Собака Баскервилей. Острие булавки (сборник) - Гилберт Честертон

Я завернул книгу в плотную упаковочную бумагу, стараясь даже не смотреть на нее, и привез в Англию. Сначала я собирался отдать ее доктору Хэнки. Но потом мне на глаза попалась статья в вашей газете, в которой вы как раз говорите о таких вещах, вот я и решил по дороге заехать и рассказать вам эту историю, поскольку знаю, что вы человек взвешенных суждений и не боитесь иметь дело с необычным.

Профессор Опеншоу положил ручку и впился взглядом в человека, сидящего на другом конце стола. В этом взгляде он попытался сконцентрировать весь свой богатый опыт общения со всевозможного рода мошенниками и даже с некоторыми видами честных, но эксцентричных людей и оригиналов. В другой ситуации он бы начал с вполне здравого предположения, что вся эта история – не более чем нагромождение выдумок и лжи. По большому счету, он и был склонен думать, что все это сплошное вранье, да вот только человек, которого он видел перед собой, никак не вписывался в эту теорию. Даже если предположить, что он лжет, Опеншоу не мог поверить, что такой лжец мог так лгать. Прингл не старался произвести впечатление откровенного человека, как поступает большинство шарлатанов и жуликов. Скорее даже наоборот, казалось, что он говорит правду, хотя прямо на поверхности плавало нечто неуловимое, наводящее на мысль о противоположном. «Может быть, этот действительно искренний человек, просто что-то не так понял и оттого впал в заблуждение?» – предположил профессор. Так ведь нет, опять же, не те симптомы: в нем чувствовалось какое-то холодное безразличие, как будто ему не было дела до своего заблуждения, если, конечно же, это всего лишь заблуждение.

– Мистер Прингл, – резко и неожиданно произнес он, как адвокат, от чьего возгласа свидетель вздрагивает, – где сейчас находится ваша книга?

Улыбка снова появилась на бородатом лице, которое за время рассказа сделалось серьезным.

– Я оставил ее снаружи, – сказал мистер Прингл. – В вашей приемной. Может, это и рискованно, но это меньший из двух рисков.

– Что вы имеете в виду? – не понял профессор. – Почему вы не принесли ее сюда?

– Потому что, – ответил миссионер, – я знал, что вы откроете ее, как только увидите… не дослушав моего рассказа. Поэтому и решил, что, возможно, выслушав меня, вы все же подумаете, прежде чем это сделать. – Немного помолчав, он добавил: – Там все равно никого не было, кроме вашего секретаря, а он показался мне спокойным, невозмутимым джентльменом, к тому же он был очень занят какими-то расчетами.

Опеншоу от души рассмеялся.

– А, Беббидж[18]! – воскликнул он. – Ваши магические книги с ним в полной безопасности, могу вас заверить. Вообще-то его зовут Бэрридж, но я частенько называю его Беббиджем, потому что он ужасно похож на счетную машину. Уж кто-кто, а этот человек – если его вообще можно так назвать – меньше всего склонен открывать чужие пакеты, завернутые в упаковочную бумагу. Думаю, теперь можно принести ее сюда, и, поверьте, я весьма ответственно отношусь к вашему рассказу. Скажу вам откровенно, – лицо его снова сделалось серьезным, он внимательно посмотрел на гостя, – я не уверен, стоит ли открывать эту книгу здесь и сейчас, или же лучше просто отправить ее этому доктору Хэнки.

Они вместе вышли из кабинета в приемную, но, как только они это сделали, мистер Прингл вскрикнул и бросился к столу секретаря. Стол остался на месте, но секретарь исчез. На столе рядом с разорванной упаковочной бумагой лежала старинная книга в кожаной обложке с пожелтевшими страницами. Книга была закрыта, но создавалось впечатление, словно она захлопнулась только что. Стол секретаря стоял рядом с окном, выходящим на улицу, и в оконном стекле зияла большая дыра, как будто через нее вышвырнули человеческое тело. Никаких других следов мистера Бэрриджа не было.

Оба мужчины остолбенели. Первым начал постепенно приходить в себя профессор. Никогда еще взгляд его не был столь трезвым и рассудительным, как в ту минуту, когда он медленно повернулся и протянул руку миссионеру.

– Мистер Прингл, – ошеломленно произнес он, – прошу вас меня извинить. Я прошу прощения за те подозрения и за те мысли, которые у меня были на ваш счет. Любой человек, считающий себя ученым, не имеет права отрицать очевидных фактов.

– Я думаю, – не без сомнения в голосе произнес Прингл, – нужно попытаться что-нибудь выяснить. Вы можете позвонить ему домой, узнать, не возвращался ли он?

