Для кого цветет лори - Марина Суржевская

Они завладели дворцом, но это лишь первая ступень. Ран не сомневался в том, что совсем скоро начнется война. И важно лишь то, кто останется победителем.

Лавьер был уверен в себе и своих Псах, но… Но его союзники не знали всей правды. Никто, кроме Кристиана, не ведал, что у верховного больше нет темного дара. А псы привыкли идти за сильнейшим. Так их воспитали, так они жили. Слабость была неприемлема для лидера, слабых убивали.

А у Рана Лавьера слабость была, и даже не одна. Помимо ужасающего любого мага выгорания, у него была Оникс. И как быстро псы поймут, что эта раяна значит для верховного слишком много? Кто первый решит, что с ее помощью можно заставить Лавьера принимать нужные решения?

От слабостей в цитадели учили избавляться. Изживать в себе страхи и боль, откидывать эмоции. Баристан в детстве боялся темноты, и наставники заперли его в темном подземелье на десять дней. Оттуда вышел изможденный подросток с искусанными губами и мертвыми глазами. Но тьмы он больше не боялся. Он сроднился с ней, стал ее частью.

Кристан боялся смерти. Не своей — чужой. Он не принимал ее ни в каком виде, его душа корчилась каждый раз, когда он отбирал чужую жизнь. Но он убил первый раз уже в двенадцать, и спустя время Ран догадался, что наставники знали и предвидели такой исход их прогулки по лабиринту.

Выживали сильнейшие.

Правили сильнейшие.

Шли — за сильнейшими.

И Ран Лавьер всегда был сильнее других, потому что у него не было страхов. Он ничего не боялся и малейшие проявления собственных эмоций убивал в зародыше, не позволяя им прорости.

Но Оникс…

Да, она была его слабостью, и Лавьер отдавал себе в этом отчет. Если бы он следовал законам цитадели, то убил бы раяну в самом начале, не позволив себе почувствовать. Но он не сделал этого. Не сделал, потому что впервые ощутил себя живым, цельным, чувствующим. Это было больно. И это было… восхитительно. Он не хотел терять это чувство. И не хотел терять Оникс. В какой-то момент ее жизнь стала для него важнее собственной.

Но Верховный не имеет права на такие слабости. Это делает его уязвимым. И как разрешить эту проблему, Ран пока не знал. Лишь понимал, что никто не должен узнать, что он относится к раяне по-особенному.

Всегда найдется тот, кто захочет раяну отобрать.

Лавьер поднял взгляд к небу, где ползли тяжелые свинцовые тучи, обещая снова непогоду. Весна не торопилась прийти в Темный Град, и ненастье клубилось у горизонта сизыми облаками, рвало усиливающимся ветром стяги на башнях. Грифон на них щелкал клювом, высматривая внизу новую жертву.

Ран раскрыл ладони, закрыл глаза. Хоть бы малейший отголосок… Хоть бы каплю силы, и он сможет ее увеличить, сможет развить. Но ответа не было, и привычного потока он снова не ощутил.

Силы не было.

Лавьер опустил ладони и резко обернулся, отреагировав на негромкий звук за спиной. На площадку поднялось несколько стражей, один из них упал на колени перед Лавьером.

— Верховный… я нарушил приказ. — Он поднял голову, в темных глазах мужчины было смятение, которого невозможно найти во взглядах учеников цитадели. — Я отпустил Светлейшую… она ушла через южные ворота.

Ярость взметнулась внутри, но Ран не позволил ей прорваться и сдержал руку, готовую убить. Позже. Он сделает это позже.

— Что произошло?

— Она приказала проводить ее к воротам… приказала открыть… Приказала не следовать за ней… — Мужчина говорил отрывисто, понимая, что его ждет. Но сейчас в его лице был не страх наказания, а непонимание.

— Приказала, и ты сделал? — негромко переспросил Лавьер.

— Не только я. Шион и стражи ворот… мы все сделали то, что повелела Светлейшая.

— Он попал под чары лори, — Баристан тоже поднялся на площадку.

— Что?

Сумеречный кивнул.

— Мы уже видели это, Ран. На площади. Невозможно противостоять запаху открытого лори. Девушка даже не понимает, какой силой обладает. Если бы она приказала всем на площади перерезать себе горло, люди сделали бы это. Я сам был готов… на все. На все, что она скажет. К счастью, это длилось недолго.

— Почему я об этом не знаю? — зеленые глаза верховного сузились, и Баристан сдержал желание попятиться.

— Не успели рассказать. Разве ты сам не почувствовала ее влияния тогда? Ты ведь был там.

Лавьер промолчал. Он чувствовал влияние Оникс всегда, независимо от цветка. И с площади он ушел раньше, чем Ошар и его невеста. Но да, в тот день люди словно обезумели, крики были слышны и на окраинах города. Все славили будущую повелительницу, но он считал, что эта сила ее красоты.

— Я был под чарами? — Бородатый моргнул. — Но на мне охранка императорского мага!

— Похоже, лори — это какая-то неизвестная нам магия, — мрачно сказал Баристан. — И у нас нет от нее защиты.

— Сколько прошло времени? — оборвал Лавьер. — Она вышла через южные ворота?

— Около часа, господин. Да и пошла по дороге к городу.

Но Ран уже бежал к двери.

— Отправьте за мной Кристиана и Римоса.

— Но, Ран! Тебе нельзя покидать дворец! Позволь, я сам… — Лавьер не ответил, сбегая по ступенькам. Страх сжимал его горло. Страх, что Оникс ушла. Насовсем. Что она ушла, и они больше не увидятся. Что за стеной ее кто-то ждал, и увезет раяну так далеко, что Ран больше никогда ее не найдет.

И страх, что с ней что-то случится. Что-то непоправимое.

И этот двойной страх гнал Лавьера вперед, не обращая внимания на разумные доводы Баристана.

На лошадь он вскочил на ходу, не взяв верхнего плаща. Оружие всегда при нем, и этого достаточно. Ударил по крупу сапогами и вылетел из конюшни, устремляясь к воротам. Стражи едва успели их распахнуть перед несущимся всадником. Кристан и Римос догнали его уже почти у площади. Люди испуганно шарахались в стороны от сумеречных, разбегались в стороны, боясь угодить под копыта их лошадей.

В Темном Граде еще не знали о смене власти и захвате дворца, здесь по-прежнему праздновали бракосочетание владыки. После обручения в храме на площадях выставили бесплатные бочки с хмельными напитками и котлы с мясной похлебкой, чтобы горожане могли отужинать и выпить за здоровье новобрачных. И до сих пор город пребывал в полупьяной и сонной неге празднования.

— Найди ее, — отрывисто бросил Ран Римосу, которого в цитадели звали нитью, за его способность следовать за объектом поиска, словно нить за иглой. — Найди!

Римос закрыл глаза, сосредотачиваясь. Нахмурился.

— Не вижу. Нужна ее вещь.

Лавьер сунул ему в ладонь ленту. Римос посмотрел изумленно, не ожидая, что у верховного в кармане окажется эта женская вещица. Лавьер не обратил внимания, он лишь насторожено обшаривал площадь взглядом, пытаясь понять, куда Оникс могла пойти. Куда?