Ликующий джинн - Вадим Чирков

— Ну и?

— Это поле самоконтролируемо и самоподзаряжаемо — другими словами, оно самостоятельно и несколько похоже на организм… Главное в нем то…

— Что, что, что главное?

— Оно имеет интересное свойство…

Все четырнадцать голов внимательно слушали говорящего.

— Э-э-э… — не торопился высказаться Пятиглав.

Скородум не выдержал и перебил его:

— Короче, Питя, — сказала одна из его голов, — их невидимка скоро начнет время от времени терять свою невидимость — в самые, скажем, неподходящие для него моменты. В этом и была наша идея.

— Его защитное поле вдруг, в одно мгновение будет исчезать, — добавил Тихоня, — и земной бандит — трах! — станет всем видимым.

Питя сделал со своим стулом сальто.

— Ж-ж-ж! — крикнул он. — Ж-ж-ж! Так вы решили над ним тоже пошутить?

— А как же! — ответили ему хором сразу пять голов. — Кто сам шутит, должен быть готов, что подшутят и над ним.

— Очччень интересно, — сказал Питя. — Очччень! Вот бы это увидеть! Слушайте, ребята, вы не подскажете нашим, что пора слетать на Землю?

— Э-э-э… — услышал он Тугодумово.

Когда Питя летел по направлению к Туми, на вершину горы уже село облачко, отчего она стала похожа на земную старушку, повязавшую на ночь глядя голову платком.

Славик И Газеты

Такого никогда не было и, наверно, никогда не будет — Славик начал читать отцовы газеты! Старший Стрельцов заметил, что три газеты, вынутые из почтового ящика, листаны, в беспорядке, смяты, кое-где порваны, а дома, кроме сына, никого не было.

— Славка, ты что, газеты, что ли, начал читать? — спросил он, придя с работы.

— Да так… — ответил сын.

Отец всерьез забеспокоился:

— Что это с тобой? Всему миру известно, что дети и женщины газет не читают. Ты нарушаешь всеобщее правило.

— Я рано повзрослел, — ответил Славик.

Старший Стрельцов внимательно посмотрел на сына.

— И что тебя в них интересует? Уж наверно, не политика.

— Па, ну ясно, что приключения!

— Какие, например?

— Да всякие, — уклонился сын. — Бандиты, ограбления, как их ловят…

— Интерес почти нормальный, — проронил старший. — Но все равно ты мне не нравишься. По неписанным правилам, ты должен болтаться во дворе, ссориться с нами по каждому поводу, дерзить на каждом слове, скрывать от нас баллончики и насадки для граффити, клянчить модные джинсы, балдеть от рэпа и только им и интересоваться, играть с котом… а ты вместо всего этого начал читать мои газеты! Это, скажу тебе, ни в какие рамки! Что за прихоть, сын? Это временное? Успокой меня, скажи мне, что это пройдет!

— Пройдет, — успокоил его Славик. — Вот увидишь.

Славик не только читал газеты, но и вырезал из них заголовки заметок, иногда вместе с кусочком текста. Он собирал вырезки в отдельную папку. Когда бумажек накопилось с десяток, он наклеил их на листы бумаги, взятой у отца. Получилось даже интересно:

ЧЬИ ШАГИ В ПУСТЫННОМ ЗАЛЕ?

ХУАН КАРЛОС 1 В РАСТЕРЯННОСТИ.

РАЗБИТА БЕСЦЕННАЯ ВАЗА.

ЧЕЙ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ЭТО ГОЛОС?

ЛЮДОВИК ПРИШЕЛ ЗА СВОЕЙ ГОЛОВОЙ.

ОПЯТЬ ПРИВИДЕНИЯ?

"СТОЛЬКО ЗЕРКАЛ! СТОЛЬКО ЗЕРКАЛ! А МЕНЯ ВСЕ НЕТ И НЕТ!"

ПРЕЗИДЕНТЫ НЕ ЛЮБЯТ ЩЕКОТКИ.

ЛЕТАЮЩИЙ АЛМАЗ.

ЮМОР ЗАВЕЗЕН К НАМ С СИРИУСА — В?

ЧТО СКАЗАЛА БЫ ВАНГА?

ПОКАЗАЛСЯ ИЛИ ПОКАЗАЛОСЬ — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС!

"ЭТО ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО!" — СКАЗАЛ КОМИССАР ПОЛИЦИИ

ПРИШЕЛЕЦ? ПРИВИДЕНИЕ? ДОМОВОЙ? КТО ЕЩЕ?!

"ВОН ОН! ДЕРЖИ ЕГО!"

