Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Однако рукописная традиция сочинений Григория Синаита, как греческая[438], так и славянская остается не исследованной. Не определен и круг памятников, который подвергся новой переработке и редактированию в связи с исихастским движением. Несмотря на интерес исследователей к этому движению, оно до сих пор не рассматривалось исследователями на уровне рукописной традиции, что отмечал уже А. Э. Тахиаос[439]. Болгарские исследователи связывают перевод произведений Григория Синаита с деятельностью Феодосия Тырновского, И. Богданов называет даже дату перевода сочинения Григория («Григория Синаита главы с краегранесием зело полезны, их же краегранесие ес(ть) сие словес различна, о заповедех. о веле- ниих прещениих и о обетованиих еще ж и о помыслех») - 1355 г., но без указания источника[440].

Вместе с сочинениями Григория Синаита в XIV в. в славянской книжности появляется Азбучно–Иерусалимский патерик — сборник, содержащий краткие статьи о палестинских монахах[441]. Греческий протограф этого памятника не установлен, хотя и известны близкие по составу греческие сборники.

Скитский устав сопровождает в славянских списках и сочинения Григория Синаита, и Патерик по алфавиту или выписки из Патерика. Русские списки этого памятника были известны уже в XIX в., и русские ученые считали его памятником русского происхождения[442]. В. Гролимунд указал на существование ряда южнославянских списков[443].

К числу этих списков необходимо добавить и список второй половины XIV в. из Хиландарского монастыря — Афон Хиланд.640. Он описан Д. Богдановичем. Начало текста утрачено (поэтому список и не привлекал внимание исследователей Скитского устава). На л. 4 следует текст: w п|юуеи^ь дне^ь иже повидьневндго S/стдвд т^Цв^жм, л. 7 — w не- ώίΜψΗΗ^ ниже njiOYHTAHLjJH^ светыи^ пишш, л. 9 — w еже не придти иноку своего Кстдвлендго клгё/ гувилд, л. 18 — о калугерицах. К сожалению, далее Д. Богданович дал лишь суммарное описание: отрывки из правил Никей- ского собора, Златоуста, Федора Студита, Варсонуфия и др.[444] Однако приведенных исследователем заголовков достаточно, чтобы говорить о том, что данный сборник содержит в себе отрывок из Скитского устава. Помимо этого памятника первая часть сборника (сборник является конвалютом) содержит произведения Григория Синаита: канон Богородице и канон Святым отцам, вторая часть — три собрания глав Григория Синаита (в том числе и собрание «с краегра- несием» в 142 главах).

А. А. Турилов обнаружил два списка Устава начала XV в. в собрании Государственного Ярославского музея–заповедника (ЯГМЗ № 15479) и в Погодинском собрании (РНБ, Погод. 876).

Эти списки близки по составу. Оба они содержат текст Азбучно- Иерусалимского патерика. Устав сопровождает «Евфимия патриарха Тырновского послание к Киприану мниху» — памятник, который уже давно привлекал внимание болгарских исследователей, однако вопрос о его происхождении и рукописной традиции остается до сих пор неизученным[445]. Оба памятника связаны с Тырновской школой. Особенности правописания списка РНБ Погод. 876: последовательное употребление «Ж» — можно рассматривать как свидетельство о наличии болгарского протографа. Писец Ярославского списка также имел протограф с юсами, однако воспроизвел «юс большой» лишь несколько раз в непонятных ему словах (это характерно и для орфографии списка Кормчей Мазуринской редакции ГИМ. Чуд.168. Только в нескольких случаях, где писцу текст не был понятен, он воспроизвел Ж[446]).

Список Ярославского музея 15479 выполнен на очень плохой бумаге, так что чернила проходят на другую сторону, поэтому прочтение текста на некоторых листах затруднено. Писец оставил незаписанными обороты листов 145, 283, 289, 290, 292 именно из‑за плохого качества бумаги[447]. Поэтому публикация текста подготовлена по списку рукописи РНБ. Погод. 876.

Рукопись из собрания Погодина датируется началом XV в. Водяные знаки: башня (Лих. № 831–834–1412 г.; Piccard G.

Turmwasserzeichen. Stuttgart, 1970. Th. П, № 534–535 — 1400–1405 гг.), крест (тот же знак, что и в Яросл. 15479 — Брике № 5618–1409 г.), цветок (МТ № 4031–1372 г.). Последние листы рукописи подклеены при реставрации и, по–видимому, тогда же перепутаны местами. Обращает на себя внимание то, что л. 304 имеет два номера: вверху карандашом 303, внизу 304, на листе 310 нумерация проставлена дважды, в то время как другие листы не имеют двойных номеров. В результате листы 309 и 310 оказались вклеены не на месте — они должны быть после л. 304 об).

