Рабы Парижа - Эмиль Габорио

Андре слушал, слегка наклонив голову.

— Я очень благодарен вам, — произнес он, — но… я не могу это принять.

— Почему?

— Видите ли, пожалуйста, не обижайтесь только, я действительно бесконечно люблю Сабину, но я скорее откажусь от нее, чем приму вашу помощь.

— Да вы сошли с ума!…

— Поймите же меня! Я — бедняк без имени, без положения, без средств. Вы — один из самых богатых и блестящих людей Парижа…

— Но еще вчера я был беднее вас! В вашем возрасте я знатный дворянин, зачастую умирал с голоду. Одевал шерстяную блузу и шел работать погонщиком быков. Так что, вы считаете, что тогда я был ниже, чем теперь?!

— Так тем более вы должны понять меня! Дело вовсе не в том, что я считаю себя ниже вас. Этого нет. Просто я унижу себя, если обращусь к вам за помощью. Я обещал мадемуазель Мюсидан всего добиться самому. Я не хочу, чтобы кто-нибудь мог сказать: "Своим счастьем он обязан моему великодушию…"

— Но, милостивый государь…

— Безусловно, — продолжал Андре, — вы не заявите об этом громогласно, вы слишком деликатны для этого. Но мне достаточно, что вы сможете подумать об этом. Для Сабины этого тоже будет достаточно. Это станет ее первым разочарованием после свадьбы. Невольно она станет сравнивать нас, ваша тень будет стоять между нами…

Он вдруг подумал, что его, кажется, заносит.

— Впрочем, я уже и сам не знаю, что говорю. Ну, конечно же, я сочту за честь быть вашим другом.

— Я понимаю вас. Но запомните: что бы с вами ни случилось, вы всегда можете рассчитывать на Брюле-Фаверлея. Прощайте…

Оставшись один, Андре успокоился. Благодаря Брюле-Фаверлею он знал, что одна опасность устранена. Но он был удивлен тем, что от Сабины так долго нет никаких известий.

Он уселся в кресло и стал вспоминать подробности недавней встречи. Вероятно, он опять забыл бы об обеде, если бы не мадам Пуальве.

— Почтальон принес письмо для вас… — сказала она.

Это было достаточно необычно, мадам совсем не должна была разносить почту жильцам. Но Андре даже не заметил этой любезности. Все его мысли были заняты Сабиной.

— Письмо! Давайте же скорее, — закричал он.

Но что это?! Это же явно не ее почерк! Разорвав конверт, Андре прочел подпись: "Модеста". Горничная Сабины!

"Осмелюсь сообщить вам, что моя госпожа убедила известного вам человека отказаться от его намерений. И если вместо нее пишу вам я, так это только потому, что она очень больна. Со вчерашнего дня она не встает. Модеста".

— Она больна, — в отчаянии повторил Андре. — Так больна, что не в состоянии написать мне. А вдруг она умерла?… — бормотал он, совершенно забыв о мадам Пуальве.

— Умерла… — еще раз произнес он и, как был, в рабочей одежде, кинулся вниз по лестнице.

— Однако, — пробормотала пораженная мадам Пуальве, — однако, это надо иметь в виду…

Однако, ее ждала еще одна нечаянная радость. Собравшись уходить, она увидела на полу скомканную записку, оброненную Андре. Она подняла ее и прочла.

— Ба-а! Так дамочку зовут Сабиной! Отлично! Она больна. Значит, оттого он и взбесился. Ну, кажется, я смогу порадовать этого оборванца-старика, который так горячо интересуется нашим художником. Да и мне, конечно, мелочь на расходы не помешает…

20

Когда мадам Пуальве сказала, что художник взбесился, она не была так уж далека от истины.

Все, кто в это время видел высокого молодого человека, стремглав несущегося через Елисейские Поля, наверняка были бы с нею согласны.

Черты его лица были искажены выражением ужаса и страдания, так что прохожие невольно оглядывались на него.

Добежав до угла улицы Матиньон, в двух шагах от дома Мюсиданов, Андре остановился. На улице было уже темно. Тускло светил уличный фонарь.

Улица Матиньон, застроенная домами аристократов, и днем была пустынна, а сейчас там не было видно ни души.

Андре был в отчаянии. Надо было узнать хоть что-нибудь о любимой и не скомпрометировать ее при этом.

Он стал прохаживаться вдоль решетки со смутной надеждой что, может быть, удастся увидеть Модесту.

Промерзнув на февральском ветру, он совсем уже было отчаялся, но тут вспомнил о бароне. Ведь то, что представлялось невозможным для бедного художника, было легко достижимым для барона Брюле-Фаверлея.

К счастью, визитная карточка барона оказалась в кармане, и Андре полетел на другой конец города.

