Тайга мятежников любит - Евгений Сухов

Он дождался, пока машина погрузится в зеленый хаос, замолотил по кабине:

– Эй, мужик, тормози! – водила с перепугу врезал по тормозам, и Максим едва не полетел через капот (уже летел, но Генка схватил его за хлястик). Создалась куча-мала. Дамы возмущались, Алла тянула за рукав, Чеснокова норовила заехать кулачком.

– К машине, друзья, к машине… – он спрыгнул первым, перехватил обрушившуюся в объятия подругу, побежал к кабине.

– Держи, – сунул обалдевшему водиле четыре купюры. – Ну надо нам, понимаешь, приспичило? Тебе-то какая разница?

– Вы точно долбанутые, – водила постучал по голове. – Да хоть живите в этой тайге, мне-то что?

– О женщина! – вопил Генка, стаскивая с машины не разобравшуюся в ситуации Чеснокову.

Они вбежали в лес, повалились в моховую низинку. Испуганный поведением клиентов, водитель поддал газу – «Хайбацу» скрылся за деревьями. Но звук мотора не стихал, сменил тональность – с обратной стороны приближался второй автомобиль. Он ехал мимо. Боковое стекло было приспущено. Равнодушные глаза молодого истукана, флегматично созерцающие опушку, ни о чем Максиму не говорили. Он вдавил хрюкающую Аллу в прелый мох, словно кнопку в панель, затаил дыхание.

Похоже, их выходка осталась незамеченной. Прославленный отечественный внедорожник неторопливо продавил колею, исчез за деревьями. Подозрение, что они карабкаются не на Олимп, а на Везувий, усилилось.

– Уйдите в лес, глаза не мозольте, – сказал Максим, сбросил рюкзак и припустил наискосок через дорогу…

С опушки было видно, как проселок выбирается из леса, обтекает покатый голец и устремляется в низину, окруженную островками хвойника. Виднелись крыши домов, продолговатая ферма, блестела речушка, обтекающая деревеньку с севера. Помимо Астаховки, других населенных пунктов в квадрате не было. Пикап неторопливо полз по проселку, огибая бугры и ухабы. Из леса выпрыгнул «Иртыш» – Максим напрягся. Не подвергают ли они опасности водителя? Расстояние между автомобилями быстро сокращалось. Поравнявшись с задним бампером пикапа, внедорожник сбросил скорость, плавно начал обходить. Снова в окне образовался истукан. На мгновение показалось, что сейчас он махнет рукой, чтобы дядюшка остановился. Но не стал. И так понятно, что в пикапе один водитель. Какое-то время «Иртыш» подпрыгивал рядом с фермером, словно сидящие в нем размышляли: стрелять не стрелять. Потом из выхлопной трубы вырвалось ядовитое облако, внедорожник с ускорением ушел в отрыв, запылил к деревне.

«А может, шизофрения? – с надеждой подумал Максим. – «Иртыши» в этой стране выпускаются с незапамятного года…»

Слабая надежда. А может, вернуться, поручик? Пешком до Малакута, а там найти желающего заработать, добраться до железки – и домой? А можно и в Иркутск, давно мы что-то на Байкале не были…

Ругнувшись, он побежал обратно.

– А чего это мы такие надутые? А чем мы недовольны? – пытался он развеять царящую «в войсках» подавленность.

– Максим, мы приняли решение вернуться, – хмуро выдавила Алла.

– Возвращайтесь, – пожал плечами Максим. – Не кривя душой скажу – самое верное решение. Восемь верст не крюк.

– Ты пойдешь с нами, – сказала Чеснокова. – Максим, мы, кажется, зарвались. Кто эти парни на «Иртыше»?

– Понятия не имею. Но мне уже поздно, ребята. Соблазн не победить. Влез по уши. Дурак, не спорю. Возвращайтесь, если хотите.

– Я знаю лучший способ победить соблазн, – проворчал Генка. – Это ему поддаться.

– Но ты же был на нашей стороне! – возмутилась Чеснокова.

– Я колебался, – возразил Генка. – Неустойчивая личность. Максима не хочу бросать – это раз. Деньжат хочу – это два. Чеснокова, я же нищ, как церковная крыса, как мы с тобой жить будем? Послушайте, девчата, а может, вы сами дотопаете до Малакута? Хотя тоже, черт возьми, опасно…

– Максим, я без тебя не пойду, – Алла жалобно посмотрела ему в глаза. «Вот только без сантиментов», – подумал Максим.

– Генка, – он ткнул пальцем в свой вместительный рюкзак, набитый оборудованием, – хочешь не хочешь, а это тащить тебе. До деревни полторы версты. Не хотите возвращаться – живо перебежали поле, углубились в лес на сто метров, – он снова очертил пальцем направление, – и оборудовали стоянку человека. Со стоянки никуда не отлучаться. Можно разложить на лужайке ковры с подушками. И не вздумайте выяснять, где я. Я с вами. Не вернусь до утра – можете хоронить.

