Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

в этом убедиться.

– Постой, а где же пальцы Швецова?

– Прокурора? – понизив голос спросил следователь, похлопал глазами и уточнил: – Губпрокурора?

– Ну да! Он ведь не особенный какой-то, он живет с ними.

– Он почти никогда не бывает дома. Тот день он провел в прокуратуре. Сторож видел его входящим утром.

– То есть он отказался давать свои отпечатки, отмахнувшись объяснением, что его видел сторож?

– Да.

– И ты опять не настоял?

– Константин Федорович, вы слишком придирчивы. Так нельзя! Ведь у всякого действия есть своя необходимость, – Фролов нервно принялся перекладывать папки с места на место. – Ну что его подозревать-то? Ну заставлю я его отпечатки свои сдать. Так ведь не совпадут. И что мне делать потом? Только уволиться со стыда.

– Фролов, ты кто, гадалка на базарной площади? Совпадут – не совпадут? Он живет в этой квартире – значит, обязан сдать свои пальцы на проверку.

Фролов сник, промямлив: «Хорошо!»

Сведя брови, Константин Федорович, некоторое время смотрел на него с ледяным недовольством. Что-то надо было решить с мальчишкой. Не везти же его в ардом, если Швецов решил играть роль разъяренного праведника, оставив своего племянника на погибель.

– Сколько насчитали залога? – спросил он.

– Смотря, кто будет его залогодателем.

– Ну так сколько?

– Учитывая, что… – неуверенно начал Фролов, постепенно понимая ход мыслей профессора.

– Леша, без этого. Сколько?

– Т-триста, – икнул Фролов. И решительно поднялся. – Я тоже в деле. Мне родители в прошлом месяце двадцать пять рублей выслали.

– Сиди, тебе нельзя, отстранят, если узнают. Не по правилам. Оформляй бумаги, и чтобы пальцы Швецова были приобщены, – махнул на него профессор и вышел.

К вечеру Колю вывели из дежурной комнаты, усадили перед Фроловым. Грених с Майкой, которая опять уселась на подоконник, прождали целых полчаса, пока старший следователь с таинственным видом бегал из кабинета в другой, принимал какие-то телефонограммы, телеграммы, подписывал бумаги, ведомости, каждый раз останавливаясь на несколько секунд, он поднимал руку и бормотал: «Сейчас, сейчас, еще минутку!»

Коля сидел, не проявляя нетерпения и жизни вообще. Из мальчишки будто всю кровь выкачали, бледный, жалкий, в помятом домашнем свитере, согбенный, лицо боялся поднять. Майка делала вид, что его не замечает, – не знала, как показать свое сострадание, не задев его чувства собственного достоинства.

Наконец Фролов, летавший мотыльком по всей следственной части, приземлился за своим столом. С сияющим лицом, точно уже стало известно, кто убил отца Коли, он положил руки на стол поверх многочисленных папок, бланков и актов.

– Весь день я собирал факты биографии убитого – Бейлинсона Николая Ивановича. Смотрел его дело, запрашивал информацию из Рязанской губернии, где он прожил с 1911 по 1921-й. Оказалось, он в 11-м переехал из Москвы после дела Кассо в женину усадьбу, которую в январе 12-го чуть не продали с молотка, какой-то родственник выручил или знакомый. Имени, к сожалению, его не осталось в анналах… А после революции твой отец пошел в работники медицинского подотдела, верно, Коля?

– Я не помню, – буркнул тот. – Мне было пять, когда произошла революция.

– Хорошо, сам момент революции ты можешь не помнить, но ведь впоследствии в семье шли разные толки, обсуждали, наверное, эту историю, – Фролов сделал выразительный акцент на слове «эту».

– Нет, я ничего такого не слышал.

– Расскажи о своем детстве, Коля, – следователь откинулся на спинку.

Грених ожидающе хмурился. Майка сидела на подоконнике, болтала ногами, смотрела в пол, делая вид, что ее совершенно не заботят взрослые разговоры, но на самом деле не упускала ни единого слова, мотая все на ус. А Коля молчал и ничего рассказывать не собирался.

– Если ты не будешь нам помогать, мы не сможем помочь тебе, – Фролов сделал свой голос до елейности доброжелательным. – Расскажи о своем детстве.

– Ничего особенного. Ходил в школу, учился на «отлично», есть грамоты.

– В школу ты пошел уже в Рязани. А мне интересно про твою деревенскую жизнь.

– Два класса отучился в деревенской школе, – с неохотой ответил Коля.

– Только свидетельств нет, школа с детьми и единственной учительницей была сожжена.

Коля сжал зубы.

– Виолончелью занялся там, в деревне? Домашнего учителя приглашали? Так ведь?

– Да.

– А об атамане Степнове тебе что-нибудь известно?

– То, что и всем.

– А что всем известно, расскажи. Ты, как рязанец, очевидец, побольше нашего знаешь. Ну?

– Я не вникал. Был такой разбойник, и все. Почему вы спрашиваете?

– Был такой разбойник? – Фролов театрально развел руками, расплывшись улыбкой, которой позавидовал бы Чеширский Кот.

Коля не ответил, следователь не выдержал, рубанул:

– Он грабил городские и окрестные дома, а ставка его была в вашем доме! И учителя музыки – пленного австрийца – он вам привел. На награбленное вы жили. Его никто не мог поймать, он был точно степной ветер. И исчез внезапно, в 21-м, тогда же ваша семья и покинула усадьбу.

Грених был удивлен таким поворотом, выпрямился, опять собрав на лбу морщину. Коля промолчал, никак не отреагировав на эту новость.

– Под флагом анархо-коммунистов, в восемнадцатом, – объяснил Фролов, обращаясь к смотрящему в недоумении Грениху, – Степнов вернулся с войны и с кучкой дезертиров организовал грабеж окрестных помещичьих усадеб, церквей, нападал и на наши – рабоче-крестьянские отряды. Много разорившихся крестьян к нему примыкали. Образованный постановлением губисполкома ЧК возглавил тогда Савелий Илиодорович. Он единственный, кто мог противостоять атаману.

– И он тоже из Рязани? – поднял бровь Грених. – Швецов из Рязани?

– Да, тоже оттуда. Из села Задубровья, как и супруга покойного ныне Николая Ивановича. Они состоят в родстве в третьем колене.

– Чекист бывший, значит, – процедил Грених, понимая теперь свою неприязнь к прокурору, но вслух ничего не сказал.

– Швецов много раз Степнова и изничтожить пытался, и изгнать из усадьбы, в которой его родственники оказались как бы заложниками, и договориться с ним. Атаман засел в тамошних густых лесах – а усадьба была ими окружена – и наводил такого страху на всю округу. Носил синий венгерский мундир с обшлагами «медвежья лапа». Как кто заметит вдали его на коне, так все по избам прятались. По 21-й в кулаке держал не только все Задубровье, но и Спасский уезд, с усадьбой расставаться не собирался, так лагерем в ней и стоял, пока ее не сожгли. То ли бандиты спалили, то ли сам Бейлинсон, не вынеся патового положения, – рассказывал старший следователь. – Наши пытались взять дом силой, Степнов лютовал, в чрезвычайку, что располагалась в самой Рязани на углу Почтовой и Астраханской улиц, прислал в коробке из-под динамита голову одного из комиссаров Рязанской губчека, который осадил его крепость.

Говоря это, Фролов все поглядывал на Колю, ожидая