Лань в чаще, кн. 1: Оружие скальда - Елизавета Дворецкая

Ингитора пела все громче и увереннее, с восторгом убеждаясь, что не потеряла ни единой драгоценности из своей груды и прекрасно помнит отцовскую песнь. Да и как же она могла ее забыть, когда каждое слово врезано в ее память крепче, чем руны Энунда в камень? Теперь это ее оружие, то самое, что родилось вместе с ней.

Сильный – Фрейе крови карловРадость – Тюр сметет преграды!

* * *

«Волшебную косточку», которой она чертила руны на кургане, Ингитора принесла домой, здесь как следует отчистила и приказала просверлить в ней маленькую дырочку, чтобы продеть серебряное колечко. Потом она нацарапала на ней три Руны Волшбы, те самые, что открыли ей путь: Турс, Исс и Эваз. Порезав себе запястье, она окрасила их своей кровью и освятила силами огня, воды, земли и воздуха, как полагается, а затем повесила на цепочку под застежкой платья: теперь это был ее талисман.

Через два дня кормчий Бьярни торжественно пришел объявить, что «Медведь» готов к плаванию. И Ингитора приказала всем собираться. На корабль грузили припасы; две служанки, которых она брала собой, принялись складывать вещи. Хотя само плавание едва ли займет больше чем день-другой, было неизвестно, как долго им придется оставаться в Эльвенэсе.

В тот же день Ингитора застала во дворе Оттара: он привязывал дорожный мешок к седлу своего коня. Кучка женщин и челяди издалека наблюдали за ним. Когда Ингитора показалась в дверях, по толпе пробежало легкое движение; Оттар обернулся. Его лицо было бледноватым и напряженным, но он шагнул к Ингиторе и даже как бы слегка поклонился.

– Что это, Оттар? – невозмутимо спросила она, хотя давно ожидала чего-то подобного. – Ты куда-то едешь?

– Да. Я еду, – обрывисто отвечал он, то отводя глаза, то снова отважно бросая взгляд ей в лицо. – Я еду… в Кривую Елку, а потом, должно быть, к Ленну хёльду в Острую Голову. Он меня звал к себе.

– Что ты задумал?

– Я… Здесь больше нет моего вождя, и я поищу себе нового!

Оттар хотел говорить дерзко, но прямой взгляд Ингиторы его смущал. Теперь, когда ее отъезд был окончательно решен, его мучил особенно острый стыд: ведь ради призрачной надежды получить ее он столько дней понапрасну терпел это унижение.

– Счастливой тебе дороги! – сказала Ингитора и прошла мимо.

Мать после отъезда Оттара обращалась с ней еще суше и холоднее, но она уже ничего не замечала: все ее мысли устремлялись в Эльвенэс.

В день отплытия принесли жертву. Бьярни кормчий с торжественным и важным видом выполнил обычную обязанность хозяина и вождя, зарезав черного барашка. Ингитора собрала кровь в небольшую серебряную чашу, принадлежность любого праздника в усадьбе, потом стала кропить кровью корабль, весла, оружие хирдманов.

– Да сбережет Тор нас от бурь и туманов на море! – приговаривал Бьярни, следуя за ней. – Да пошлет нам Ньёрд попутные ветра на всем нашем пути!

А Ингитора сказала:

Лось волны угоден богу,Гибких вёсел весел бурый.Ветром полно платье мачты —Ласков Ньёрд к дракону влаги! [16]

– Какое славное заклинание! – воскликнул Бьярни кормчий. – Боги благословят наш путь! Ну, пора!

Ингитора улыбалась, видя, как бодро хирдманы занимают места на скамьях и берутся за весла. Она чувствовала прилив сил и не сомневалась, что путешествие пройдет благополучно.