Мысленно перекрестил всех четверых и, не дожидаясь реакции, отправился в деревню.

Он шагал налегке, посвистывая. Но сердце колотилось, как африканский барабан. Он миновал заросшую бурьяном околицу, свернул с центральной, размытой дождями дороги, двинулся каким-то параллельным проулком, оценивая на глаз протяженность селения. Деревня среднего размера – версты полторы в длину и в ширину саженей триста. Дома грудились кучками. На востоке речушка, с запада – камышовое озеро. Крякали утки. Бокастая тетушка в платочке гнала к воде стайку гусей. За тетушкой семенил пухлощекий карапуз – парень, похоже, перестал расти по вертикали и рос теперь исключительно по горизонтали. Тетушка исподлобья покосилась на пришельца. Максим приветливо улыбнулся, собрался пошутить – не грузовой ли аист принес в дом этого очаровательного толстячка? – но прикусил язык. Двое мужиков в холщовых рубахах, перепоясанных веревками, дружно строили сарай. Тоже покосились на незнакомца. За ржавой сеткой вопили куры с черным оперением – такую породу под названием лангшан изначально разводили в Северном Китае, потом она расползлась по Сибири. Еще одна дородная крестьянка отточенными ударами тесака «купировала» курам головы…

– Когда же наконец ты издохнешь?! – вопили с противоположного двора.

Он прошел переулком от околицы до околицы, постоял у озера, глядя, как рыбак в непромокаемом брезенте энергично таскает из воды красноперую мелочь. Рискнул пройти по центральной улице – прижимаясь к заборам. От центрального здесь осталось только название. Людей почти не было, лениво гавкали собаки. Дворы не грязные, подметенные, но фантастического богатства у аборигенов как-то не чувствовалось. На штакетинах висели перевернутые горшки, стеклянные банки. У здания волостной управы (здесь фасад недавно покрасили) он сделал остановку, но зайти не решился. У крыльца стояли машины. «Иртышей» там не было, но что-то предостерегло от поспешного решения. Он двинулся дальше, завершая круг почета, угрюмо думая, что так бродить можно, пока не примелькается…

Последний дом на улице был похож на летний домик Дракулы. Когда-то он хорошо прогорел, выжженные фрагменты сколотили заново, а вот до крыши и странной конструкции на крыше – чего-то среднего между мансардой и капитанским мостиком – руки не дошли. Он споткнулся о сплющенный котелок, врытый в землю (вопрос не в том, зачем плющили – зачем зарыли?), схватился за ограду. Тут же забренчала цепь, лохматое чудовище выкатилось из будки, и начался концерт.

– Эй, нестуляка, – услышал он насмешливый старческий голос. – А ну-ка подь поближе.

«Нестуляка» – это что-то вроде «неуклюжий», – сообразил Максим.

От крыльца отделилась остроносая бабка в платочке, переваливаясь с ноги на ногу, заковыляла к плетню. В руке у престарелой туземки дымилась скрученная цигарка.

– Поди, поди… – старуха сунула в рот курительную палочку, взялась за ограду и поманила его засохшим пальчиком.

– Вы мне? – зачем-то спросил Максим, подходя поближе.

– Нет, Василию своему покойному, – сказала старуха. Холодные глаза, колючие, как шипы розы, впились в пришельца. Осмотрела его сверху донизу и немного подобрела. По крайней мере холодку в глазах поубавилось. «Мы рады приветствовать вас на нашем балу», – мрачно подумал Максим.

– Вроде похож, – сказала старушенция, заслюнявила цигарку и отомкнула обмотанную ржавой проволокой калитку. – Проходи, чего там торчишь?

«Во-первых, на кого я похож, во-вторых, зачем проходить?» – озадачился Максим, но решил не возражать. Превратит старуха в жабу – как жить дальше? Голова внезапно налилась тяжестью, во рту пересохло. Он вошел за палисадник, направился к крыльцу, подгоняемый сверлящим взглядом.

В сенях пахло чем-то приторным. Половицы прогибались. В горнице было аскетично и как-то… стерильно. Глинобитная печь на деревянном опечье, кухонная утварь. Деисус в красном углу – три иконы – Спасителя, Богоматери и Предтечи, поставленные, по обычаю, вместе. Стол, накрытый матово-сверкающей салфеткой… Он где-то читал, что в старину белые скатерти натирали воском, чтобы пролитые напитки не впитывались и не портили нарядного вида.

– Перекрестись, – буркнула в спину старуха.

– Зачем? – пробормотал Максим. – Вообще-то я, бабуся, к вам не собирался…

– Перекрестись, говорю, – «консервным» голосом повторила бабка. – Не собирался он, видите ли…