Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь - Иллуз Ева

Однако, несмотря на то что Селигман и многие другие позитивные психологи отстаивают большие научные и практические успехи, достигнутые проектом, инициатива КПС подверглась значительной критике76. Одно из первых и самых резких критических замечаний прозвучало от Коалиции за этическую психологию, которая подняла ряд нравственных проблем, касающихся принудительного привлечения солдат к участию в программе; возможности того, что программа отвлекает их внимание от других серьезных, неблагоприятных последствий, вызванных боевыми действиями; моральных сомнений в отношении усилий по формированию несломимых солдат; и опасений по поводу того, что тренинг духовности неуместно пропагандирует христианство77. Комиссия также выразила озабоченность научной обоснованностью и эффективностью КПС, подчеркнув, что «оценочное исследование КПС представляется проблемным, а недавние заявления, что программа «показала результаты», являются грубым искажением данных»78. Аналогичные этические, методологические и технические вопросы поднимались многими другими учеными79, включая проблемы проектирования, отсутствие пилотного тестирования и контрольных групп, использование не подтвержденного эмпирическими данными тренинга жизнестойкости для солдат и значительные изменения и доработки модулей из-за их недостаточной эффективности.

В целом из основных компонентов КПС мастер-классы по жизнестойкости оказали лишь весьма незначительное влияние (по словам самих солдат) на жизнестойкость, а в некоторых случаях не обеспечили никакого обучения вообще, в то время как модули комплексной жизнестойкости показали еще худшие результаты. […] Сочетание искаженных данных, незначительного эффекта и воздействия многочисленных влияющих на результаты факторов, перечисленных выше, мешают утверждать, что солдаты становятся гораздо более жизнестойкими, даже если судить по их собственным отчетам80.

Более того, помимо научных, технических проблем, ставящих под сомнение их обоснованность и эффективность, социальные и моральные последствия, вытекающие из дискурса и применения жизнестойкости в армии и организациях, поднимают важные вопросы. Заслуживают ли большего уважения жизнестойкие солдаты, быстро и легко восстанавливающиеся после зверств, которые они были вынуждены совершать, чем те, кто страдает от ужасных последствий? Вызывают ли большее восхищение жизнестойкие сотрудники, невосприимчивые к жестокости, эксплуатации и стратегиям принуждения со стороны организации, чем жертвы этих самых организаций? Это вызывает много сомнений как с теоретической, так и с моральной точки зрения. Кроме того, жизнестойкость поднимает важные вопросы о понимании и отношении к страданиям со стороны общества. Как быть с теми, кто страдает из-за неумения быть жизнестойким или сохранять позитивный настрой перед лицом неблагоприятных обстоятельств? А как насчет тех, кто борется с мыслью, что не может чувствовать себя счастливым или достаточно удовлетворенным условиями жизни? Не способствует ли этот позитивный дискурс жизнестойкости конформизму и оправданию неявных иерархий и идеологий? Не лишает ли настойчивое требование сохранять позитивный настрой при любых обстоятельствах легитимности негативные чувства и не превращает ли страдания в нечто бесполезное и даже предосудительное? Мы считаем, что лишает и превращает.

