Гибель вольтижера - Юлия Александровна Лавряшина

в руках. Но… забывается. Похоже, ей слишком больно. Непритворно. Поэтому и не следит за выражением лица… А макияжа в таких случаях недостаточно».

Артуру она только слегка кивнула, ничем не выдав того, что приглашение приехать на оглашение завещания поступило от нее. Андрей Борисович взволнованно встрепенулся, увидев Логова с помощницей, но смолчал, успев сообразить, что его протест может быть истолкован как попытка помешать следствию. Тонкие губы его шевельнулись, видимо произнеся приветствие, и сомкнулись надолго.

Нотариус Загряжский, оказавшийся довольно пожилым человеком, что немало удивило Логова, все реже встречавшего пенсионеров, внимательно обвел собравшихся взглядом, не выражавшим абсолютно никаких эмоций.

– Приветствую, дамы и господа, – тон его был под стать взгляду. – Выражаю свои соболезнования семье усопшего.

Сашка скосила глаза на Артура – они смеялись: «Не особо проникновенно прозвучало!» У него отлегло от сердца: раз уже может иронизировать, значит, пришла в себя. Думать, что он испортил девочке день, а возможно, и жизнь, ему не хотелось.

Дернув рукав темно-синего пиджака, Загряжский произнес торжественным тоном:

– Позвольте мне огласить завещание Бориса Всеволодовича Венгровского, составленное…

– Вчера?! – выкрикнул Андрей, когда прозвучала дата.

Стальной панцирь, к которому все привыкли, осыпался дробью, растерянно разлетевшейся по полу. Артур обратился в слух – Ярослава ахнула, Лика пробормотала что-то вроде «Ни фига себе».

– Успел, – выдохнула Светлана и испуганно поджала губы, взглянув на Логова.

У них еще не было возможности пообщаться, и она не представляла, чего ждать от этого следователя.

Но Артура больше заинтересовало то, что Рената не произнесла ни слова, ни междометия. Сцепив смуглые крепкие руки на колене, обтянутом теплыми, но элегантными брюками, она, редко моргая, смотрела на нотариуса, будто все происходящее не слишком волновало ее.

«А ведь речь о больших деньгах, – подумал Артур. – Старик изменил завещание».

Наклонившись к нему, Сашка шепнула:

– Интересно, кто из них сообщил ему о смерти Михаила?

Артур только кивнул – сейчас не время было обсуждать это. Но было понятно, что старик успел перераспределить наследство, как заметила Светлана. Логов сделал пометку в блокноте: «Выяснить, какова была доля младшего сына в первом завещании». Это многое могло объяснить.

Нотариус продолжил, не меняя тона:

– Собственно, условия предельно просты: управление компанией в равных долях передается в совместное управление детям покойного – Андрею Борисовичу и Ярославе Борисовне Венгровским. Все остальное движимое и недвижимое имущество также распределяется поровну между детьми Бориса Всеволодовича.

– Несправедливо! – вырвалось у Светланы. – У Андрея есть дочь.

– И скоро появится еще один ребенок, – бесстрастно заметил Венгровский.

– А у Ярославы ни мужа, ни детей!

«Рената по-прежнему изображает статую, – отметил Логов. – Переигрывает… Не может происходящее совершенно не волновать ее».

Загряжский поднял кривой указательный палец, призывая всех успокоиться.

– За исключением завода под Калугой и трехкомнатной квартиры на Тверской, которые завещаются внучке покойного Лике Венгровской.

Вверх взметнулся сжатый кулачок:

– Йес!

Артур усмехнулся: «Вот кто не считает нужным скрывать свои эмоции… И кто упрекнет ее в этом?»

Он решил в первую очередь побеседовать с Ликой и ее матерью.

* * *

Даже после смерти, освободив наконец от себя этот мир, мерзкий старик ухитрился унизить ее! Никогда она не нравилась ему, потому их брак с Андреем и развалился, а вовсе не из-за этой девки, которая теперь так старательно тычет всем в лицо свое пузо. Все должны каждую секунду помнить, что внутри нее дозревает официальный наследник империи. А родится мальчик – Светлана поняла это, лишь взглянув на Ренату. Не зря же столько лет в женской консультации проработала, научилась навскидку определять – что называется, глаз наметанный… Правда, когда родила сама, выпала из профессии. Несколько лет просидела с дочкой дома, Андрей настоял. Вроде как не к лицу ему работающая жена, не дай бог кто-то подумает, будто он мало зарабатывает…

А они и впрямь не жировали. Старик-то был типичным диккенсовским Скруджем! Так что, когда Лика доучилась до третьего класса и убедила родителей, что легко справляется с учебой без их помощи (тем более отвозил в школу и забирал ее Андрей, тогда еще души не чаявший в дочке), Светлана настояла на том, чтобы вернуться на работу.

И оказалось, поступила предусмотрительно: после развода, в сорок лет, ее могли уже и не взять. Сама слышала, как коллеге отказали:

– Милочка, да вам уже тридцать шесть! Староваты вы для нас.

И как бы они с дочерью выживали сейчас?

«Если у этой сучки родится сын, – думала Светлана, поглядывая на ту, что заняла ее место рядом с мужем, – Лика перестанет существовать для Андрея. Мальчишка станет любимчиком. В точности как Мишка был светом в окошке для старика Венгровского. Хотя Андрей тоже был пацаном… Почему свекор любил только младшего сына? Просто потому, что последняя радость? Как там говорят французы? Ребенок на десерт. Ублюдку было уже под шестьдесят, когда Мишку зачали, вот организм его жены и не выдержал… Ей ведь тоже за сорок перевалило. Странно, что не сменил на молоденькую! И после ее смерти не женился… Неужели у него что-то имелось в грудной клетке слева?»

Когда противного вида нотариус объявил, что и кому завещал старый Венгровский, Светлана попыталась взбунтоваться, но быстро осеклась, поняв: ее дочь не осталась голой-раздетой… Заводик и квартира – это очень неплохо. Лучше, чем можно было ожидать от деда, никогда даже не звонившего внучке. Подарки к Новому году и ко дню рождения им привозил шофер. Лика знала его лучше, чем самого Бориса Всеволодовича.

– На хрена мне завод под Калугой?! – процедила Лика.

Но мать толкнула ее коленом – разберемся. Пускай будет, а там поглядим. Надо разобраться, что там хоть производят…

«Может, Андрею и загоним, – сообразила Светлана. – Вон как зыркнул! Видно, неплохой заводик».

Против трешки на Тверской ее прекрасная дочь не возражала.

Светлана еще не успела упиться осознанием свалившегося на них богатства, как симпатичный следователь отвлек ее:

– А каковы были условия первого завещания? Оно ведь было составлено задолго до гибели Михаила Венгровского…

Нотариус степенно кивнул:

– Разумеется. По условиям аннулированного завещания Бориса Всеволодовича Венгровского, все было поделено на троих детей.

Андрей улыбнулся и снял очки в металлической оправе, с довольным видом протер их мягкой салфеткой.

– Справедливо…

Но тут нотариус продолжил:

– Но доли были не равны. Шестьдесят процентов предназначалось Михаилу Борисовичу. Цитирую: «Как убогому ребенку, который сам не заработает на жизнь. Старшие не пропадут».

– Шестьдесят! – Лика присвистнула.

Андрей попытался надеть очки, но промахнулся и чуть не выколол глаз дужкой. Нервно мотнув головой, он воскликнул:

– Позвольте! Вы хотите сказать, что нам с сестрой полагалось всего по двадцать процентов?

– Именно, –