Золотоглазые - Джон Уиндем

Она остановилась, а Мальчик продолжал:

— Детали могут меняться, но что-то в таком духе будет непременно. Ни вы, ни мы не имеем иных целей, кроме желания выжить. Все мы игрушки жизненной силы. Она сделала вас сильнее в коллективе, но умственно недоразвитыми. Она сделала нас умственно сильными, но слабыми физически и противопоставила вам, наблюдая, что случится. Жестокий спор. Жестокость так же стара, как и мир. Есть некоторый прогресс по этой части: юмор и сочувствие — наиболее важные из человеческих побуждений. Но они не слишком твердо установились в ходе вашей эволюции.

— Он улыбнулся. — Это подтвердит Зеллаби, наш первый учитель, — вставил он, продолжая. — Но, кажется, есть возможность все же отложить битву. И это как раз то, о чем мы хотим с вами поговорить.

— Ну, вот это уже совсем необоснованное ограничение моих передвижений, — говорил Зеллаби Девочке, сидящей на дереве около тропинки. — Вы прекрасно знаете, что я всегда совершаю вечернюю прогулку и возвращаюсь к чаю. Тирания легко становится плохой привычкой, кроме того, у вас заложницей моя жена.

Девочка, казалось, обдумывала сказанное.

— Хорошо, мистер Зеллаби, — согласилась она.

Зеллаби сделал шаг вперед, теперь это получилось у него беспрепятственно, и он перешел через невидимый барьер, который только что останавливал его.

— Спасибо, дорогая, — сказал он, вежливо склонив голову. — Пойдемте, Гейфорд.

Мы прошли в лес, оставив стража тропинки беспечно болтать ногами и наблюдать за окрестностями.

— Больше всего меня занимает аспект взаимоотношений между индивидуумом и коллективом, — начал Зеллаби. — Восприятие у Детей, несомненно, индивидуальное, но ум — коллективный. А как с ощущениями, которые они получают? Если один сосет карамель, остальные тоже получают удовольствие? Кажется, нет, хотя они должны осознавать, что карамель вкусна. Та же проблема встает в том случае, когда я показываю им фильмы или читаю лекции. Теоретически, если двое присутствуют на моей лекции, все остальные получают ту же информацию — именно так они обучаются. Практически же все они посещают мои лекции, когда я выступаю на Ферме. Содержание фильма они смогут передать один другому, но какая-то часть визуальных ощущений теряется. Поэтому смотреть своими собственными глазами для них предпочтительнее. Их с трудом можно разговорить на эту тему, но мне ясно, что индивидуальное впечатление от фильма, как и от карамельки, более удовлетворяет их. Эти размышления наводят на ряд дополнительных вопросов.

— Да, вероятно, — согласился я, — но это второстепенные вопросы… Что касается меня, то самой проблемы достаточно.

— О, — сказал Зеллаби, — не думаю, чтобы в этом был о что-то новое. Наше существование здесь уже поднимает эту проблему.

— Не согласен. Мы выросли здесь, а откуда пришли Дети?

— А вы что, берете теорию как факт, мой дорогой? Очень широко распространено предположение, что мы выросли и развивались здесь из созданий, которые были нашими предками и предками обезьян, их наши археологи называют потерянным звеном. Но нет ни одного более-менее надежного доказательства, что такое создание существовало. И само это «потерянное звено» все опутано потерянными связями. Разве вы можете понять огромное различие между расами, развивающимися от одного звена? Я не смог, как ни старался. Также я не могу понять на более поздних ступенях и корня тех прогрессивных усилий, которые дали толчок к развитию в кочевниках таких четких и определенных черт характера и черт рас. На островах это понятно, но на огромных континентах… На первый взгляд, может иметь место какое-то влияние климата, если не брать в расчет, что монгольские признаки являются неизменными от экватора до Северного полюса. Подумайте также о нескончаемом количестве переходных типов, которые должны были бы существовать, и об огромном количестве останков, которые мы бы обнаруживали. Подумайте о том огромном числе поколений, которое мы должны отсчитать, чтобы свести черных, белых, красных и желтых к одному общему предку, и примите во внимание, что там, где должны быть бесчисленные следы, оставленные миллионами разумных предков, у нас практически ничего нет, кроме пустоты. Мы знаем гораздо больше о возрасте земноводных, чем о возрасте предполагаемого развившегося человека. Уже много лет назад мы имели полное эволюционное древо лошади. Если бы это было возможно для человека, такое древо было бы создано. А что мы имеем? Всего лишь несколько изолированных образцов. Никто не знает, где и как они подходят к эволюционной картине — только предположения, неприемлемые для нас, как и для Детей.

С полчаса я слушал лекцию о неудовлетворительном изучении генеалогии человечества, которую Зеллаби завершил извинением, что не смог изложить эту теорию в пяти-шести предложениях, как намеревался.

— Однако вы уловили суть.

— А что если ваши доводы окажутся просто несостоятельными, что тогда? — спросил я.

— Не знаю. Но я отказываюсь принимать плохую теорию только потому, что нет лучшей. В результате я рассматриваю появление Детей едва ли более непонятным, хотя и шокирующим фактом, чем появление других человеческих рас, которые, очевидно, пришли к существованию уже совершенно сформировавшимися или, по крайней мере, без четкой линии предков.

Такой вывод совсем не свойствен Зеллаби, и я предположил, что у него, наверное, все же есть своя теория.

— Нет, — сказал он скромно и добавил: — Каждый должен размышлять, хотя иногда это бывает и не очень приятно. Для такого рационалиста, как я, просто неприятно думать, что могут быть какие-то силы, вовсе не внешние, которые организуют все здесь. Когда я смотрю на мир, иногда мне кажется, что это какой-то испытательный полигон, такое место, где мы можем давать появляться новым связям, а время от времени и смотреть, как они развиваются. Забавно для Создателя наблюдать его творения оправдывающими себя, не правда ли? Узнавать, получилась ли у него в этот раз удачная модель или не очень, обозревать развитие новых видов и смотреть, какие из них оказались наиболее удачными, чтобы превратить в ад жизнь для других. Вы так не думаете? О, я говорил вам, что такие размышления становятся неприятными.

Я сказал:

— Как мужчина мужчине, Зеллаби, вы не только слишком много говорите, но говорите много чепухи, хотя и пытаетесь оформить ее так, чтобы это вы глядело со смыслом. Очень неудобно для слушателя.

Зеллаби обиделся.

— Мой дорогой друг, я всегда говорю со смыслом. Это мой социальный недостаток. Нужно отличать форму от содержания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});