Всё, что мы обрели - Элис Келлен

способ все согласовать; это как убить двух зайцев одним выстрелом.

– Вижу, ты все продумал, – проворчала я.

– Конечно, я лучший агент в мире.

Я закатила глаза, застегивая брюки.

– Уверена, что будут еще желающие.

– У нас нет других настолько молодых художников.

– Тогда найдите кого-нибудь, – ответила я.

– Может, мы поговорим об этом с глазу на глаз, а не через дверь?

Я почти сразу открыла. По крайней мере, мне было спокойнее; просто я снова почувствовала себя маленькой и дрожащей перед ним и не хотела опять быть уязвимой.

– Аксель, правда, это звучит здорово, и я знаю, что это прекрасная возможность.

– Огромная возможность. У Ханса много контактов.

– Да, но это не для меня. Мне жаль.

Я потянулась за заколкой на столе.

– Тогда чего ты хочешь?

Я почувствовала некоторое разочарование в его голосе.

– В каком плане?

– В плане твоей карьеры. В плане живописи. Скажи мне, какова твоя цель, и я постараюсь сделать так, чтобы ты ее достигла, но я думаю, что нам следует поговорить об этом, прежде чем идти дальше. Что ты планируешь делать, когда окончишь учебу? Заняться чем-то другим, а рисовать в свободное время, или же зарабатывать на жизнь продажей картин? Думаю, я заслуживаю ответа.

Я зажмурилась.

Я знала, что он прав, что я должна выбрать направление. Я не хотела тратить его время или воспринимать это как игру. Но правда заключалась в том, что я не задумывалась о конкретной цели. Я лишь знала, что живопись – это моя жизнь, но не представляла, как выразить эту мысль. Единственное, что приходило мне в голову, – это уверенность в том, что я хочу продолжать рисовать, как бы просто это ни казалось. А что потом? Или, что более важно, для чего, какова цель? У меня не было какой-то конкретной мечты, например: выставиться в нью-йоркской галерее и стать знаменитой или продать свои картины за целое состояние и разбогатеть. Никогда не думала об этом. Да и никогда не волновалась по этому поводу, ведь, полагаю, наличие работы, позволяющей оплачивать счета, – причина тревоги, которая подкрадывается к тебе, когда ты понимаешь, что скоро тебе придется с этим столкнуться. И как бы я ни пыталась представить, я не видела себя занимающейся чем-то другим.

– Да, идея именно в том, чтобы иметь возможность зарабатывать на жизнь этим делом, я так полагаю, – тихо ответила я.

Волосы Акселя были еще мокрыми, и меня посетило воспоминание, как он возвращался домой по вечерам после того, как на некоторое время терялся в волнах.

– Тогда я тебя не понимаю…

– Все слишком сложно.

– Проблема в нас, Лея?

Я не хотела отвечать: если бы я сказала да, то это означало бы, что все идет не так, как надо. И это была правда. Наши отношения были слишком запутанными… в них было столько узлов, что мы даже не знали, как начать их развязывать…

Я открыла окно и глубоко вздохнула.

– Нет, дело не в этом. Я начинаю перегружаться, Аксель. Мне нужно время, хорошо? Не стоит продолжать разговор сейчас.

– Это значит, что ты собираешься об этом подумать?

Я нервно вздохнула. Но не успела я ответить, как раздался стук в дверь, и я вспомнила, что жду Лэндона. Последнее, чего бы мне сейчас хотелось, это разруливать неловкую ситуацию. Я открыла дверь и попыталась скрыть напряжение, когда Лэндон коротко поцеловал меня в губы. Я выдохнула воздух, который держала в легких, когда он и Аксель пожали друг другу руки.

– Мне пора идти, – сказал Аксель.

Мне хотелось плакать. Не знаю почему, но в этой комнате, которая, казалось, оставила меня бездыханную в обществе их двоих, я чувствовала только это: мне хотелось плакать.

– Подумай об этом, хорошо? И дай мне ответ.

Я вздрогнула, когда его губы коснулись моей щеки. Когда я закрыла дверь, мы с Лэндоном смотрели друг на друга в течение минуты, которая показалась мне тягучей и неловкой; это было все то, с чем я не хотела его связывать, все это…

– О чем тебе нужно подумать?

