Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма - Сергей Васильевич Жеребкин

… потом такие точно мужики нас трахали, и … в обоих случаях они делали с нами то, что другие, чужие мужики делали с ними. И … мы принимали и любили их такими, как они есть, потому что не принять их – означало б стать на стороне тех, чужих… »[441]) исследований маскулинности, современные украинские писатели-постмодернисты, идеологи и активные участники первой и второй майданных революций Юрий Андрухович и Сергей Жадан репрезентируют новые популярные проекты деконструкции украинской национальной идентичности и национальной маскулинности, направленные на преодоление традиционной национальной травмы.

«Оранжевую революцию» Андрухович и Жадан восприняли прежде всего как успех постмодернистских культурных политик и как заслугу украинских интеллектуалов, выступивших теоретиками и организаторами революции. Но если Андрухович понимает «Оранжевую революцию» как постмодернистский карнавал, то Жадан, бывший во время революции комендантом палаточного городка «оранжевых» на центральной площади в Харькове, рассматривает революцию как общенародное движение анархистского типа, т.е. как феномен постнациональных политик.

Новые национальные субъекты в Украине, или украинская маскулинность в логике нового национального фантазма

Характерной чертой творчества поэта и прозаика Юрия Андруховича (р. 1960), одного из зачинателей украинского литературного постмодернизма является, как отмечает, в частности, Тамара Гундорова, «программный маскулинизм»,[442] выражающийся не только в том, что лирический герой (молодой украинский интеллектуал) поэзии или автобиографических романов Андруховича (Рекреации (1992), Московиада (1993), Перверсия (1996), Двенадцать обручей (2003), Тайна. Вместо романа (2007), Любовники Юстиции (2017)), имеющий ярко выраженную национальную идентичность, в современных постполитических обществах «мягких» маскулинностей неожиданно успешно реализует ее радикально-мачистским образом (в интенсивных и до невероятности потентных сексуальных отношениях с женщинами разных национальностей), но и в том, что не переживает травму нехватки в ситуации, в которой ее обычно переживает традиционный национальный субъект – при встрече с чужой «большой» культурой (например, враждебной имперской культурой России или, напротив, цивилизованной культурой Западной Европы). Впервые в истории украинской национальной культуры, шовинистки маркированной «большими» имперскими культурами (русской/советской или австрийской) как второстепенная, «низкая» и маргинальная, герой Андруховича революционным образом испытывает чувство постмодернистского превосходства украинской культуры над остальными. Другими словами, задолго до политической репрезентации победившего в Оранжевой революции успешного мужского образа президента Украины Виктора Ющенко, в отличие от по-советски ущербного мужского образа проигравшего Кучмы ничем не уступающего на уровне визуальных стратегий репрезентации лучшим западным мужским политическим образцам, впервые в украинской культуре Андрухович репрезентирует мужского национального субъекта нового типа – посттравматического, освобожденного от старых национальных травм, реализующего новый опыт наслаждения собственной национальной идентичностью.

Например, в раннем и, пожалуй, самом известном романе Андруховича Московиада, события которого происходят в имперской Москве накануне распада СССР, таким новым национальным субъектом является молодой украинский поэт с немецкой дворянской фамилией – Отто фон Ф. (т.е. гибридная прогрессивная постмодернистская фигура украинца-арийца), который, находясь на стажировке в элитном Московском Литературном Институте, совершенно не чувствует травмы от столкновения с так называемой «великой русской литературой», но напротив, ощущает, например, безусловное превосходство украинского языка – «нежной соловьиной мовы»[443] над грубым и вульгарным русским – «языком попсы и блатняка», занимающим, по сведениям Андруховича, 34-е место в мире по благозвучности, после языка суахили.[444] В результате повествование об однодневной поездке украинского героя в состоянии алкогольного опьянения в нищей Москве, наполненной ужасами тоталитарного имперского выживания, где социальное пространство тотально маркировано в терминах «мы-они» (агенты московского КГБ, брутальная московская милиция, криминальные элементы и «лица кавказкой национальности» и т.п.) строится у Андруховича не как передвижение маргинального поэта в чужом и враждебном московском метро, а как изысканный постмодернистский сюжет экзистенциального путешествия, объединяющий в себе, как отмечают украинские литературные критики, провокативную одиссею романа Венедикта Ерофеева Москва – Петушки и метафизический сюжет джойсовского Уллиса[445]

Кроме того, постстравматический статус героя подчеркивают и особые отношениями с московскими женщинами («кацапками» и «московками», как он их называет). Только на первый взгляд украинец-ариец Отто фон Ф. совершает в Москве ряд действий, которые в ординарной действительности должны были бы быть квалифицированы как акты уголовного преступления – жестоко избивает свою московскую любовницу Галю, совершает изнасилование африканской студентки в душе общежития и, наконец, фактически убивает вора-кавказца, укравшего у него кошелек. На самом деле отношения с московскими женщинами в постмодернистском пространстве романа отнюдь не ограничиваются сферой уголовного насилия, но, как доказывает автор, носят характер преформативного постмодернистского мультикультурного соревнования, в котором впервые, как уже было сказано, украинская культура неизбежно одерживает победу над остальными: ведь только вначале при встрече с молодым украинским поэтом «московки» и «кацапки» относятся к нему высокомерно и по-шовинистки, иронизируют над его поэтической и певучей провинциальной «мовой», но вскоре, впечатленные невероятным поэтическим и мужским талантом героя, знанием иностранных языков, современной литературы и искусства (и, например, психоанализа) становятся его покорными почитательницами и соответственно почитательницами украинской культуры в целом. В этом контексте изнасилование африканкой студентки в женском душе общежития имеет также исключительно культурное и даже муль-тикультурное значение: в частности, украинский поэт с гордостью сообщает своим собутыльникам в пивбаре, что, оказывается, таким способом он «на несколько незабываемых минут соединил своим членом далекие континенты, культуры, цивилизации».[446]

В следующем романе Андруховича Перверсия по видимости травматический сюжет столкновения талантливого украинского интеллектуала как нового национального субъекта с чужой культурой усложняется: на этот раз столкновение происходит не с шовинистской, тоталитарной и поэтому отсталой по определению русской культурой, но с цивилизованной и «продвинутой» западно-европейской, которая одновременно воплощает собой и актуальную политическую цель для современной Украины, отчаянно, как известно, стремящейся – наравне с другими постсоветским странами – вступить в демократический Евросоюз, окончательно оторвавшись в своем цивилизационном развитии от чуждых тоталитарных корней. Однако и в этот раз новый национальный субъект Юрия Андруховича избегает ситуации травмы. Герой романа теперь – талантливый постмодернистский украинский поэт-перформансист высочайшего уровня плейбой Станислав Перфецкий (от английского слова «perfect» – совершенный), представляющий в Европе новый образ Украины: если традиционно Украина в дискурсе старых имперских культур ассоциировалась, как уже было сказано, с исключительно «низкой»/»народной» культурой, то политическая задача Перфецкого как нового национального субъекта – совершить радикальную деконструкцию традиционных бинарных оппозиций и репрезентировать Украину как страну высокой постмодернистской культуры, по сравнению с которой культура современной постмодернистской Европы оказывается недостаточно постмодернистской. Данная политическая стратегия с успехом реализуется героем, поскольку в новом политическом контексте Украина, по словам Андруховича, -это удивительная, загадочная страна, «куда более химерная, чем средневековые Индия, или Китай»,[447] хотя и находящаяся в то же время «совсем близко к центру Европы»;[448] щедро одаренная природними багатствами;[449] с языком,