Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер

На узловой станции Дойч-Эйлау, откуда шла железнодорожная линия в глубь бывшей польской территории, у нас была продолжительная стоянка. В упорядоченной обстановке этой чистой немецкой станции эшелоны с нашей «толпой» представляли собой странную картину. Роты были погружены повзводно в вагоны для перевозки скота. В других вагонах везли лошадей и старые повозки тыловых подразделений. Повсюду было много соломы, тылового имущества и даже живых коров и свиней. Были также и русские женщины в своих традиционных платках. Они работали прачками и выполняли другие хозяйственные работы. Были там и мы, в своей истрепанной форме. Я носил желто-коричневые литовские бриджи, которые вместе с сапогами раздобыл для меня Вальтер. Сапоги пришлись впору, так что резиновую обувь я приберег на будущее. Однако из брюк надо было сначала удалить вшей. Общая атмосфера отличалась дисциплиной, но стала более свободной. Отношения со штабными связными, телефонистами и радистами сложились у меня хорошие, и я обращался к ним на ты. Казалось, что в начале шестого года войны в наших фронтовых частях все человеческие взаимоотношения свелись к какой-то глубинной сущности.

После выгрузки капитан Шнейдер и лейтенант Дегеринг остались в Зихенау. Они захотели найти какое-нибудь кафе, чтобы, как выразился Шнейдер, «получить возможность вновь поговорить с немецкими женщинами». Тем временем батальон пошел маршем по направлению к деревне, которая была ему выделена для размещения. Когда мы шли через эту деревню, колонной по три в ряд, мы пели от всей души, так как нам давно уже не приходилось петь. Последней была веселая песня с простым содержанием, где говорилось о том, как солдат настойчиво преследует девушку, которая дает ему отпор, отвечая: «Я замужем, и то, что вы, молодой человек, умеете делать, то же самое умеет делать и мой муж».

Из деревни я выехал на мотоцикле с коляской. После того как мы съехали с шоссе, продолжать путь дальше стало почти невозможно. Это был край польских песков. Временами мы с водителем толкали мотоцикл, стоя в песке по колено. Этот песок и стоявшие вокруг сосны пробудили во мне воспоминания о полигоне под Деберицем, на котором еще двести лет тому назад «старый Фриц» (прусский король Фридрих II. — Прим. ред.) обучал своих гренадеров. Как раз за два года до этого я «отбывал там свой прусский срок», как тогда было принято говорить.

Затем последовало несколько дней полного спокойствия. Чтобы держать предстоявшую атаку в секрете, никаких учений не проводилось. Люди старались выспаться, наверстать время отдыха, которого им не хватало летом. Они лежали целыми днями, а с наступлением темноты шли во фронтовой кинотеатр, который был оборудован в соседней деревне. Шел фильм Вена 1910 г., и посмотреть его мне было бы интересно, потому что в нем снимался актер Отто Фишер, который мне очень нравился. Но я предпочел остаться в доме, чтобы побыть в тишине и покое. Кроме того, я опасался, что фильм пробудит во мне тоску по Вене. Однако в эти дни мне удалось по-настоящему насладиться верховой ездой. Это была единственная и последняя возможность, и именно здесь закончилась моя карьера кавалериста.

С другой стороны, я сам лишил себя удовольствия иного рода. Мой ординарец Вальтер, всегда заботившийся о моем самочувствии, сказал, что со мной хочет встретиться Мария, красивая полногрудая прачка из хозяйственного взвода, и предложил устроить свидание. Он не мог понять и почти оскорбился, когда я сказал ему, что это меня не интересовало. Сам факт, что предложение исходило от него, делало дальнейшее объяснение излишним.

В ночь на 3 октября батальон был выдвинут на участок в четырех километрах от передовой. Нас разместили в домах, которые все еще стояли там. По причине ведения противником воздушной разведки был отдан приказ, запрещавший любое передвижение в дневное время. Атака должна была стать совершенно неожиданной для противника. Выходить из домов, сараев и т. д. можно было только по естественной надобности.

Ближе к вечеру из полка пришел приказ на следующий день. Дивизия получила задачу во взаимодействии с 3-й и 25-й танковыми дивизиями ликвидировать вражеский плацдарм возле Серока. После получасовой артиллерийской полготовки наша дивизия должна была пойти в атаку между двумя танковыми соединениями. 461-й полк должен был наступать на левом фланге, а 7-й на правом. 472-му полку надо было следовать за ними. Самое главное, атака поддерживалась бригадой штурмовых орудий, двумя бригадами реактивных минометов, двумя минометными дивизионами, одним тяжелым танковым батальоном СС (танки Тигр), одним артиллерийским дивизионом армейского подчинения и одним полком зенитной артиллерии.