Поспешно войдя в прихожую огромного, ярко освещенного особняка, он обратился к лакею:

— Мне необходимо видеть…

— Барона нет и скоро не будет, — с презрением оглядев его, ответил лакей.

Андре догадался. Вынув из кармана визитку, написал прямо на ней карандашом: "Нужна ваша помощь. Андре".

— Передайте вашему господину, когда он вернется.

Андре не сомневался, что он не успеет дойти до ограды, как его вернут.

Через минуту его проводили в кабинет барона.

При одном взгляде на него тот догадался, что случилось несчастье.

— Что?…

— Сабина умирает!

Задыхаясь, он рассказал о записке.

Лицо барона становилось все мрачнее.

— Я понимая ваше положение. Неизвестность мучительна. Но, к сожалению, должен вас огорчить. Я сейчас не знаю, чем бы мог вам помочь. Ведь я вчера послал ее отцу отказ от женитьбы, что само по себе равносильно оскорблению. Ведь он может посчитать, что она умирает от горя.

— Черт! Я и не подумал об этом!

Брюле не меньше Андре был потрясен известием о болезни Сабины. Лихорадочно перебирал разные варианты… Наконец, он вспомнил о существовании одной общей с Мюсиданами родственницы, виконтессы Буа-д'Ардон.

— Придумал! — воскликнул он. — Сейчас мы с вами поедем к моей кузине, она будет рада оказать нам услугу и пошлет кого-нибудь узнать о здоровье Сабины! Она достаточно глупа, но сердце у нее доброе. Кстати, карета стоит у подъезда.

Когда барон сел в карету с этим "проходимцем", лакеи были буквально ошеломлены. И сошлись на мысли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Молча они доехали до дома виконтессы. Барон; попросив Андре подождать его, кинулся в переднюю.

— Виконтесса у себя? — спросил он у слуги, отлично его знавшего.

— Принимают…

Розовая, пухленькая, с белокурой головкой и прелестными глазками, виконтесса Буа-д'Ардон слыла самой обольстительной женщиной Парижа. В свои тридцать лет она жила легко и независимо, никогда ни о чем не задумывалась, вызывая безумную зависть у своих приятельниц, которые, конечно же, обливали ее за глаза всевозможной грязью.

На свои туалеты она тратила более сорока тысяч в год и постоянно плакалась мужу на то, что ей буквально нечего надеть,

Готовая на любые безрассудства, допуская множество промахов с точки зрения света, приписывавшего ей десятки любовников, на самом деле она была просто невинным ребенком, обожавшим удовольствия.

Она была безумно влюблена в своего мужа, позволявшего ей прыгать и кружиться в этом вихре удовольствий, но так, что она всегда ощущала его сильную, властную руку, и, что греха таить, побаивалась.

Такова была виконтесса Буа-д'Ардон, ее родственница барона Брюле-Фаверлея.

Сидя в маленькой гостиной, она рассматривала туалет, только что присланный от Ван-Клопена. Она собиралась надеть его после возвращения из оперы, чтобы поехать на бал к австрийскому посланнику. При виде барона она захлопала в ладоши. Она очень любила кузена. В детстве они вместе целыми месяцами гостили у дяди — барона Фаверлея.

— Ах, это вы, Гонтран! — закричала она, так как они привыкли называть друг друга по имени. — В такой час? Что с вами? У вас такой расстроенный вид!…

— Я очень обеспокоен. Дело в том, что, как я узнал, мадемуазель Мюсидан опасно больна!

— Боже мой! Представляю, каково вам! Но что же с бедняжкой?

— Я затем и приехал к вам. Клотильда, дорогая, пошлите, пожалуйста, кого-нибудь узнать, что там случилось…

Виконтесса широко открыла свои огромные глаза.

— Вы шутите? Что же мешает сделать это вам самому?

— Я не могу. И, ради Бога, не спрашивайте у меня, почему. Иначе я вам вынужден буду солгать. И, умоляю, сделайте так, чтобы Мюсидан не узнал, что это делается по моей просьбе.

Виконтессу съедало любопытство. Но тем не менее она промолчала.

— Пусть будет так, как вы хотите. Но мне кажется, что лучше уж самой мне отправиться туда. Дайте мне только пообедать. Муж терпеть не может сидеть за столом один.

— Весьма благодарен. Итак, я возвращаюсь к себе в надежде сегодня же получить от вас ответ.

— К себе? Нет, нет и нет! Вы пообедаете вместе с нами!

— Это невозможно. Я не один. В карете меня ожидает товарищ.

По тону барона виконтесса поняла, что настаивать бесполезно. А потому заявила, что уж в другой раз она его не выпустит.

— Сегодня вечером вы получите от меня записку, а сейчас можете отправляться к своему противному товарищу!