Синтез - Токацин

— В работе, — отозвался Хольгер. — Надо тщательно измельчить его. Ирренций там есть, это уже понятно.

Ни одна стадия не требовала вмешательства сарматов, весь процесс был отлажен и неоднократно проверен на кальциевых образцах, но Гедимину всё равно было не по себе, когда он подходил к «разделителю». Сегодня все сарматы, даже Иджес, хотя бы раз остановились у защитного поля, подсвеченного изнутри зеленью.

— А вот и ответ из Ведомства, — сказал Хольгер, в очередной раз замерший у «разделителя», когда рация в его кармане громко загудела. Константин оторвался от телекомпа и повернулся к нему.

— «Особым распоряжением губернатора Канадских территорий Оркуса Марци эксперименты с ирренцием (создание сигма-сканера и доработка «Ириды») разрешаются. Препятствовать работам, изымать необходимые материалы и лишать допуска к изучаемым образцам запрещено», — вслух прочитал Хольгер. — Тут значок высшей секретности. Предполагается, что мартышки не смогут это перехватить.

Гедимин посмотрел на Константина долгим внимательным взглядом и ухмыльнулся. Тот, сузив глаза, щёлкнул по дозиметру.

— Вам разрешили эти самоубийственные игры? Я думал о Масанге лучше. Губернатор Оркус просто не понимает, о чём речь, а вот этот умник из Ведомства… Ладно, я не буду спорить с командованием. Но за вашу безопасность по-прежнему отвечаю я. Не думайте, что я позволю вам брать ирренций голыми руками.

— Ты едва не смыл с меня кожу, — фыркнул Гедимин. — Это ты называешь безопасностью?

— Лучше остаться без кожи, чем без костного мозга, — отозвался Константин. — Не преувеличивай, сармат. У тебя даже ожогов не осталось.

— Кому-то ещё придётся положить лишний ирренций в куб, когда мы отделим свои доли, — громко заметил Хольгер. — То есть — не только снять сферу, но и открыть ёмкость с образцом. Я предлагаю сразу позвать медиков. Химический ожог — тоже опасность, и вполне реальная. Константин, ты слишком увлекаешься. Мы все такие, но меру знать надо.

Линкен согласно кивнул.

— Оно там не взорвётся? — спросил он, указав на гудящий агрегат. Измельчение урана продолжалось. Баллоны с углекислотой уже были подключены, но реакция не могла начаться, пока весь материал не пройдёт сквозь самый тонкий фильтр.

— Пока я здесь командир, Линкен, ничего не взорвётся, — пообещал Константин.

18 ноября 46 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

Выделенный образец лежал под двумя слоями защитного поля; на внутреннем дрожали зелёные блики. Светло-серый кубик спрессованного порошка было непросто разглядеть без увеличения, и выглядел он, к разочарованию Линкена, совершенно безобидным, но у Гедимина глаза вспыхивали золотым огнём, когда он смотрел на него.

— Два грамма семьсот пятьдесят девять миллиграммов, — определил Хольгер. — И ещё три микрограмма кислорода, если быть точным. Чистейшая окись ирренция, не более промилле примесей.

— Хорошо сделано, — Гедимин крепко сжал его руку. Химик усмехнулся.

— Благодари себя, атомщик. Твой механизм, твоя идея с урановой сферой.

— Это предложил Линкен, — качнул головой ремонтник.

Взрывник снова подошёл к защитному куполу, пощёлкал по нему пальцами, посмотрел на серый порошок и пожал плечами.

— И эта пыль может взорвать город? Когда оно внутри бомбы, в это проще поверить.

— Никто ещё не видел ирренциевой бомбы, — буркнул Хольгер. — Может, они чуть меньше кулака. Представь, выронишь такую из кармана…

Линкен ухмыльнулся.

— Надо разделить ирренций, — напомнил Гедимин. — Кто это сделает?

Сарматы переглянулись. Константин встал из-за стола и подошёл к защитному куполу.

— Кто бы это ни был, все остальные поднимутся на верхний ярус и накроются полем.

— Расстояние не поможет, — недовольно сощурился Гедимин. — Хватит запугивания. Это просто радиоактивный металл. Если никто не вызвался, работать буду я.

…«Повсюду сотни защитных полей,» — думал ремонтник, неотрывно глядя на большой полупрозрачный шар посреди лаборатории. До конца рабочего дня оставалось всего ничего, браться за серьёзную работу не имело смысла, — сармат отдыхал, ждал, когда прекратится жжение в глазах, а кожа приобретёт привычный белый цвет, и рассматривал образцы ирренция.