С попутным ветром им везло, и еще до вечера второго дня перед ними показался Эльвенэс. Впадавшая в море широкая река Видэльв образовывала большой мыс, на котором еще в древности обосновалось торговое поселение. Усадьба конунгов, которые со временем тут поселились, стояла чуть поодаль от моря, но ее широкие и длинные, шагов на сорок, крыши заметно возвышались над крышами более мелких домишек. Оба берега реки на довольно большом протяжении усеивали вытащенные на песок корабли, поскольку берега были везде удобны для причаливания. Просторные корабельные сараи стояли сплошной чередой: многими из них пользовались сами жители Эльвенэса, многие сдавались приплывающим. Позади сараев такие же длинные ряды образовывали просторные гостиные дворы. Сейчас, перед самым началом зимы, многие из них пустовали, но летом здесь кипел один из самых больших торгов Морского Пути, на которые съезжались люди из земель барскугов, раудов, грюннингов, хордов. Бывали даже бьярры и говорлины, попадались эринны и улады с островов. Только более северные племена – фьялли, хэдмары и вандры, предпочитали ездить на Квартинг, в Винденэс, где проводился почти такой же торг, в основном хлебный, рыбный, медовый и меховой.

Места было сколько угодно, и за сходную плату «Медведя» легко пристроили на постой в один из корабельных сараев самого конунга. Видя, что всем тут распоряжается кормчий, а хозяйка корабля – молодая знатная девушка, смотритель причала намеками старался допытаться, кто она и зачем приехала, но его заверили только в том, что ничего продавать йомфру не собирается и сборщика торговых пошлин звать ни к чему.

После этого отправились к усадьбе Эльвенэс. Шествуя туда по хорошо утоптанной дороге в сопровождении дружины и двух служанок, Ингитора чувствовала себя очень значительной особой, и это придавало ей уверенности. Правда, особого стеснения она и так не ощущала, поскольку робкой от природы не была, а необычность ее положения и дела, с каким она явилась, обеспечивала ей всеобщее внимание.

В гриднице конунга, как всегда, собралось немало народу, хотя день был обычный и до вечернего пира оставалось еще много времени. Но когда Ингитора со служанками, Бьярни, Асвардом, Торкелем и еще двумя хирдманами вошла и села на дальний край скамьи, где сидели гости-мужчины, ее сразу заметили. Сам Хеймир конунг, хоть и был занят беседой с какими-то людьми, из Барланда, судя по тому, что на крашеных рубахах мужчин пестрели женские ожерелья из разноцветных бусин (у них так принято), сразу увидел ее и с удивлением задержал на ней взгляд. Еще слушая собеседника, конунг рассматривал Ингитору, и она вежливо, со спокойным достоинством поклонилась, встретясь с ним глазами.

От воспоминаний детства не сохранилось ничего, но нынешний вид конунга ей понравился. Его борода и длинные волосы, заплетенные в косу, уже почти поседели, но взгляд серых глаз блестел умом и вниманием, и все это вместе придавало ему вид благородства и мудрой проницательности. В свои неполные шестьдесят лет Хеймир конунг выглядел еще крепким, не горбился, и в каждом его движении сказывалась почтенная привычка быть на виду. Богато выглядела одежда – красивая рубаха брусничного цвета и черная соболья накидка, перетянутая тонким поясом, сплошь покрытым узорными золотыми бляшками. Даже на красных ремешках его башмаков были привешены небольшие серебряные бубенчики. Ингитора знала, что в последнее время в Эльвенэсе распространилось это забавное веяние, и ей понравилось, что сам престарелый конунг носит бубенчики на обуви – он как будто показывал этим, что ни одна мелочь от него не укроется и что он, хоть и немолод, не отстает от быстротекущих дней. На плечах его сверкала ослепительная золотая цепь, длинная и толстая, весом не меньше двух марок, искусно сплетенная из множества узорных колец, каким-то хитрым образом продетых одно в другое. В честь этой цепи Скельвир хёвдинг когда-то сочинил песнь и получил хорошую награду: это была так называемая «морская цепь», привезенная дедом Хеймира с Зеленых островов. Она приносила большую удачу в рыбной ловле, морской охоте и вообще в плаваниях по морям, за что очень ценилась конунгами Слэттенланда, чьи богатства во многом основывались на морской торговле.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});