Диссертация - Марина Столбунская

Антона, была безразлична, пока не трогала, в противном случае наверняка будет противна, но он не покажет вида.

– Голубей считаешь? – Калугина любила подкрадываться сзади и несколько секунд наблюдать за не видящим её человеком.

– Где ты голубей увидела? – Марк бросил на неё удивлённый взгляд.

– Просто к слову пришлось, – надменно пожала она плечами. – Пошли.

Девушка двинулась на выход, а Раевский за ней. Она всегда держала спину прямо, а голову чуть вздёрнув, будто гордилась собой.

– Хорошо подумала, надевая туфли на высоких каблуках? – не удержался студент, уж больно она расфуфырилась. Ему было немного неловко идти рядом с девушкой в коротком оранжевом пальто.

– Твоя ли забота?

Они нырнули в подземку, в час пик там было многолюдно. Стоя за спиной Марины на эскалаторе, он замечал, как многие мужчины, поднимающиеся наверх, провожали её восхищёнными взглядами, только вот все они были среднего возраста, видимо, это её ниша.

До музея добрались довольно быстро, и дорога показалась Марку приятной, он постепенно привыкал к ядовитому пальто своей спутницы.

– Ну надо же, полдесятого, а очередь уже в два зигзага! – возмутилась Марина. Они встали в конец. – Иди разведай, где тут спекулянты, – толкнула девушка его в плечо.

– А сама не хочешь сходить? Я тебе что, служка? Мне и в очереди неплохо. На свежем воздухе, тепло, светло, и, как говорится, мухи не кусают. – Он не собирался играть в джентльмена.

– Опаньки! А я ошиблась с выбором спутника, – хлопнув в ладоши, она развела руками. Марк лишь пожал плечами. Марина приблизилась к нему вплотную, привстала на цыпочки и зло, сквозь зубы, прошипела прямо в ухо: – Ты меня лучше не серди, Раевский!

А вот это уже было очень плохо, такой реакции от неё он не ожидал, понадобилась вся его сила воли, чтобы справиться с приступом. На мгновение потемнело в глазах, он присел, сделав вид, что шнурок развязался. Почти четыре года прошло, как ни одна женщина с ним так не разговаривала, он не был готов. Лицо побледнело и покрылось каплями холодного пота, эффект неожиданности выбил Марка из равновесия, он с трудом сохранял самообладание.

– Чего ты там возишься? – возмущалась Марина. – Помочь?

– Запутался, – еле выдавил он из себя.

Глубоко дыша, Раевский привёл пульс в порядок, украдкой смахнул рукавом пот с лица и выпрямился, стараясь хоть несколько секунд не смотреть ей в глаза. Надо было выбрать модель поведения. Подчиниться он не мог, это унижало его и вызывало Зародыша. Вступать в конфликт из-за такой мелочи слишком опасно, нормальные парни так не поступают, они делают то, что говорит девушка. Вот, кстати, вопрос! Почему? Что, у них нет собственного мнения или достоинства? Понятно, что они усыпляют бдительность в расчёте на секс, если бы не он, то они бы и с места не сдвинулись. Что же делать?

– Билетики нужны? Порадуйте свою девушку, молодой человек, – к его плечу прижался мужчина и прошептал эти спасительные слова. Фортуна, без сомнения, была к нему снисходительна.

Марк был готов отдать любые деньги, а они у него были, чтобы унять приступ паники. Цена превышала официальную стоимость в десять раз, но студент был и этому рад, а ещё больше тому, что Марина сама за них заплатила, кинув фамильярную фразу: «Профессорские ассигнования», и развязно хихикнула.

– Не парься, Раевский, Кондратьев за нашу сегодняшнюю прогулку платит по полной, любой каприз. Прости, что наехала, забыла, что ты бедный студент, поставила тебя в неловкое положение. Простишь? Марк? – Девушка говорила ласково, видимо, решив, что он отказался из-за того, что ему нечем было заплатить. Это было очень хорошо. Он выдавил из себя улыбку и пожал плечами. – Всё нормально? Идём! – Марина потянула его за рукав, ладно, что не за руку взяла, ладони были предательски холодными и влажными.

Они миновали очередь в кассу, но в зал экспозиции всё же пришлось постоять. К Раевскому вернулось его спокойствие, однако он сделал зарубку, что надо подумать об этом эпизоде.

О Сальвадоре Дали Марк читал в научном журнале коротенькую статью с единственной иллюстрацией со спящей женщиной. Сюрреализм он представлял себе как смелую попытку художников шагнуть за грань реальности и изложить на холсте свои фантазии и иллюзии, используя язык образов. Это как задокументировать сон. Раевский предполагал, что для психиатра данная тема могла быть очень интересной. Например, врач на основании пересказа сновидений пациента может сделать вывод о его психических или психологических проблемах.

«Шизофрения! – восхищался молодой человек. – И так открыто! И человечество у его ног?! Триумф поражённой психики художника и его почитателей».

С первых шагов по залам Марк восхитился выставкой и как психиатр, и как шизофреник.

«Да, в головах каждого из нас скрыт от посторонних глаз неприглядный мир наших пороков и страхов, он дурно пахнет, и его следует хоронить от постороннего глаза, если желаешь сойти за приличного человека. А Дали обнажился. Смелый поступок». – Раевский проникся уважением к художнику, сам бы он никогда и ни за что не решился бы открыть свой внутренний мир.

Человеку стыдно предстать голым перед толпой, рассказать правду о себе, о своих чувствах и мыслях. Мы скрываемся за масками, хотим выглядеть лучше, думая, что, покажись мы в истинном свете – и нас не полюбят, а то и осудят. А здесь абсолютная нагота. Исповедь. Чистосердечное признание.

Гениальными показались Марку ящики в телах людей, которые можно открывать и закрывать. Безумие, мерзость. Волосатый мужик, пожирающий людскую плоть. Женщины-цветы не поддавались описанию, как Марина. Похоть художника в каждой работе и его фобии. Горящий жираф и слоны на длинных ногах. Утекающее время. Гала: одержимость, страхи и восторги.

Остановился у работы «Почтение Фрейду», ничего не понял, но экскурсовод уверенным голосом сообщала, что в картинах Дали больше фрейдизма, чем в работах самого Фрейда.

Все обернулись на крик в зале: «О господи боже, да это же чушь!»

Что же это? Смелость? Открыть себя миру, нагло и ничего не боясь. Наивность? Они поймут, они хорошие, они такие же, не осудят. Слабость? Не могу держать это в себе. Помогите!

Раевский застыл у картины «Незримый человек», экскурсовод что-то говорила про параноидальный художественный ход, про двойственные образы, как на одной картине можно увидеть два сюжета, очертания предметов в глазах смотрящего превращаются в нечто совсем другое. Он почти не слушал, но не мог оторвать глаз, этот сюжет был до боли близок ему, как психически больному человеку. Он чувствовал, что в его сознании вот-вот должна была родиться какая-то важная мысль, но Марина теребила его за рукав и куда-то настойчиво тянула.

«Великий мастурбатор? Ну,