Фантастика, 1978 год - Сборник

Странное дело - трава на острове, несмотря на дожди, так и не ожила после летней засухи, рыжела высохшими пучками.

В ожидании мужчин женщины успели сделать бутерброды и вскипятить чай. Вместо стола расстелили на земле газеты, пришпилив их по углам сучками, а скамьи заменял прикрытый травой валежник.

Наконец-то вернулись мужчины. Поставили ведра, до краев заполненные клюквой, поручили детей опеке мамаш и уселись отдохнуть.

В тишине раздавалось лишь потрескивание огня. А со всех сторон обступали их сосны, багровые в свете костра и закатного солнца. Ветер играл отшелушившимися пластинками коры На стволах; они уютно блестели в этом вечернем освещении.

Над болотом поднялся белесый туман. Исподволь закрывая до половины сосенки, полз он к реке, а от Немана уже надвигался другой вал. Туман колыхался, и казалось, что деревья медленно уплывают в речную долину, покачиваясь на полупрозрачных волнах.

Вилюc Арвидас глядел на стелющийся туман, на ярко пылающие облака, опустившиеся до самой земли, и думал, что он тысячи раз видел закат - в лесу, в поле, и обязательно в эти минуты любовался им; любовался, когда никого рядом не было, ни души, когда кругом царила тишина… Как прекрасна первозданная природа!… А вот с Ричардасом не поделишься этим чувством, даже не скажешь: “какая красота!”, потому что журналист приведет к случаю изречение какой-нибудь знаменитости, и вся красота сразу померкнет. Почувствуешь, что не умеешь так точно и (изящно) выразить свое чувство, рассердишься, и даже пройдет охота любоваться…

Ричардас Станюлис, кажется, почувствовал, о чем задумался Вилюе. Посматривал на него с усмешечкой. Немного деланной, правда; Вилюе подметил эту иронию уже в первый день их знакомства. Вот и сейчас Ричардас с привычной насмешливостью предложил: - Ладно уж, поделись воспоминаниями, как в детстве на болоте клюкву собирал!…

Вилюе вытянул уходившиеся за день ноги, потер ладонью икры.

– Могу придумать, если нужно для твоего очерка. Хотя по правде - клюквы не собирал, вокруг нас были сосняки. Песок. А всей воды - мелкий ручеек, больше смахивающий на канаву. Я даже плевать толком не научился.

– Тогда поделись, как по грибы ходил. Подосиновики, подберезовики, лисички и всякие там маслята… Почему молчишь? Обстановка-то ведь подходящая: вечер тихий, даже комары не кусают, - не унимался Ричардас.

– Не хочется. Прошлое… Ты больше мог бы рассказать всякого, ведь ездил много.

– Ничего путного не могу придумать.

– А зачем придумывать? Ты ведь журналист, - бесстрастно сказал Вилюе.

Ричардас только плечами пожал.

А Вилюе усмехнулся. До сих пор Ричардас мало говорил о своей работе. Разумеется, много ли интересного видит журналист, пишущий о сельском хозяйстве? Во всех статьях одно и то же: больше молока, мяса, зерна; сев, уборка, кормление, дойка; позор разгильдяям и расхитителям… Слушателя этим только отпугнешь, Вилюе так и сказал Ричардасу, когда разговор зашел об этом.

– А эти развалины могли бы и убрать, - сказал Вилюе.

– Случайно узнал. Ездил в соседний колхоз к мелиораторам. Прораба не застал, а без материала возвращаться не хотелось. Заглянул к следопытам восьмилетки. Хороший музей фни создали - я об этом писал… - Ричардас помолчал. В его голосе не было всегдашней иронии. - А вообще-то толком знаю только главные сражения, как и ты. Школьный учебник истории, страница такая-то, несколько строчек. О мостах в учебниках не пишут. Места бы не хватило…

– Мужики, хватит воевать! - окликнула их жена Вилюса. - Чай стынет!

– С женщинами, ясное дело, не повоюешь? - пошутил Вилюе. - Они велят вовремя есть, вовремя спать… Буры когда-то проиграли войну с англичанами только потому, что таскали с собой пожитки и своих жен…

Его слова прервал сухой щелчок. Невероятно громким был этот щелчок, наверное, потому, что никто не ждал его в этой теш и не.