Ночь на 4 октября мы провели на соломе в какой-то хибаре, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то спал, кто-то просто дремал. В соломе я нашел маленькое распятие и оставил его себе, так как оно не принадлежало никому из тех, кто там находился. Должно быть, его оставил кто-нибудь из тех, кто спал там раньше, или потерял обитатель этого дома. Правда, позднее я потерял его, когда находился в плену. Но тогда я расценил эту находку как ободряющий признак и был уверен, что операция завершится успехом.

В 5 часов утра началась артподготовка. Мы начали медленно продвигаться вперед среди ревущих минометов и грохочущих орудий. Никогда раньше нам не приходилось видеть такой концентрации нашего тяжелого вооружения. Значит, у нас еще были боеприпасы, мы еще могли стрелять ими, мы еще могли атаковать, и можно было надеяться, что мы еще сможем одержать победу. Уже к 10.30 7-й гренадерский полк выполнил поставленную перед ним на этот день задачу. Атака прошла гладко, и противник был обращен в бегство. Пленных было немного, но трофеи оказались значительными. Капитан Хусенет и его рота захватили вражескую минометную батарею.

Через полчаса после начала атаки мы пересекли траншеи противника. С изумлением мы рассматривали американское снаряжение и технику, начиная с мясных консервов до мотоциклов Харлей и грузовиков Студебеккер. В некоторых русских траншеях стоял запах парфюмерии. Судя по этому и по брошенным предметам одежды, было видно, что там находились женщины, возможно, женщины-солдаты.

Русские не строили блиндажей, они просто выкапывали землянки, на несколько человек каждая, на которые укладывались бревна. Это было примером поразительной способности русских к сочетанию импровизации с практичностью. Поскольку вход в такие укрытия был теперь обращен к противнику, то я предпочел провести ночь в простом окопе без крыши. Я помнил, что майор Брауер и лейтенант Букш встретили свою смерть под Невелем в такой землянке, вход в которую располагался по направлению к противнику.

К 14.30 5 октября, на второй день контрудара, 7-й гренадерский полк вновь добился успеха и вышел к Нареву. Мы, в своем 472-м полку, шли за ними в качестве резерва и в то же время как зрители. Возвышенность перед рекой была обстреляна нашей артиллерией, а затем атакована. Я наблюдал за этим в бинокль. По дороге я увидел человеческий торс, разорванный страшной силой. Он лежал рядом с выгоревшим бронетранспортером СС напоминанием о тяжелых боях в то время, когда создавался плацдарм. Даже самые закаленные из нас отвернулись от этого зрелища.

После того как южная половина плацдарма вновь оказалась в наших руках, 8 октября должна была последовать вторая атака. 6 октября мы прошли 10 километров к северу и остановились в деревне, которая на карте смотрелась как сделанная из дорог звезда. В центре был перекресток, от которого лучами расходилось семь улиц. Единственной проблемой было то, что не было ни одной дороги, ведущей на юго-запад. Сам по себе этот перекресток представлял собой идеальную цель и постоянно обстреливался противником. Несмотря на это, подвалы всех выходивших на него домов были приспособлены под командные пункты всевозможных подразделений. До передовой, к востоку, было не больше километра.

Как говорилось в приказе, в общих словах, мы должны были принимать командные пункты у сменяемых подразделений. Капитан Шнейдер настоял на том, чтобы занять помещение в подвале возле перекрестка. На мое предложение перейти куда-нибудь подальше он не отозвался, хотя толщина крыши подвала едва достигала 10 сантиметров. Постоянное воздействие артиллерийского огня было страшным еще до начала атаки, не говоря уже о том, что серьезной опасности подвергались наши связные и все те, кому надо было добраться до нас. После того как был ранен командир отделения связи и два солдата, я по своей собственной инициативе отправился искать подходящее место для командного пункта батальона. Я нашел его в значительно более глубоком и лучшем подвале дома, находившегося примерно в 300 метрах от нас вдоль дороги, ведущей на запад. Не дожидаясь одобрения Шнейдера, я запросил в полку разрешения на перемещение командного пункта. Разрешение было получено. После этого капитан Шнейдер сам радовался, что мы оказались вдали от основного места падения русских снарядов.