Лань в чаще, кн. 1: Оружие скальда - Елизавета Дворецкая

Все увидели ее изменившееся лицо; Эгвальд ярл, с тревогой глядя на нее, невольно поднялся на ноги, но опомнился и снова сел.

– Да, конечно! – Хеймир конунг тоже понял, что следует ожидать печальных вестей. Иначе едва ли молодая девушка в одиночестве пустилась бы в путь по морю перед самым началом зимы.

Ингитора встала. Она уже овладела собой и держала в мыслях отца, того, который пришел к ней на кургане. «Волшебная косточка» с тремя Рунами Волшбы висела у нее на груди и сейчас, перенесенная со старой застежки на новую. И Ингитора в третий раз начала свою поминальную песнь:

Деву Битв отправил ОдинВ дольний край на бой недолгий:Взять велел бойца в палаты —Благ приказ тот Бога Власти!

Ее длинную песнь слушали с вниманием и тревожным изумлением, в гриднице стояла тишина. Сам Хеймир конунг не сводил глаз с Ингиторы, и лицо его стало суровым.

– Неужели все так и было? – спросил он, когда Ингитора замолчала. – Неужели Скельвир хёвдинг погиб? И его убийца – конунг фьяллей? Торвард Рваная Щека? Здесь нет никакой ошибки?

– Все это так, – ответила Ингитора. – Все правда до последнего слова. Ты можешь спросить людей из дружины моего отца, которые присутствовали при этом и все видели своими глазами!

Бьярни, Асвард и другие тоже находились в гриднице. Конунг велел им говорить; смущенные такой честью, они поначалу растерялись, но потом взяли себя в руки, и Бьярни кормчий даже заслужил небольшое серебряное обручье в награду за ясный и связный рассказ. Все гости пришли в изумление: свидетельствам нельзя было не верить, но вся эта история с беспричинным, да еще ночным нападением конунга фьяллей на человека, который ничуть с ним не враждовал, выглядела необъяснимой.

– Таким образом, конунг, земли и добро моего отца остались без хозяина, – сказала Ингитора. – У моего отца нет ни сына, ни брата, ни другого родича-мужчины, есть только я. От тебя зависит решение, кому достанется наследство моего отца. Позволишь ли ты мне владеть нашими наследственными землями или предпочтешь забрать их себе, выделив мне треть имущества в приданое, как положено по закону?

– У меня нет причин сомневаться в твоем праве и способности владеть наследственными землями! – сказал Хеймир конунг. – Как я знаю, происхождение твоей матери и ее брак со Скельвиром хёвдингом не вызывают никаких сомнений. При всех знатных и свободных людях, присутствующих здесь, я объявляю все, чем владел Скельвир хёвдинг, будь то земля, постройки, угодья, скот, рабы, движимое имущество, собственностью его дочери йомфру Ингиторы. Но я надеюсь, ты еще нескоро покинешь меня и погостишь в моем доме до весны.

– Я рада принять твое приглашение, конунг! – ответила Ингитора, которую даже при таком благоприятном решении не очень-то тянуло домой. – Я с удовольствием останусь, чтобы провести у тебя зиму, это радость и честь для меня.

И на лице Эгвальда ярла, как многие заметили, при этих словах появилась широкая счастливая улыбка.

Но это было еще не все, чем гостья Хеймира конунга собиралась удивить Эльвенэс. «Медведя» под предводительством Бьярни и со всей дружиной она отправила домой, чтобы известить мать и всю округу о решении конунга, а сама со всем почетом устроилась в девичьей, где жила со своими служанками йомфру Вальборг. Кюна Аста не вникала в дела мужчин и бо2льшую часть времени тоже проводила здесь. В девичьей всегда царили шум и оживление: не меньше двух десятков девушек и женщин, от знатных жен ярлов, родственниц конунга, до заморских пленниц-рабынь, сидели на длинных скамьях вдоль стен, увешанных разноцветными коврами. На каждом из ковров искусные мастерицы выткали события того или иного сказания, так что по ним можно было изучать прошлое мира. Кюна Аста любила рукодельничать, и ее девушки тоже занимались делом: у всех имелись прялки с охапками чесаной шерсти, в конце просторного покоя располагалось сразу три больших ткацких стана и три маленьких ручных станочка для плетения тесьмы и поясов. Вертелись веретена, челноки сновали из стороны в сторону, иглы ныряли в полотно, но и языки у девушек работали не меньше, а у кое-кого и больше, чем руки. Сама кюна сидела с шитьем в руках, но подавать девушкам пример была способна с большой натяжкой: поговорить она любила не меньше других и слишком часто, заслушавшись, забывала о работе. Здесь толковались сны, обсуждались приметы погоды и урожая, перебирались новости, рассказывались разные житейские истории, от свежих до совсем замшелых. Кто в Эльвенэсе за кем ухаживает, кто в кого влюблен, кто на кого как посмотрел, кто чем болен и как его лечат, какие товары куда привезли и почем продают – все это занимало кюну Асту не меньше, чем любую из ее рабынь. Новостей всегда находилось немало, ведь Эльвенэс – большое поселение. Когда домашние новости кончались, кюна Аста непременно посылала зазвать кого-нибудь из торговых гостей, чтобы рассказал о далеких землях.

Но все же какая-то работа была в руках у каждой, и только Ингитора играла с маленьким рыжим щенком, который развалился брюшком вверх у нее на коленях. Вчера она упомянула, что любит собак, и сегодня утром Эгвальд ярл торжественно вручил ей этого щенка (подобранного под цвет ее собственных волос, как успел пошутить Велейв ярл).

– Тебе не скучно, йомфру Ингитора? – окликнула ее Вальборг, стоявшая возле ткацкого стана. – Хочешь, я дам тебе полотна – у меня есть хороший лен, и Рагнебьерг поможет тебе скроить рубашку, она мастерица кроить.

За несколько прошедших дней Ингитора пригляделась к ней и уже знала, что та собой представляет. Вальборг была невысока ростом, но стройна и держалась с величавой гордостью, каждое ее движение дышало сдержанным благородством, рассчитанным и уместным. Всем прочим цветам Вальборг предпочитала голубой, и небесно-голубая рубаха из тонкого льняного полотна замечательно подходила к ее волосам, к нежной белой коже, а любое платье, даже из простой серой шерсти, как сегодня, благодаря возвышенному благородству всего ее облика на ней казалось нарядным. Ее светлые волосы, мягкие и пушистые, были разобраны на тонкий прямой пробор и красивыми волнами спускались вдоль ее щек на плечи и грудь, большие серо-голубые глаза обрамлялись длинными черными ресницами, а черные брови, более широкие с внутреннего конца, придавали взгляду требовательную зоркость ловчей птицы. Йомфру Вальборг обладала прекрасными зубами, но улыбалась редко и обычно хранила серьезный вид. Про нее говорили, что она строга и добра, но Ингитора в душе считала, что такой красивой восемнадцатилетней девице подошло бы поменьше строгости и побольше доброты. Некоторую надменность дочери конунга еще можно было простить, но ее невозмутимость, рассудительность, деловитость, четкое сознание, что пристало, а что не пристало тому или другому человеку, засушивали, замораживали девушек, так что даже сама кюна Аста дышала свободнее, когда ее дочери не оказывалось рядом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});