Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера - Чарльз Уайтинг

Хэл Мак-Каун, старший по званию изо всех американских пленных, находился в соседнем со школой погребе и читал книжку, насколько это было возможно при тусклом освещении. Вокруг него на полу растянулись четверо молодых лейтенантов из других батальонов 119-го полка, стараясь уснуть под ленивым присмотром четырех охранников. Почти бессознательно Мак-Каун отметил, что снаряды стали рваться чаще и ближе. Книга стала вздрагивать в его руке при каждом разрыве снаряда. Американец посмотрел на свою охрану. Немцы, казалось, ничего не заметили. Тогда Мак-Каун сделал вид, что тоже ничего не заметил, и вернулся к чтению.

Вдруг раздался звук сильного удара, а мгновение спустя — взрыв. Стена над Мак-Кауном рухнула внутрь. Оглушенный американец упал на пол. Придя в сознание, он почувствовал, что не может пошевелиться; секундой позже понял почему: на нем неподвижно лежало тело одного из охранников. Все вокруг были кто ранен, кто убит. Мак-Каун выкарабкался из-под раненого немца наружу.

Ближе к полуночи в погреб, все еще полный убитых и раненых, вошел охранник и увел Мак-Кауна на командный пункт Пейпера, находившийся через дорогу. Американец напрягся и приготовился снова честно отвечать только на три вопроса: «Ваше имя?», «Номер?» и «Звание?». Но встреча с командиром боевой группы оказалась для Мак-Кауна сюрпризом. Пейпер не предпринимал никаких попыток вытащить из старшего из его узников какую-либо информацию. Казалось, ему просто хочется поговорить. Позже Мак-Каун часто удивлялся, что же побудило Пейпера вызвать его тогда — может быть, тот педантичный немецкий дух, который не терпит недоговоренности?

Так началась долгая беседа в сером маленьком подвале под регулярные разрывы американских снарядов, которые служили в ней вместо точек и запятых, заставляя словоохотливого немца делать паузу в речи.

Фанатизм немца поразил Мак-Кауна. Пейпер представлял собой квинтэссенцию всего, что американцев учили ожидать от нацистского солдата. Отметив: «Мы не можем проиграть! В новой резервной армии Гиммлера столько новых дивизий, что вы, американцы, даже не поймете, откуда только они взялись!», полковник перешел к своей преданности нацистской идее в целом:

— Да, я согласен, мы совершили много ошибок. Но давайте подумаем о великом благе, которое творит Гитлер! Мы уничтожаем угрозу коммунизма, мы сражаемся за вас! А концепция фюрера о единой, более продуктивной Европе? Разве вы не понимаете, каким благом это будет? Мы оставим все лучшее, что есть в Европе, и уничтожим все худшее!

Далее Пейпер перешел к описанию того, с каким энтузиазмом встречали немецкое вторжение в других европейских странах. Повсюду миллионы европейцев — французов, бельгийцев, голландцев, норвежцев, финнов — принимали идею единой Европы, провозглашенную фюрером, и охотно объединялись против советской угрозы. Мак-Каун этого не мог знать, но Пейпер к тому времени плотно сидел на крючке новой линии геббельсовской пропаганды, в которой, в свете того, что Германия проигрывала войну, старая «германская» концепция уступила место новой идее «крестового похода» Западной Европы против русских недочеловеков.

Но даже не зная источника энтузиазма Пейпера по поводу «крестового похода», Мак-Каун понимал, что немец говорит фанатично и искренне. К рассвету американец, к собственному удивлению, стал чувствовать, что его изначальная холодность превращается в некое подобие симпатии. Молодой, всего на пару лет старше самого Мак-Кауна, немецкий полковник уже успел обрести гораздо больше военного опыта, сохранив при этом чувство юмора, культуру поведения и недюжинный интеллект, выгодно отличаясь этим от многих равных ему по званию офицеров американской армии. Слушая Пейпера, Мак-Каун все никак не мог понять, почему же человек такого уровня поддался грубой лжи нацистов.

Но в первую очередь его волновала судьба ста пятидесяти американских пленных, находившихся во власти Пейпера. Мак-Каун был уже уверен, что это именно люди полковника расстреляли множество безоружных американцев, сдавшихся в плен в Бонье, и боялся, что подобное может повториться и здесь, особенно учитывая, что заносчивые, а то и истеричные солдаты, которых американец успел тут увидеть, не производили впечатление адекватных людей. Однако поднять этот вопрос напрямую Мак-Каун не решился и вместо этого спросил о жестоком обращении с русскими военнопленными на Восточном фронте.

Пейпер усмехнулся.

— Вас бы на тот Восточный фронт, — страстно заговорил он. — Тогда у вас бы не было вопросов о том, почему нам пришлось нарушить все законы ведения войны. Русские не имеют никакого представления о том, что такое Женевская конвенция. Думаю, вы, американцы, когда-нибудь узнаете об этом на собственной шкуре. А то, что на Западном фронте мы ведем себя вполне корректно, вы не можете отрицать!

Мак-Каун почувствовал себя более уверенно и решил перейти напрямую к главному.

— Полковник Пейпер! — сказал он. — Вы можете лично мне поручиться, что не нарушите законов ведения сухопутной войны?

Пейпер серьезно посмотрел на пленника.

— Даю вам слово, — ответил он.

Ночь была долгой, и единственное, что помогало собеседникам не уснуть, это пара кружек эрзац-кофе. Но сейчас Мак-Каун чувствовал себя лучше всего с самого момента пленения. Он пытался получить от Пейпера какую-нибудь информацию, а тот рассыпался на великолепном английском о новом чудо-оружии, которое фюрер обещал немецкому народу, и о том, что скоро наступление немцев продолжится до самого стратегического порта. Но Мак-Каун понял, что сам Пейпер не верит в победу. Он выполнял свою работу и делал это чертовски хорошо, как и положено солдату. А это означало для американца не только то, что Пейпер в глубине души не верит в то, за что воюет, а значит, нацистская машина прогнила до основания, но и то, что полковник уж точно постарается сдержать свое обещание не причинять вреда пленным.[37]

Сквозь щели подвального люка стали пробиваться первые лучи утреннего солнца. Сверху раздавались тяжелые шаги по каменным плитам. Откуда-то послышался звон мисок, запахло кофе. Стрельба тоже усилилась. Начинался новый день войны. Пейпер взглянул на часы и вызвал охранника. Улыбнувшись пленному, немецкий полковник велел увести его. Пора было браться за военные дела.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Пятница, 22 декабря 1944 года

Пусть каждый думает только об одном — об уничтожении врага на земле, в воздухе, везде!

Генерал Эйзенхауэр, приказ от 22 декабря 1944 года1

Джеймс Берри осторожно пробирался меж заснеженных сосен. На мгновение напряженно замер, ожидая внезапного выстрела, который означал бы, что его заметили. Нет, ничего. Берри чуть-чуть расслабился. И какого черта он отправился на эту одиночную разведку? Надо было послать кого-нибудь из солдат.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});