– Кажется, тебе лучше присесть.

66. Аксель

– Клянусь, это самое тяжелое упражнение в самоконтроле, которое я когда-либо, сука, делал за всю свою жизнь, потому что когда я увидел, как он ее целует, то я, ну, хотел его убить. А он всего лишь мальчишка. Мальчишка, который к тому же выглядит хорошим парнем…

Мой брат налил мне кофе.

– Ты бы предпочел, чтобы он был мудаком?

– Твою мать, да нет же.

«Тогда бы он уже был мертв», – подумал я. Затем фыркнул, когда Джастин обратился к другим клиентам, которые только что вошли в кофейню. Я никогда не ревновал, но последние несколько месяцев чувствовал беспокойство в груди, и оно все росло и росло. Меня разъедала неуверенность в себе. И страх. Как же я боялся провести остаток жизни вот так, потерявшись в себе, никогда больше не имея возможности прикоснуться к ней.

Я увидел отца через стекло и заставил себя изобразить дружелюбие, когда он вошел и похлопал меня по спине, прежде чем сесть на табурет.

– Как дела, приятель? – бодро спросил он.

– Бывали дни и получше, – признался я.

– Расскажи-ка мне о своих делишках.

Джастин сделал вид, что тянется под стойку за тряпкой, чтобы не рассмеяться в его присутствии, а я в итоге выдал кривую улыбку, подумав о том, как мне повезло иметь такую семью, потому что, при всех их недостатках и достоинствах, я бы ничего в них не поменял.

– Мое делишко зовут Лея. Кажется, ты ее знаешь.

Отец настороженно посмотрел на меня, потому что мы говорили об этом, но не после того, как она снова появилась в моей жизни. Не как в тот день, когда я не был уверен, что у меня есть внутренний фильтр. Джастин закончил выписывать счет и подошел к нам.

– Я слушаю, мне хорошо слышно, – подбодрил он меня.

– Что ж. – Я потер подбородок. – У меня несколько проблем. Первая заключается в том, что мне нужно убедить ее согласиться поехать в Париж по стипендии, которую ей предложили.

– Она должна согласиться. Это прекрасная возможность. Может быть, мама могла бы поговорить с ней?

Джастин выжидающе наблюдал с другой стороны бара, словно ему не терпелось увидеть шоу. Иногда я удивлялся тому, как хорошо мой брат меня знает, учитывая все препятствия, что я поставил на его пути много лет назад.

– Вторая – в том, что я хочу убить парня, с которым она встречается.

– Сын, это не… – вздохнул он. – Это неправильно.

– А третья проблема в том, что я хочу ее трахнуть.

– Аксель, – немного нервно сглотнул отец.

– По правде сказать, я только об этом и думаю. Какой-нибудь совет, папа?

– Это оказалось лучше, чем я думал. – Джастин хрипло рассмеялся; и не успел я опомниться, как смеялись мы все, хотя щеки отца все еще горели, и в конце концов он закашлялся, немного смутившись.

– У тебя много возможностей, – заметил отец.

– Ничего интересного, – усмехнулся я.

– Нет, это не так, – улыбнулся он.

– Пойдем прогуляемся.

Мы попрощались с Джастином и вышли из кафе. Мы отправились к пляжной набережной и молча прогуливались по ней, просто наслаждаясь временем, которое проводили вместе. Потом мы сели, и я посмотрел на отца: его очки в роговой оправе, вечная улыбка, волосы более длинные, чем нравилось моей матери, слегка развевающиеся на ветру. Мне захотелось закурить, но я не стал: знал, что он предпочел бы, чтобы я бросил.

– Пап…

– Говори, дружище.

– Если у меня когда-нибудь будут дети, я надеюсь, что буду хоть наполовину так же хорош для них, как ты для нас.

– Вы облегчили мне задачу.

Он заморгал, пытаясь сдержать эмоции, а я улыбнулся и лишь обхватил его за плечи, пока мы вместе смотрели на морскую синеву и сёрфингистов, выискивавших волны в лучах спокойного утреннего солнца.

67. Лея

По какой-то причине, когда я думала о Париже, мне всегда приходил на ум Клод Моне. На втором курсе я делала выпускной проект о нем и импрессионистской