так что зашкаливать могло….

Вот тебе и „9-я рота“. Без единого выстрела. Всех. Домой они, конечно, поехали. Каждый в свой срок. И доехали. Наверное.

А подвиг мы уже с другой ротой совершали».

И в чём вина тех воинов? В том, что приказ исполняли, присяге следовали? Просто… не в то время, не в том месте, слишком продолжительно…

* * *

Поутру личный состав оправился в город на молебен. Но — только в церковь. На чём я сэкономил «четыре коровы» — сорок ногат. Цены здесь… — городские.

Потом, под ярким солнцем на переливающуюся и отблескивающую гладь Волги вышли новгородские ушкуи и пара ярославских ладей сходной постройки, подняли мачты, распустили свои прямые белые паруса… Будто гуси-лебеди…

Приняли лёгкий ветерок… Пошли-побежали… Вниз по Волге-матушке. Красота!

Слух был — булгар у Городца видали. Сбегают-погоняют. По дороге — пополнения соберут, к Бряхимову явятся уже силой.

Вслед за ними вывалились в Волгу и купеческие лодейки. Часть из тех, что с нами пришли, местных добавилось. Если у эмира есть здесь соглядатай — спешно погонит весточку: «русские идут!».

А нас завтра в Которосль заворачивают, к Ростову. Охо-хо-хо… До сей поры мы по течению шли, Волга сама несла. А тут выгребать придётся, все огрехи в командах повылезут.

К полудню наше воинство начало из города возвращаться. Уже всё проинформированное и жаждущее. Как прежде с иконками Дмитрия Солунского:

– Хочу! Дай! Нынче же!

Мы были готовы. Даже перину ребятишки где-то надыбали — Новожее под больные коленки. Шалашик уместный построили, сушилы, костерок, котелок, пенёк…

Дальше происходил многократно повторяющийся диалог:

– Эй, сторож, а вот говорят у вас есть…

– Есть.

– А как бы мне…

– Можно. Три ногаты вот сюда, в копилку.

– Скока-скока?! Да за такие…! Да я троих…!

– Иди-сыщи. Ногата — за бабу, ногата — за новость, ногата — яйца помыть.

– …?

– Серебро — сюда, штаны — на сушилу, вода горячая — тама, потом — к проверяльщику, после… ну, за чем пришёл.

Сидевший возле котла с горячей водой Афоня, с важным видом произносил:

– Кажи свой срам. А поднять? А покрутить? А залупить? А с заду? Годен. Следующий.

Понятно, что моим парням скоро стало скучно. Их шуточки… Хорошо, что не успел выдать всех бородатых анекдотов из своей коллекции о медкомиссии.

«Врач в военкомате заполняет медкарту:

– Молодой человек, снимите штаны, повернитесь, наклонитесь. Вы курите?

– Что, пахнет?»

Иногда набор вопросов менялся:

– Имя? Хоругвь? Это у тебя что? Вошка? Свободен. Не понял? Штаны взял, ушёл быстренько.

Одни возражали вообще, другие просили хотя бы деньги вернуть. Но с Афоней… с его кулачищем… А то поднимался Сухан. С топорами.

Постепенно «турбулентностей» в процессе стало меньше, сформировалась устойчиво растущая очередь, жадно прислушивающаяся к охам и ахам клиентов, доносившихся из шалашика. Самой Новожеи слышно не было — что понятно.

Германские законодатели как-то приняли закон, по которому, если женщина громко и отчётливо произнесла слово «Nein» (Нет), то всякие сексуальные действия после этого считаются изнасилованием. Но что делать, если женский рот чем-нибудь занят? Или — произнесено недостаточно громко? Или — не отчётливо? Или — на другом языке? Ответы покажет правоприменительная практика. Я, например, в немецком — «нихт ферштейн», даже справка есть — могу половину букв не расслышать.

Девка трудилась без остановки, только успевала ротик прополаскивать. А вот надзирателей пришлось постоянно менять. Без присмотра её оставлять наедине с клиентурой нельзя — попортят. А одностяжники… нежные юношеские души… чтобы они штаны свои не намочили — приходится регулярно делать перерывы… «для технического обслуживания».

Понятно, что такое столпотворение… хотя мы тут никаких столпов, кроме уже сотворённых и торчащих… но начальство заявилось.

– Это тута… чегой-то? А… это как?! У! Ё! Ну них…! Дык… Но… оно ж заборонено! Бабёнок гулящих…

– Точно. Заборонено в лодейках иметь. Глянь, боярин, где девка, а где лодка.

– А… ну… А ежели к примеру… я к ней?

– Боярам — даром.

Что-то из меня опять пушкинские рифмы лезут:

«Царь велит своим боярамВремени не тратя даром…».

Но здесь-то… Хотя Пушкин — гений, применим — везде. Однако процесс — не поэтический, а — технологический, требует конкретизации.

– Без очереди. Но — после помойки и осмотра.

– Так мне что?! Перед этими всеми… голой задницей?!

– Приходи ночью. Как народ разойдётся.

Уже в темноте явился и Сигурд — чисто посмотреть на диковинку. У нас уже свечки в шалашике горят. По обе стороны от девки. Как священные огни у монгольских шаманов. Похмыкал, уходить собрался. Тут я ему — бересту с записями:

– Не моё дело, но ты, Сигурд, над войском главный. Смотри: в этих хоругвях — вши. Тут — клопы. Тут… ещё чего-то. Здесь — зараза какая-то. Лекарь в войске есть — пошли осмотреть. Начнут вои от мора дохнуть… тебе виднее.

Хмыкнул, подумал, к себе потянул. Пришлось пообещать копию сделать: мне и самому такой списочек нужен. Глянул уважительно. Плямкнул и ушёл.