Детство - Василий Сергеевич Панфилов

делать.

Прошёлся по леску, нарезал веток, да коры где можно отодрал. Ветки отмачиваться, их так щепить-то легше. Сам покрутился по хозяйству, да и в Бутово.

Дружки не дружки, а всё приятели. В бабки там поиграть, в ножички, в лапту и всё такое. Живой же чилавек!

Глава 22

– Вот што за люди, а? – Иду с дач восвояси, а у самого мало што не слёзы на глазах от обиды. Ждал, канешно, чиво-ничиво таково, но штоб так быстро?

Пришёл сибе трудящийся чилавек, а тут на тебе! Со щитами мало что не все бегают! Нашёлся один такой нехороший господин, ково в деревне когда-то давно плести мал-мала научили. Ну он и наплёл! Плохие щиты, много хужей моих, но зато бесплатно. Сам наплёл и других научил, сволота такая. Теперя… эх! Ну што за чилавек!

Бегают теперя чуть не все со щитами да копьями из орешника, в древних басурман играются. Ентих… не помню, но они ишшо без штанов бегали, как засцыканцы малолетние. Господа, правда, в штанах, но вроде как и без штанов щитается. Епидемия настоящая! Мог бы у-у сколько! А хрена.

Заказы отдал да новых чутка получил – на шлемы, для повесить на стенке и для тиятры. Не настоящей тиятры, а господской – балуются они так, друг перед дружкой от скуки кривляются, разных людей представляя.

Правда, задаток дали, хучь што-то. Десяток шлемов, да столько же щитов с гербами. Ишшо и цены сбрасывать пришлось, а то бы и вовсе… и-эх! Ну што за чилавек, а?

Рази енто деньги для господ? Они в ресторации за раз оставить больше могут, чем я за всё время на них заработал. Не бедные здеся отдыхают, совсем не! Так пошто?

И со шлемами тожить кочевряжуться. У самих детей такие деньги не всегда и есть, а родители опосля щитов ентих, што бесплатные, выкобениваться начали. Может, думают, что ентот господин нехороший и шлема начнёт плести бесплатно? Пусть его!

– У-у, вражина! – Повернувшись, ставлю короб с нераспроданными щитами наземь и грожу кулаком в сторону дач, – Да штоб тебе ни дна ни покрышки! Штоб ты ел только тюрю по праздникам!

– Ступай! – Вроде как строго говорит давешний сивоусый сторож, – Неча! Ладно ишшо я, а кто другой? Ступай!

Вздыхаю, но помалкиваю. Так-то он дядька невредный, Кондрат-то, и даже непьющий, как для городсково. Лицо на солдатчине поморозил, не винищем просадил. На Шипке, когда с турками за болгар дралися солдатушки-робятушки. Ён когда узнал, что отец у меня тожить из солдат, да из таких же, болгарских – случайно так вышло, так сразу и помягчел.

Отошёл подальше, штоб видно не было, да и пожёг щиты. А так вот! На заказы у меня прутья нарезаны да намочены, да притом с избытком превеликим. Буду теперя только под заказ, да и то, нужно ли? Может, чиво другово придумать?

Што-то такое нужно, чтоб повторить не могли. Иль нет? Я ведь тоже не штобы мастер великий. Думать надо!

Деньги по дороге припрятал, и ну в Бутово. Настроение такое, што хучь в лапту, а хучь и в кулачки, прямо ух!

– Чиво пришёл-то? – Неласково встретил меня попавшийся в начале деревни знакомец, возящийся с какими-то срочными делами у ворот, – Ступай себе на дачи, корзинки господам на головы плести.

– А чиво тебе? Подраться хотишь? – Показываю всем видом, што ну вот прям готов, ажно рукава засучивать стал, – Завидки взяли?

– А и взяли! – Онфим сплюнул наземь тягую слюну и отвернулся. Постоял чутка, но смотрю, нет у знакомца желания не драться, ни общаться. Эх! Што за жисть!

Прошёлся по деревне, руки в карманы, весь такой из себя. А не задираются! Годки мои уже учёные, кулаками мочёные, да и мало их по хозяйству осталося – страда!

Бутово ишшо порченая деревня-то, дачами больше живёт, чем землёй. У нас бы так и вообще, летом средь бела дня на хозяйстве только те остаются, что ходить не могут – уже иль ишшо.

Прошёлся, да и в поле на покосы. Прошёлся, поздоровался вежественно, а мне мало што не сквозь зубы. Ну, известное дело, што делать-то надо. Взял грабли, да и помогать. От рук рабочих-то, бесплатных, кто ж откажется?

Даже вон скубенты городские, што клетушки, а то и углы в избе крестьянской снимают, не гнушаются ручки затрудить. Толку-то от их мало – даже если силушка есть, то ни умения, ни привычки к труду долгому, крестьянскому, и нетути. Не в охотку когда мал-мала, а с тёмнышка до тёмнышка.

В молчанку попервой и играли, а потом и отошли. Солнышко как раз за полдень перевалило, ну и сели обедать. Отошли к уже смеченным стогам, уселися в тенёчке.

– Садись, – Поманил рукой Гвоздёв отец, – работничек.

И ухмыляется в бороду. Ну а я што? Сел, не чиняся, да и што чиниться-то? Со всеми знаком, со всеми здоровкался. Бабка только ихняя, карга старая, меня што-то невзлюбила, ну так она никово и не любит, даже себя.

Квасу из крынки отпил, ломоть хлеба ржаного взял, да и с огурцом ем не спеша. Гвоздь поглядывает искоса, но молчит. Обидку затаил, значица.

Он канешна неправ – чай не родственник и не дружок лепший, штоб в долю его брать. Но и не совсем штоб неправ. Его деревня-то, и дачники вроде как тожить. Вроде как и разрешили мне с дачниками, а вроде как и тово, жалко денег, што мимо карманов проплыли.

Оправдываться, значица, последнее дело, особливо когда и не за што. Так што начал исподволь.

– Закрылась лавочка, – И из крынки пью – медленно, штоб нетерпёжка их взяла, – пришёл сиводня, а они все со щитами бегают. Нашлись умельцы, значица. Так што всё с ентим делом, сливки снял.

Смотрю, улыбки пробежали еле заметные. Довольны! Я ж говорю, порченные оне, бутовские-то. Рядом с господами когда, оно часто так.

– Один обрат остался? – Подколол Степан Васильевич, што Гвоздёв отец.

– Мне-то да, – И кусаю от огурца, ибо психолухия! Прожевал медленно нарочито, и говорю:

– А вот вы могли бы и на обрате.

– Копейки, – Вздохнул старший Гвоздь, – Сколько тех дачников.

– А копейка с рубля за хороший совет? – Спрашиваю, и голову чутка набок, и молчу, глаз не отвожу. Оно конешно не слишком-то вежественно – взрослый ведь мужик, да ишшо и староста.

Зато сразу понятно – сурьёзный разговор, а не детская ерундень. Попялилися, значица…

– За денежный совет не жалко.

Киваю ответно – как же, уважили! Хтя енто канешно так,