Бесполезные страдания

Кунигунда, аристократическая героиня романа Вольтера «Кандид», Поллианна Уиттиер, юная сирота из классического одноименного произведения детской литературы Элинор Портер, и Гвидо Орефиче, главный герой фильма Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», – у них есть нечто общее. Несмотря на жестокие несчастья и трагедии, через которые им приходится пройти, они убеждены, что все, что ни делается в этой долине слез, к лучшему. Жизнь наносит им тяжелые удары, но она все-таки прекрасна. Мир может лишить их чести, семьи или свободы, но это никогда не помешает им «играть в радость» – поиск положительных сторон в любой ситуации, какой бы беспросветной она ни была. Мрачная сторона историй этих вдохновляющих, любящих героев заключается в том, что счастье представляется как такой же личный выбор, как и страдание, поэтому те, кто не «играет в радость», подозреваются в желании несчастья и, следовательно, в ответственности за него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Представленное в менее художественной форме, это послание лежит в основе научного дискурса о счастье в целом и в частности таких концепций, как жизнестойкость. Представленные выше литературные произведения, многочисленные биографии счастья, доступные на рынке книг по самопомощи, и научная концепция жизнестойкости – все они несут в себе два основных моральных посыла: страдания бесполезны, если из них не извлекается положительный урок, и затянувшиеся страдания – это выбор, поскольку у человека всегда есть возможность найти выход из неудач, как бы неизбежны ни были некоторые из них. Ученые в области счастья передают и часто повторяют мысль, что позитивный взгляд на вещи доступен каждому, независимо от конкретных обстоятельств. Если люди, испытывающие стресс, депрессию, маргиналы, эксплуатируемые, бедные, банкроты, наркоманы, скорбящие, больные, одинокие, безработные, ностальгирующие, неудачники и т. д. не ведут более счастливую и полноценную жизнь, то только потому, что они недостаточно старались, не наладили настроение и не переключились на позитив, не сделали лимонад из лимонов, которые подкидывает им жизнь. Рассмотрим следующий пример. В ответ на вопрос, может ли фокус на положительных эмоциях быть роскошью, которую способны позволить себе лишь очень немногие, учитывая ужасные и сложные условия их жизни, Барбара Фредриксон ответила:

Я считаю, что положительные эмоции доступны каждому. С помощью исследований по всему миру изучалось благополучие и удовлетворенность жизнью людей в трущобах и секс-работниц. Полученные данные говорят, что положительные эмоции менее привязаны к материальным ресурсам, чем мы это себе представляем; на самом деле все дело в отношении и подходе к обстоятельствам. Внешнему наблюдателю тяжелая жизнь зачастую представляется хуже, чем она есть в действительности. Если нам попадается человек, который живет на улице, то кажется, что каждая минута его существования ужасна. Нам кажется, что наличие определенных болезней или физических ограничений должно быть ужасным в любом случае. Но если вы изучите людей, страдающих этими заболеваниями или живущих на улице, то обнаружите, что они по-прежнему чувствуют себя хорошо, когда рядом друзья или семьи, и испытывают радость, когда встречают что-то новое, и так далее81.

Конечно, переосмысление негативного в позитивное или демонстрация позитивной самооценки, которая помогает противостоять неизбежным жизненным неудачам, может быть столь же полезным и рекомендуемым в некоторых ситуациях, поскольку это является рассудительным поведением (см. обсуждение позитивных психологических советов и торжества здравого смысла в четвертой главе). Но проблема не в этом. Проблема возникает тогда, когда позитивность превращается в деспотическую установку, возлагающую на человека ответственность за большинство его несчастий и фактическое бессилие, независимо от того, насколько это может быть близоруко, необоснованно или несправедливо. И становится еще более проблематичным, когда наука о счастье утверждает, что эта деспотичная позитивная установка основана на эмпирических, объективных данных. В мире, где каждый несет ответственность за собственные страдания, нет места для жалости или сострадания82. В мире, где каждому приписываются от природы механизмы, необходимые для превращения трудностей в преимущества, также мало места для жалоб.

Подвергать сомнению существующее положение, рассматривать привычное под другим углом и исследовать процессы, значения и практики, которые формируют нашу идентичность и повседневное поведение, – это основные задачи социального критического мышления83. Представлять альтернативные и более свободные способы жизни, организовывать стремления, подстраивать ожидания, обеспечивать справедливость и удовлетворение – тоже часть этого процесса, поскольку в той или иной степени утопическое мышление не только неизбежно, но и необходимо для критического и конструктивного социального анализа. Неудивительно, однако, что идеология счастья лишает нас всего этого. Эта идеология преподносит себя как знамя реальности, однако она ни в коей мере не менее утопична, чем любая другая попытка усовершенствовать человеческую природу и общество, сколько бы сторонники счастья, ученые и специалисты ни заверяли в обратном. Те, кто находится у власти всегда будут утверждать, что правда на их стороне84, не потому, что их утверждения точны, а главным образом потому, что у них есть власть, чтобы эти утверждения казались правдивыми. Позитивные психологи, такие как Фредриксон, могут позволить себе открыто заявлять, что положительные эмоции и хорошая жизнь доступны всем, независимо от обстоятельств, включая бездомных и секс-работниц, потому что у этих ученых есть не только власть делать такие необоснованные и консервативные заявления, но и власть навязывать их.