Их было практически не видно — Константин настоял, чтобы они «хранились правильно». Каждый образец поместили в запаянный свинцовый патрон, окружённый непрозрачным защитным полем, обновляющимся раз в час, и всё вместе убрали под купол. Занимались этим Хольгер и Константин; Гедимин увидел результат, вернувшись из хранилища.

— Если бы поле Сивертсена имело массу, защита наших образцов весила бы больше, чем они сами, — заметил вполголоса Хольгер, подойдя к Гедимину. Химик болезненно щурился — он тоже прошёл дезактивацию.

— Растворы кончились, — пробормотал Гедимин, посмотрев на покрасневшие глаза Хольгера. — Что теперь будем делать?

— Завезут новые, — усмехнулся химик. — Константин уже отправил заявку. Ну, как тебе наш ирренций?

Гедимин пожал плечами.

— Пока не знаю. Надо пробовать, — он кивнул на закрытый свинцовый контейнер под верстаком — туда после разделения веществ была ссыпана оставшаяся окись урана. — Закончу с этим — займусь ирренцием. Тебе нужна помощь с генератором?

— Справлюсь, — ответил Хольгер. — Разве что… Я покажу тебе утром мои наметки. Ты, как механик, оценишь их, и если будут нужны исправления…

За левым плечом Гедимина раздался тяжёлый вздох. Сармат не стал оборачиваться, только недовольно сощурился, — и так было понятно, что за спиной стоит Константин, и что он снова влезет в чужой разговор.

— Хольгер, тебе не приходило в голову проверить свои… наметки так, как это делают разумные существа, а не дикари? — спросил командир. — У нас целый информационный центр, а ты рассчитываешь на интуицию Гедимина.

— Гедимин не роняет турбины на сарматов, — криво усмехнулся Хольгер. — Его интуиции я доверяю больше.

19 ноября 46 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

Нагрев шёл медленно; Гедимин в очередной раз проверил температуру, сместил теплоэлементы и вернулся на своё место, оставив печь под присмотром Линкена. Скучающий взрывник измерял длину стола шагами и пересматривал на экране смарта видео с ядерного полигона, но отойти и заняться чем-нибудь полезным отказывался.

— Никаких взрывов, ясно? — в третий раз напомнил ему Константин, с тревогой наблюдающий за сарматами.

— А взрывом было бы проще и быстрее, — пробормотал Линкен, оглядываясь на печь.

В дальнем углу лаборатории был установлен непрозрачный купол защитного поля, и что происходило за ним, Гедимин не видел. Барьер не пропускал ничего — ни света, ни звука. Сармат подавил досадливый вздох.

— Не терпится взять в руки ирренций? — Иджес ткнул Гедимина кулаком в плечо. — Было бы куда спешить!

— Это единственное осмысленное занятие в этой лаборатории, — отозвался сармат. «Хольгер сегодня закончит свой прибор,» — думал он. «Я завтра только начну работу. Эти трое к ирренцию боятся подойти. М-да, очень научный центр. Куда уж научнее…»

Нагрев пошёл быстрее, но до требуемой температуры было ещё далеко. Гедимин вспомнил о еле слышном дребезжании в кармане, которое услышал полчаса назад; тогда он не смог взять смарт — руки были заняты урановой смесью — но теперь можно было и проверить почту. «Герберт?» — сармат посмотрел на экран и едва заметно усмехнулся. «Так и есть.»

…«Совершенно верное замечание, коллега, и мне нечего вам возразить. Нелепый страх перед ирренцием нагнетается и поддерживается искусственно — здесь, в лаборатории Лоуренса, это очевидно последнему кирпичу в старой стене. Да, работа с этим веществом требует осторожности — и двое погибших десантников и два взорвавшихся реактора могли бы это подтвердить, если бы обрели речь. Никто не спорит, что техника безопасности необходима. Но формы, которые она принимает… Я постараюсь переслать вам один очень полезный состав. Он смягчит действие химикатов на кожу и слизистую. Средство старое и уже подзабытое, но в связи с ужесточением мер безопасности мне пришлось опробовать его на одном из лаборантов. Конечно, его не купали в дезактивирующем растворе, но испарения от непромытой униформы серьёзно ему повредили. Средство по-прежнему работает; перешлю при первой же возможности.

Что же касается причин нагнетания… У меня неприятное чувство, что из ирренция сооружают новое «сверхоружие», орудие всеобщего запугивания. Это было бы более чем неприятно для всех нас — и, я полагаю, для вас тоже. Я не хотел бы, чтобы мои исследования использовали для создания очередной бомбы — этого добра в мире и так хватает. Свойства ирренция располагают к именно такому его использованию, — крайняя токсичность и радиотоксичность, сверхпроникающее излучение заражающего действия, влияние на нервную систему… Но я надеюсь, что разум восторжествует.