МИР ТЕРЯЕТСЯ В ДОГАДКАХ

Эту заметку Славик прочитал особенно внимательно:

"ШУТНИК ОБНАРУЖЕН! НО НЕ ПОЙМАН…

На днях в покоях султана Брунея (город Бандар-Сери-Бегаван) в одном из 1788 залов служители Дворца Под Золотыми Куполами увидели неожиданно возникшего прямо перед ними пожилого мужчину европейского облика и европейского же вида. Он буквально налетел на них, поспешно спросил "Где тут у вас зеркало?" (Where is your mirror over here?) и, не дождавшись ответа, скрылся в соседнем зале. Служители, молодые люди, прошедшие специальную подготовку для охраны султана, бросились за незнакомцем, но ни в соседнем зале и ни в одном из ближайших никого не обнаружили. Здесь надо заметить, что дворец брунейского султана открыт для посещения только три дня в году, на праздник "хара-рая" в конце месяца рамадан, все остальное время двери его прочно заперты. Как проник европеец в наглухо закрытый в августе дворец и куда он исчез, остается загадкой, как остается загадкой и то, зачем так срочно понадобилось зеркало пожилому человеку европейского облика".

Славику вся эта абракадабра, от которой у других, может быть, вскипали мозги, была понятна. Читая газетные заметки, он только усмехался, как, наверно, усмехался великий Шерлок Холмс, слушая чьи-то (и даже своего друга, доктора Ватсона) домыслы об очередном громком преступлении.

И конечно, иногда нашему герою хотелось открыть миру тайну последних таинственных происшествий, хотелось открыть, но он вовремя урезонивал себя. Слишком о многом пришлось бы рассказывать дотошным журналистам — слишком о многом! И такого, во что никто в конце концов не поверил бы.

Последний эпизод, описанный "Независимой газетой", поставил точку — и приключениям шефа-робота, и… нашей повести.

Славик пересказал его Кубику, но так сбивчиво, что я, пожалуй, возьму его изложение на себя.

Нестандартный жулик

Недалеко от парижского Лувра есть скверик, где посередине бьет небольшой, почти домашний фонтан, топчутся возле воды дети и суетятся голуби, а вокруг стоят скамейки, где располагаются чаще всего молодые мамы и уставшие от хождения по залам музея туристы.

Здесь освободившуюся вдруг скамью спешно занял журналист, принесший на себе тяжелый кофр, на шее у него висел вдобавок фотоаппарат. Он поставил кофр, вытер с лысеющего лба пот платком, расстегнул еще одну пуговицу рубашки и откинулся к спинке скамейки. День был жаркий, и журналист вдоволь набегался к этому времени, много о чем спрашивая у русской Думской делегации, пришедшей посмотреть сокровища Лувра.

Он откинулся к спинке скамьи, чтобы хотя бы пяток минут ни о чем не думать, видя над собой синее небо и слыша журчание воды в фонтане, как услышал рядом с собой голос:

— Хотите получить самое необычное в вашей жизни интервью?

Журналист отреагировал в то же мгновение:

— Конечно, хочу. — И повернулся к голосу.

Рядом с ним никого не было.

— Этого мне только не хватало, — проворчал он, — голосов. Или начало шизофрении, или просто устал.

Но ему ответили:

— Ни то, ни другое. С вами все в порядке. А я — живой человек. Протяните руку.

Журналист боязливо повиновался. И чья-то рука крепко пожала его вялую руку.

— Не бойтесь, — продолжал тот же голос. — Все куда проще. Я невидим, но это не должно вас пугать. Разве с детства вы не читали о невидимках? Ну так вот: мечта сказочников и фантастов сбылась — на земле появился первый, настоящий. Как это получилось — долгая и путаная история, а я — ее результат.

У меня возникла проблема — я должен высказаться. С вашей помощью — вы ведь журналист, перед всем миром. Поверьте, у меня есть что сказать.

— Ничего себе! — не удержался журналист. — Перед всем миром! Впрочем, почему бы и нет. Только дайте мне очухаться.

— Я помогу вам прийти в себя. Я — то самое таинственное существо, о котором говорят уже месяц все газеты и телевидение. Тот самый шутник… Тот самый пришелец… То самое привидение…

Журналист встряхнулся.

— Можно, я запишу ваш голос?

— Именно этого я и хотел.

— Тогда повторите последние ваши слова, я включаю диктофон.

— Я — то самое таинственное существо… — послушался невидимый собеседник, говорил он негромко, но внятно. — И вот что я хочу вам сказать… В чем исповедаться…

Мимо журналиста с диктофоном в вытянутой руке проходили время от времени люди, но мало кто обращал внимание на его позу — значит, так нужно человеку, он, может быть, записывает стук шагов, дневной шум сквера и плеск воды в фонтане.

— Я невидимка, — слышался неторопливый голос, — и все мне стало доступно. Все, о чем я мечтал всю свою жизнь, — прежде всего, конечно, деньги, потом драгоценные камни, редчайшие украшения… И еще я жаждал власти, возможности стоять рядом с великими мира сего, повиновения…

Журналист, изо всех сил пытавшийся разглядеть в пустоте человека, скосил глаза на диктофон, он работал.

— Ну а что дальше? — продолжил Голос. — Такой простой человеческий вопрос: что дальше? По прошествии некоторого времени я понял, что мне все же кое-чего недостает. Это мне-то, чьи возможности неисчислимы!