– По-моему, у него нет телефона, – неуверенно ответил Опеншоу. – Он живет, кажется, где-то в районе Хэмпстеда, но, наверняка ведь, если его хватятся, кто-нибудь обратится сюда, друзья или родственники.

– Может, стоит составить его описание? Вдруг полиция его потребует, – предложил миссионер.

– Полиция! – воскликнул профессор, стряхивая с себя задумчивость. – Описание… Боюсь, что выглядел он совершенно непримечательно… Ну разве что глаза немного навыкате… Обычный аккуратный мужчина, без усов, без бороды, таких тысячи. Но полиция… Послушайте, что же нам делать со всем этим безумием?

– Я знаю, что мне делать, – твердо сказал преподобный мистер Прингл. – Я сейчас же отвезу эту книгу прямиком доктору Хэнки и спрошу его, что, черт возьми, все это означает. Он живет тут неподалеку. Съезжу и сразу обратно, передам, что он скажет.

– Хорошо, – помолчав, согласился профессор и тяжело опустился на кресло. Очевидно, он обрадовался возможности отделаться от ответственности. Но еще долго после того, как торопливые звонкие шаги маленького миссионера стихли на улице, профессор сидел в той же позе, отрешенно глядя в одну точку, как человек, впавший в транс.

Он сидел на том же месте и почти в том же расположении духа, когда с улицы опять донеслись шаги, и в комнату вошел миссионер, но уже с пустыми руками.

– Доктор Хэнки попросил оставить его с книгой на час, ему нужно подумать, – с серьезным видом произнес Прингл. – А потом он ждет нас у себя. Сказал, что объявит свое решение. Он просил передать вам, профессор, что очень хочет, чтобы вы непременно пришли со мной.

Опеншоу продолжал молча смотреть перед собой, потом неожиданно воскликнул:

– Дьявол! Этот доктор Хэнки, кто он такой?

– Вы это сказали так, будто подразумеваете, что он и есть дьявол, – с улыбкой заметил Прингл. – И, я думаю, вы не первый, кто так говорит. Он довольно известный человек примерно в той же области, что и вы, но славу свою приобрел большей частью в Индии, изучая местную магию и так далее, поэтому здесь он, может быть, и меньше известен. Это желтый тощий дьявол, невысокий, хромоногий и с жутким характером. Но у него вполне приличная практика в наших краях и ничего особенно плохого я о нем сказать не могу… Если не считать, что он – единственный, кто предположительно хоть что-то знает обо всей этой чертовщине.

Профессор Опеншоу тяжело поднялся и подошел к телефону. Он позвонил отцу Брауну, перенес встречу на вечер, освобождая себе время для экспедиции в дом англо-индийского врача, после чего снова сел, закурил сигару и глубоко задумался.

Отец Браун вошел в ресторан, где должна была состояться встреча, и какое-то время походил по вестибюлю, полному зеркал и пальм в горшках. Ему было известно, с кем Опеншоу собирался встречаться днем, и теперь, когда за окнами уже стемнело и предвещавший ночную бурю ветер раскачивал ветви деревьев, понял, что свидание это затянулось и обернулось чем-то неожиданным. У него даже возникла мысль, что профессор вообще не придет, но, когда тот все-таки явился, стало ясно, что догадки его были недалеки от истины. Глаза профессора бешено вращались, а волосы его были всклокочены, когда он вместе с мистером Принглом вернулся из путешествия на север Лондона, из края обширных поросших вереском пустошей и пустырей, которые кажутся хмурыми и неприветливыми в лучах грозового заката. Как бы то ни было, они нашли нужный дом, стоящий чуть в стороне от остальных зданий, увидели медную табличку с выгравированной надписью: «Дж. И. Хэнки, доктор медицины, член Королевского хирургического общества», да вот только самого Дж. И. Хэнки, доктора медицины, члена Королевского хирургического общества, они не обнаружили. Увидели только то, что им нашептывало страшное предчувствие: пустую гостиную, в которой на столе лежала проклятая книга, как будто ее только что читали, и открытую настежь дверь во двор, за которой, присмотревшись, можно было различить вереницу следов на садовой дорожке, уходившую вверх так круто, что ни один хромой по ней взбежать не смог бы. И все же следы эти, несомненно, принадлежали хромому человеку, поскольку среди них виднелись бесформенные, неровные отпечатки чего-то наподобие ортопедического ботинка. Потом шло два отпечатка одного этого ботинка (словно человек прыгал на одной ноге) и дальше – ничего. О судьбе доктора Дж. И. Хэнки ничего не было известно, похоже, он принял решение, заглянул в книгу, после чего его настиг рок.