Святой вечер - Дилейни Фостер

О, Боже. Только не это. Что угодно, только не это. — Нет.

— Нет? Я задал три вопроса, птичка. Какой из них «нет»?

Я чувствовала, что меня сейчас стошнит. Почему Грей не мог просто остаться в своем доме, в своей комнате, занимаясь своими делами? Мне не нужно было, чтобы он присматривал за мной. Мне нужно было время, чтобы разобраться со всем по-своему. Не так, как сейчас.

Я ненавидела Грея в этот момент. Я ненавидела себя за то, что когда-то хотела его. И больше всего я ненавидела проклятое Братство за то, что оно так поступило со всеми нами.

Мое сердце раскололось в моей широко распахнутой груди. Я смотрела на Линкольна, наблюдая, как лунный свет заостряет его черты. Первый мальчик, которого я любила. Последний мужчина, которого я когда-либо хотела. Сердце, которое мне суждено было разбить. — Он не причинил мне вреда.

Он запустил обе руки в волосы, дергая за концы, глядя на небо. Вены на его шее выглядели напряженными и сердитыми. Его губы беззвучно шевелились, когда он закрывал глаза. Может быть, молитва. Мантра. Мольба о силе.

Ветер усилился, нагоняя волны на берег злее, чем раньше.

А потом он перевел взгляд на меня. Его глаза блестели от непролитых слез. Его лицо было искажено мукой. Но, Боже мой, он был прекрасен. И мое сердце бешено колотилось в груди, потому что все, что я хотела сделать, это исправить его, исправить это. Казалось, что мы были двумя нитями одной ткани, а кто-то дергал, тянул и разрывал нас на части.

На мгновение мы замерли, и я подумала, что, может быть, мы не так уж и сломаны, как казалось.

Затем Линкольн опустил руки и посмотрел на Грея. Он сильно и тяжело дышал, но его голос был спокойным — гораздо спокойнее, чем его внешность. — Я собираюсь отрезать тебе пальцы за то, что ты прикасался к ней, вырвать твой язык за то, что ты пробовал ее на вкус, и отрезать твой член, а затем засунуть его тебе в задницу за то, что ты думал, что имеешь право трахать ее. — Он вскочил на ноги и в считанные секунды преодолел расстояние между собой и Греем. — Я. Покончу. С тобой. — Затем он толкнул его на землю.

Линкольн успел нанести один сильный удар, прежде чем Грей перевернул его, а затем ткнул лицом в песок. Его пальцы вцепились в волосы Линкольна, когда он завалил его на спину и стал толкать сильнее, не давая ему дышать.

Я побежала по песку и потянула за заднюю часть рубашки Грея. — Ты убьешь его!

Он не сдвинулся с места.

Линкольн оттолкнулся локтем и ударил Грея в нос, тут же залив рот и подбородок кровавой дорожкой. Затем он повторил действие, на этот раз ударив Грея по скуле. Грей даже не вздрогнул, когда удар рассек его кожу.

Я кричала. Мое сердце бешено колотилось. Я никогда не хотела, чтобы это случилось. Это не должно было случиться.

Сзади меня появился Каспиан с Татум наготове. Он обхватил Грея за шею, оторвав его тело от тела Линкольна. Они оба упали на землю, затем на спину. Татум бросилась к Каспиану, а я побежала к Линкольну.

Он перевернулся, закашлялся, и я смахнула песок с его лица.

Нежный голос Татум нарушил тишину. — Линкольн? Что здесь происходит? — Она перевела взгляд с его лица на мое. — Лирика?

Мы все медленно поднялись на ноги, переглядываясь с одного человека на другого, но никто не говорил.

Грудь Линкольна вздымалась с каждым вдохом, когда его глаза встретились с моими. Его волосы и грудь были покрыты песком, который он не потрудился смахнуть. Затем он прошел мимо меня, и его взгляд разорвал мое сердце на куски. — Хочешь знать? Спроси у нее.

— Со мной тебе будет лучше, — сказал Грей, вытирая окровавленный нос ладонью. Пунцовый след окрасил его кожу. — Он тебе не подходит.