Изучение содержания Устава и его рукописной традиции позволяет, на наш взгляд, предположить переводной характер памятника.

Первоначальное заглавие, читающееся в Погод. 876. и ЯГМЗ 15479., КБ XV: П^еддше оустдволю нже нд вън'Ьшн'Ьи (т^дн^ п^кБЫ&длфн иноколга. |)6КШС СКУТЫКДГО ЖИТ1Д пршо. W Ш1ИН0Ш Τ^ζΚΕΗΪΗ н кдтддневиолга п^швдши. еже лш п^а^олгс w ндши^ъ. Среди южнославянских списков это же название имеется и в списке середины XV в. из Прилепской церкви (При- лепский аскетический сборник — описан В. Мошиным)[448], в то время как второй Хиландарский список Скитского устава — (Афон. Хи- ланд. 278) имеет видоизмененное название: П^ддтд оустдвюли* иже κ^ομϊ люндсти^скдго оустдвд живоуфир СИ^ЪЧЬ СКЫТН'Ьж подвило вьседьневиое иже мы пркд^оли* wt wtbi^b ндшн^ иже и ^дг дд изложили* п^ои^вол'Ьн^нж[449]. Изменил это название и писец списка, попавшего в собрание Кирилло–Белозе^- ского монастыря (РНБ. КБ XII): п^Ьддше оустдволи* гм^быедлиршь hhokw. скитскдго житУд пшилю w келеииож тае^веши. кдтддневнолм ггктш[450].

Списки РНБ. Погод. 273, РГБ. Унд. 115, РГБ. Унд. 116 и другие многочисленные списки «уставной группы» (см. ниже) имеют одинаковое название, отличающееся от первоначального: п^еддже по Йстдв!/ п^швдм1}жл1г шокот скитьскдго жнтнл пвдвнло w келеинолм т^вение н w дневнош ггёние еже лш п^иа^олю й oE^k нд1}шр[451]. Несомненно, что славянские книжники считали непонятным выражение на «внешней стране». Но выражение «на внешней стране» читается помимо заглавия четыре раза в тексте самого памятника. Самое простое объяснение состоит в том, что скиты находятся на территории, внешней по отношению к монастырю. Но против такого понимания говорят слова памятника, адресующие его «не монастырским» («окГие люндсть^ыкй»[452]), следовательно, на «внешней стране» могут быть расположены и монастыри. Это позволяет предположить, что имеется в виду конкретное географическое расположение, а не вообще любой монастырь. В истории монашества мы неоднократно встречаемся с понятием «внутренняя» и «внешняя гора». Так, в житии преп. Антония Великого упомянуты две горы, одна из которых носила название «внутренней горы», а другая, Писпер с близлежащими келлиями — «внешняя гора»[453]. Известно, что название «Келлии» и «Скит» в своем первоначальном смысле определяют конкретные монашеские поселения в Египте. Возможно, что это название связано и с Парорией (название можно перевести как «граница»), а монастырь Григория назывался Μεσομιλιον (средний). Славянский книжник мог перевести географическое название по смыслу.

Другая особенность текста: употребление греческих слов: катадневный («ката» — по–гречески соответствует русской приставке «по»), агрипниа («бдение»), хилиада («тысяча»), калуге- рица («монахиня»), метаниа (поклоны). Эти слова встречаются непереведенными и в других текстах: так, «агрипниа» употребляется в Иерусалимском уставе и в Карейском типике Саввы Сербского. Конечно, эти слова были известны славянским монахам, живущим среди греков. Однако в славянских текстах этого времени, насколько нам известно, не отмечается тенденции вставлять греческие слова. Скорее их мог оставить переводчик, считавший эти слова общеизвестными, либо затруднявшийся в переводе (это относится к слову «агрипниа», которое неправильно переводят «всенощным»). Однако до тех пор пока не найден греческий оригинал текста, нельзя отрицать его славянское происхождение.

Распространение скитов как формы организации монашества связано с возрождением традиций египетского монашества. В определенной степени эта форма противостояла общежительным монастырям и более соответствовала практике ранних исихастов. История славянского монашества не знает скитов до начала XIV в. Их появление связано с тем образом монашеского «делания», которое распространяли исихасты. Ценность изучаемого памятника и состоит в том, что в нем подробно описаны порядки в ските и даны правила монахам–скитянам. Сама необходимость подобной записи свидетельствует о том, что описываемые в нем порядки не были широко известны и нуждались как в фиксации, так и в обосновании. Составитель Устава многократно подчеркивал, что в его тексте не содержится ничего, противоречащего преданию: «и ш dijit кто шотаи съ ниутожс wkffccth или κ^ολίΐ п^ддннд. и шитсдьстм стыпнс4нни. н б'аилъскй»[454].