Олимп, штат Техас - Стейси Суон

считаешь, что из этого не выйдет решительно ничего хорошего.

У него звонит мобильник, он бросает на жену довольный взгляд, мол, последнее слово осталось за ним. Снимает мобильник с пояса.

— Тея, — произносит он удивленно.

Юна слышит голос дочери, приглушенный, она будто говорит со второго этажа, а не из другого штата.

— Нет, мы как раз собирались тебе позвонить. Но я рад, что Арти нас опередила.

Юна качает головой, оценив легкость, с которой Питер врет дочери: он всегда умел ее улещивать. А в том, что Тея разгневана, нет ничего удивительного. Она твердо убеждена: могущество — в информации. И того, что от нее что-то скрывали, пусть даже всего полсуток, она долго не простит.

— Нет, мы тебя встретим. Когда самолет прилетает?

Еще одно блудное дитя возвращается в Олимп, еще одна ее попытка обрести в нем хоть какую-то радость обречена на провал.

— Ладно, в семь будем. Я тебя очень люблю, доченька.

Юна разбирает ответ: «Я тебя тоже». Она уж и не припомнит, когда говорила Тее, что любит ее. Наверное, боится, что, если произнесет эти слова, Тея подтвердит худшие ее страхи и ничего не ответит.

Питер улыбается, и Юна в последний миг не дает своему мнению о его неуместно хорошем настроении сорваться с языка.

— Встретим ее и отвезем к Ли, — говорит он.

Юна хочет видеть свою дочь, за последний год та приезжала всего один раз и всего лишь на выходные. Во время таких кратких визитов проще всего умиляться внукам, а не пытаться выстроить отношения с дочерью, которая ее привычно отталкивает. Юна каждый раз сожалеет о своей отстраненности, но вот представился очередной шанс увидеть Тею, и что-то в ней этому сопротивляется.

— Ты лучше встреть ее без меня, — говорит она. — Неудобно получится, если я приеду к Ли. — Извинение неубедительное. Войдя вчера вечером к ним на кухню, Ли шагнула обратно в их жизнь. Даже для Юны все эти давние обиды и территориальные притязания слишком мелочны, чтобы на них обращать внимание. Истина заключается в том, что по ощущению возвращение Теи для нее почти то же, что и возвращение Марча, нечто колючее, неуютное, но Питер решительно отказывается это замечать. Предоставляя ей разбираться со всеми сложностями. — Уверяю тебя, так оно будет лучше. Я с Теей завтра повидаюсь, с ней и с Арти. — Это очко она уже выиграла, но, не удержавшись, делает еще один заход: — И вообще, тебе она сказала, когда прилетает, а мне нет.

Питер берет чашку с кофе и уходит на крыльцо.

О ТОМ, ЧТО ПОРОДИЛО ГНЕВ ТЕИ

Сам ты меня научил: у врага надлежит поучиться.

Овидий

Однажды августовским полднем в предпоследнем классе, поплавав в реке, Тея с подругой разлеглись на полотенцах на газоне и стали смотреть павлинов. Геп с Марчем играли в баскетбол на подъездной дорожке. В ту весну Марч разом вытянулся сантиметров на пятнадцать и набрал восемь кило веса. Выглядел он на Геповы четырнадцать, Геп же — на его двенадцать. Они, как это часто бывало, затеяли перепалку, Тея понимала, что вынуждена будет вмешаться. С друзьями она предпочитала встречаться у них дома. Жить в Олимпе для нее было что жить на сцене. Зачем пускать зрителей за кулисы?

— Странно, — заметила ее подруга.

— Что?

— Очень уж Марч на него похож.

Тея качнула головой.

— На кого похож?

— Представь, что мы на уроке экономики. Кто сидит на соседней парте?

Тея застыла, увидела ясно, ужаснулась тому, что сама никогда этого не замечала. Речь шла о профиле ее одноклассника Берка, который, как она сейчас поняла, был как две капли воды похож на ее отца, только светловолосый и голубоглазый.

— Блин.

— Да знаю я! У вас, наверное, какие-то общие предки. В Олимпе, если покопаться, все так или иначе друг другу родня.

— Угу, — ответила Тея. При этом обе девочки знали подлинную причину.

Для Теи жизнь на сцене маленького городка имела одно-единственное преимущество. Не приходилось никому объяснять, как она связана с Арти и Арло. Эта история давно превратилась в городское предание, впечаталась в сознание каждого. Но что, если город знает больше, чем она сама? Тея подумала о своей матери, о том, как она иногда смотрит на отца: будто он отравил землю, на которой они живут.

Подруга ушла, а Тея поднялась к себе в спальню и переоделась, то обмирая, то закипая. Она знала, что окружающие видят в ней Тею: отличницу, волейболистку, чемпионку штата в дебатах Линкольна-Дугласа. Но, помимо этого, она была дочерью распутника, доказательством чему служили двое, нет, похоже, трое ее единокровных. Она знала, что во многих смыслах это ничего в ней не определяет, но город предпочитал делать упор на другие смыслы.

Сколько она себя помнила, Арти и Арло всегда были рядом, и на протяжении многих лет она принимала ярлыки «полубрат» и «полусестра» без лишних расспросов. В конце концов, у многих ее друзей имелись сводные братья и сестры. Только к восьми годам она сообразила, что у этих друзей, кроме того, есть мачехи или отчимы. Задала вопрос отцу, и он, невзирая на ее возраст, ответил правду. Начал так: если она доросла до вопроса, доросла и до ответа. Позвал ее маму, они сели все вместе в гостиной, и он все ей выложил. К тому времени Арти давно уже стала ей младшей сестренкой, а разозлиться на отца за существование Арти и Арло значило их предать. Но почему ей ничего не сказали про Берка? Только потому, что она не спрашивала? Значит, отец слишком малодушен, чтобы взглянуть правде глаза, пока его никто к этому не понуждает?

Ну а мать? Она могла, должна была рассказать ей про Берка. С малодушием отца Тее оказалось примириться проще, чем с тем, что она считала материнской гордыней. В тот день, после ухода подруги, Тея отправилась обыскивать дом и обнаружила Юну на ее балконе — она пила диетическую кока-колу и читала роман.

— Берк мой брат, — произнесла Тея. Для нее это было настолько очевидно, что вопросительной интонации не понадобилось.

Мать шикнула на нее, отложила книгу; Тея заметила, что рука у нее дрожит.

— Сядь и говори потише. Братья все еще во дворе.

— Ты считаешь, что им тоже незачем это знать? Считаешь это нормальным — что я год за годом хожу по школьным коридорам мимо брата и понятия об этом не имею?

Ее злило, что ей солгали, вернее, не сказали правду, но самым болезненным ударом стало то, что одно время Берк ей очень нравился. Улыбки, с которыми она проходила мимо него по коридору, трепет