Вилюе поднял голову.

На другом краю островка, шагах в двадцати, стоял его сынишка и сжимал в руке гранату. Фигуру мальчика освещало пламя костра.

Над костром как бы застыл огромный темнокрылый мотылек. Крылья его уже лизнул яркий огонь, а мотылек падал и все не мог упасть, повис в воздухе. Мотылек не махал крыльями, и пламя не занималось ярче. Мотыльку было страшно так долго падать в жгучее солнце.

Ветер совсем затих, и было темно вокруг. А вылетевшая из костра искорка горела без треска, ровным огнем, как подвешеный на парашюте фонарь, такой яркий на фоне черного неба.

После щелчка прошла минута, другая, третья.

Граната должна была взорваться через три секунды. Вилюе знал это, бросал точно такие гранаты в армии, из глубокого oкпа, и едва успевал нагнуться, выпустив ее из пальцев, как:колки со свистом проносились над бруствером… А сейчас он нe мог шевельнуться, кинуться к сынишке. Три секунды - oчень много и очень мало, но надо успеть…

И человек в заляпанной грязью солдатской одежде, видно, знал это назубок. Бросился к оцепеневшему ребенку, вырвал из руки гранату и, почти не замахиваясь, зашвырнул ее в болoто.

Тотчас взлетел столб воды и ила. Эхо взрыва не вернулось нaзад.

Чаи был горячим. Солдат пил не торопясь, сжимая в ладонях кружку, словно грел озябшие руки. А вечер был теплый и костер горел жарко. От мокрой одежды солдата шел пар. Женщины предлагали солдату колбасы, нарезанного окорока, но тот отказался, только попросил еще кипятку.

Достал из кармана галету, жевал ее, то и дело макая в чай.

И женщины замолчали, боясь обидеть солдата преувеличенным радушием, не зная, как отблагодарить его.

Тишина длилась долго; всем стало даже не по себе.

А Вилюе давно уже хотел спросить, что здесь делает солдат и как он столь незаметно и, главное, вовремя оказался на островке. Вилюе даже подумал, что это актер, что где-нибудь поблизости, может у взорванного моста, обосновалась съемочная группа, ставит фильм про войну; но человек так решительно схватил гранату… Как настоящий солдат - уметь надо.

– Надо уметь… - вслух подумал Вилюе.

– Служба, - ответил солдат.

– Служите, значит?

– Воюем… Все воюем. Но лучше тем, что наступают. Отступать очень уж тяжело…

Солдат сосредоточенно глядел на темно-бурую, в темноте совсем черную воду болотного окна и думал, что побурела она не только от таящихся в земле вездесущих частиц железа: шли века, а в болотах тонули закованные в железо рыцари, редели здесь разноязыкие полчища. Ведь только за последних полвека два раза прокатился по болоту огненный вихрь, каж дый раз оставляя в нем частицу своей нескончаемой ярости.

Ярости, которую подавляли не болота.

– А мне почему-то подумалось - вы здесь на съемках. - Вилюе рассмеялся, ему почему-то стало легче, когда узнал, что солдат - настоящий солдат и просто исполнил свой долг. Да и актеры - народ интеллектуальный, с ними и разговор другой, да и обхождение не то. Чувствуешь себя не в своей тарелке, когда общаешься со знаменитостями. - Хотя фильмы про войНу - тоже вещь хорошая. Люди должны знать о войне, о солдатской профессии. - Вилюе на секунду запнулся, подумав, что неверно выразился. - Да, тогда ничто не забудется. Сейчас много хороших картин о войне. - По правде, Вилюе нe любил картины про войну, ходил на них редко, разве что отмеченные на фестивалях. Но сейчас, когда солдат спас его сынишку, не с руки было говорить иначе. Вилюе посмотрел на исчерна-бурую воду и подумал, чтo война кончилась давно. Если начать вспоминать, придется вспоминать очень о многом, а все было так давно, что скоро нигдe на нашей земле не останется невзорвавшихся гранат - уничтожит время…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});