Америка справа и слева - Борис Стрельников

Обрадованный Москвич протянул старушке деревянный стаканчик хохломской работы.

— О, спасибо, — воскликнула старушка, принимая сувенир. — Так вот, запишите адрес моей приятельницы и ее телефон…

Миссис Фешина была больна. Две недели тому назад она, поскользнувшись на улице, сломала ногу и сейчас лежала у себя дома на широкой деревянной кровати, укрытая цветным индейским одеялом.

Мы поздоровались с ней по-русски.

— О, я слышу родную речь! — воскликнула миссис Фешина. — Не может этого быть! Как вы оказались в Таосе?

— Проездом.

— Простите, но я не совсем поняла. Не могли бы вы перейти на английский? Поверьте, я была и остаюсь русской, но я забываю родную речь. Ведь здесь мне совсем не с кем говорить по-русски.

— Миссис Фешина, вы помните, тридцать пять леттому назад в Таос приезжали два русских писателя? — спросил Вашингтонец.

— О да, конечно. Я встретила их где-то в ресторанчике, я уже не помню где. Их звали… Как же их звали?

— Илья Ильф и Евгений Петров, — подсказал Вашингтонец.

— Да, да, господин Илф и господин Петрофф.

— И вы читали, что они написали о встрече с вами?

— Читала. Мне переслал книжку тот любезный толстенький американец, который ездил с ними и был у них переводчиком. Я забыла, как его фамилия…

— Мистер Трон.

— Может быть, его фамилия была Трон. Только я не знаю, где сейчас эта книга. Есть люди, которые берут почитать книгу и не возвращают.

— Значит, книжка пропала?

— Пропала. Это очень жалко. Но я не теряю надежды найти ее. У меня еще была эта книга на английском языке.

— Вам понравилась «Одноэтажная Америка»?

— Очень понравилась. Они написали обо мне так, как и было на самом деле. Тогда с мужем мы разошлись, а дочь уехала учиться в Голливуд в балетную школу. Я осталась совсем одна. Одна среди индейцев…

С той поры в жизни миссис Фешиной было не много радостей. Художник Фешин умер в Калифорнии четырнадцать лет тому назад. Дочь балериной так и не стала. Работает сейчас в кабинете лечебной физкультуры психоневрологической клиники в городе Альбукерке. Семейной жизни у нее тоже не получилось. Дважды выхолила замуж, а воспитывает дочь одна…

Миссис Фешина тяжело вздохнула.

— А помните, Ильф и Петров писали, что вы с мужем построили очень большой дом, но жить вам в нем не пришлось. Что с этим домом?

— Он стоит до сих пор, а я живу вот здесь, в бывшей студии мужа. Дом требует больших затрат, зимой его не натопишь. Да и зачем мне такой домина? Мы же хотели жить в нем всей семьей: с дочерью, с мужем…

— Художника Фешина помнят на родине.

— Да, я слышала, что недавно в России была выставка его работ, репродукции картин мужа печатали в журнале…

Миссис Фешина замолчала, оставаясь наедине со своими мыслями.

— А я уж никогда не надеялась встретить русских людей оттуда, — прошептала она. — Это невероятно. Вы знаете, вот уже несколько лет я стараюсь вспомнить: в чем у нас в России подают соль к столу? Как это называется? Видите, я забыла даже такое…

— Соль у нас подают в солонках.

— Да, да, в солонках! — радостно вскрикнула миссис Фешина. — Ведь, правда! Дома мы брали соль из солонок. Но как это было давно! Поклонитесь от меня низким поклоном Москве, России.

День уже догорал. Жаркое солнце пустыни зацепилось за гребни гор, рассыпалось золотыми искрами в окнах низких индейских построек и покатилось дальше к Тихому океану.

Прежде чем уехать из Таоса, мы забежали проститься с миссис Кларк. В студии вокруг старушки толпились какие-то женщины. Они с восхищением рассматривали наш хохломской стаканчик, который переходил из рук в руки.

Миссис Кларк была очень горда и счастлива.

— Видите, какие удивительные люди эти русские, — говорила она женщинам. — Они знают, что здесь живет их соотечественница, и пересекли океан, чтобы сказать ей «Хелло!».

Миссис Кларк просто не могла по-иному истолковать наше появление в Таосе и наш разговор с Александрой Фешиной. «Одноэтажной Америки» она, повидимому, не читала.

УЖИН В САН-АНТОНИО

С мистером Ричардом Гартвигом мы познакомились случайно в редакции газеты куда заехали, чтобы спросить дорогу к старинной крепости Аламо. Это было в большом техасском городе Сан-Антонио. В том самом городе, где из-за растерянности мистера Адамса авторы «Одноэтажной Америки» были вынуждены встретить новый, 1936 год в аптеке. Помните? «Мы вошли в первую же аптеку и заказали сандвиче?

Покуда нам их готовили, мы печально чокнулись помидорным соком и пожелали друг другу счастья. Как раз в эту минуту пробило двенадцать».

Сейчас был конец октября. Щедрое южное солнце заливало город, теплый ветер шевелил листья пальм, и мужчины ходили по улицам без пиджаков. Но, странное дело, именно в этом городе мы познали необъяснимое, пугающее чувство печали. То ли взяла свое усталость, то ли мы соскучились по дому, а может быть, и то и другое вместе. Мы не знали, куда деваться от тоски, куда бежать из узких улочек мексиканского квартала, где укрыться от печального перезвона колоколов католического собора.

Мы решили, что сегодня не будем ни с кем встречаться. Довольно с нас мэров и ковбоев, пусть идут к дьяволу миллионеры и полицейские. Как простые туристы, мы посетим крепость Аламо, посидим в баре, почитаем газеты.

Сперва решили разыскать крепость. Оказалось, что она находится в нескольких кварталах от редакции.

Репортер отдела городских новостей подвел нас к открытому окну, чтобы прямо на местности показать, как нам ехать. И вот, когда мы внимательно следили за движениями его указательного пальца, раздался трубный глас:

— Ничего себе, хорошенькое дело! Два дня я не выходил из дому, и вот уже по редакции разгуливают коммунисты из Москвы.

Это и был мистер Гартвиг.

— Пора, пора объясниться, — решительно потребовал он. — Пройдемте со мной в кабинет обозревателя, там свободно.

— Кто этот грозный господин? — шепотом спросил Вашингтонец у репортера. — Журналист?

— Нет, мистер Гартвиг входит в руководство республиканской партии одного из графств штата, — ответил тот.

Мы пожали плечами. У нас с руководством республиканской партии не было никаких трений или проблем, требующих немедленного обсуждения.

— Простите, мы торопимся, — кисло сказал Москвич. — Наша машина стоит под окнами редакции, где запрещена стоянка. Мы зашли сюда всего на минутку.

— Ничего, ничего, это не займет много времени, — гремел мистер Гартвиг, распахивая дверь и подталкивая нас в обозревательский кабинет. — Мы быстро найдем общий язык. Меня удивляет, что наши крупные шишки в Вашингтоне не умеют говорить с коммунистами. Коммунистов не нужно путать. Не нужно с ними ругаться. Их надо умело обращать в капиталистическую веру. Хотите, я вам в трех словах расскажу, что такое капитализм?