— А ты? — Я подошла к нему, остановившись, когда мы оказались нос к носу. — Ты оставляешь меня одну на несколько дней подряд. Я ем в одиночестве. Я провожу дни в одиночестве. Я сплю одна. — Мой голос повышался с каждым словом. Все это было слишком. Я была на грани срыва. Я стояла на грани безумия и отчаяния. По правде говоря, я ходила по этой грани с того момента, как меня запихнули на заднее сиденье его машины. — Ты думаешь, что делаешь мне одолжение? Ты думаешь, что поступаешь благородно? — По моей щеке скатилась одна слеза, и я сердито смахнула ее. — Это чертовски жестоко, Грей. — Я подняла на него глаза, сдерживая слезы, потому что не позволяла себе плакать. Я проглотила комок в горле. — Линкольн может быть импульсивным, но единственное, в чем он никогда не будет — это в жестокости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Лирика?

Татум.

Я закрыла глаза и вдохнула, затем повернулась к ней лицом. Каспиан обвил руку вокруг ее талии и притянул ее к себе.

— Полегче, Куджо. Я ее лучшая подруга, помнишь? Я могу справиться с этим.

— Как ты справилась с этим, — сказал он, указывая на землю, где секунду назад лежали Линкольн и Грей.

— Мы можем поговорить? — спросила я Татум. — Наедине, — добавила я, бросив взгляд на Каспиана.

Она прижала руку к его груди и посмотрела на него, кивнув головой. — Я в порядке.

Он поцеловал ее в лоб, а затем пошел бок о бок с Греем в сторону дома.

Татум некоторое время смотрела, как он уходит, затем перевела взгляд на меня. Ее голос был резким, а в обычно ярких глазах мелькнула боль. — Мы, наверное, можем просто пропустить ту часть, где ты рассказываешь мне, что трахалась с моим братом.

Глава

33

Лирика

В какой-то момент своей жизни каждый оказывается в своем личном аду. Где вокруг тебя полыхает огонь, и кажется, что единственный выход — пройти через него, будь прокляты шрамы. Я смотрела на огонь. Все уродливые истины, которые я прятала в своем сердце, плясали вокруг меня, как неугомонные демоны, умоляющие выпустить их на свободу. Тот бой между Линкольном и Греем был только началом.

— Я не хотела, чтобы все так получилось. Драка. Встреча с Линкольном. Этот разговор... — Я покачала головой. — Все было не так, как должно было произойти.

— Так ты все-таки трахнулась с ним?

Я не ответила. В этом не было необходимости. Ответ был очевиден.

Она села, подтянув колени к груди и зарывшись пальцами ног в песок.

Я села рядом с ней так же.

Она смотрела на океан.

Я смотрела на нее. — Мне жаль, Татум. Мне чертовски жаль.

— Ты солгала мне о единственном, что, как ты знала, значило больше всего. — Она сделала паузу. — Когда?

— Что?

Она посмотрела на меня. — Когда это случилось?

— В первый раз?

Ее рот открылся. — О Боже, это было не один раз? — Она снова уставилась на океан.

Я закрыл глаза, ненавидя тот факт, что она даже не может посмотреть на меня. Как раз тогда, когда я думала, что все будет не так уж плохо. С каждой секундой сожаление усиливалось, пока не превратилось в жгучую, гнойную опухоль в желудке.

Я открыла глаза и сосредоточилась на волнах. Запах соленого воздуха доносился с каждым пенным гребнем. — Первый раз это было на мой семнадцатый день рождения. Я хотела рассказать тебе. Я собиралась рассказать тебе. Потом... — У меня пересохло в горле, поэтому я сглотнула, затем сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Потом они забрали меня.

Она рассмеялась. — Ну, ты прожила семь лет, прежде чем попала под его чары. Это рекорд, я полагаю.

Между нами надолго воцарилось молчание — то неловкое пространство между тем, что хотелось бы не говорить, и тем, что еще нужно сказать. Татум всегда была понимающей. Я была той, кто срывался. Я всегда полагалась на ее терпение, чтобы сохранить себя. В этот раз ее молчание было пыткой.

— Он не пошел на твои похороны, ты знаешь. Он нарядился, а потом, когда мы выходили за дверь, отказался идти, — наконец сказала она. Моя грудь сжалась при мысли о том, что Линкольн наконец-то надел костюм, но был слишком сломлен, чтобы выйти в нем из дома. — Теперь все это имеет смысл. Пьянство. То, как он исчез в себе после твоей смерти... — Она замолчала, словно ее разум вытаскивал ненужные воспоминания, а мой — ненужные видения. Я не была уверена, сколько еще я смогу это слушать. Затем она повернулась ко мне. — Из всей лжи, которую мне когда-либо говорили. Из всех людей, которые хранили от меня секреты, этот ранит сильнее всего.