Качели судьбы - Ирина Глебова

— Ты, Викентий, сейчас углубляешься в её жизнь… Почувствовал, наверное, что Лариса была человеком цельным и очень обаятельным. Однако из-за одной приятности чувств я время тратить бы не стал… А, хитрюга! — воскликнул Антон Антонович и погрозил пальцем. — Хочешь поддеть старика! Сам-то не понимаешь, что к чему?

— Воспитывал себе идеального идейного агента?

— Что ж, ты прав. Хотя, если «идеальный» и «идейный», то это уже не агент, а помощник, единомышленник. У тебя ведь тоже есть свои «источники информации»? И люди они самые разные. Кто со злости наговорит на соседа. Другой откликнется на обещанное вознаграждение. А иной оставит неотложные дела, переступит через свою застенчивость и придёт к тебе со своими подозрениями.

— Таких меньше всего…

— Да, у нас приблизительно такая же картина. Только психология людей, с которыми я работал, тоньше — всё-таки творческие личности. Однако, если уж случались крайности — то самые мерзкие. В литературной среде у нас, конечно же, были свои люди — и среди профессионалов, и у молодёжи. Их было две категории. Или ущербные, обиженные и обозлённые, или те, кто искренне верил в важность своей миссии, шёл на контакт радостно и добровольно. Беда только, что информация и тех, и других оказывалась во многом необъективной. Первые охотно обливали грязью всех и вся. Вторые со всей серьёзностью и принципиальностью видели враждебные происки там, где была просто болтливость, или легкомыслие, или позёрство… Наше ведомство в семидесятые годы от хвори огульной подозрительности избавлялось. Мы хотели иметь объективную информацию. Для этого рядом с обозленными и излишне принципиальными нам нужны были другие помощники: доброжелательные, искренние, в чём-то даже наивные. С их помощью мы проверяли сведения других источников, просеивали их. Но таких людей терпеливо растят, приручают… Лариса Тополёва должна была бы стать именно таким помощником. Но я внезапно получил важное задание и должен был надолго уехать из города. С Ларисой стал работать другой человек… Как и везде, дураков у нас тоже хватало!

ГЛАВА 21

В небольшом и очень уютном читальном зале Кандауров просматривал подшитые в папку бумаги. В верхнем правом углу этой стандартной папки стоял штамп «Секретно». Библиотека спецархива располагалась на восьмом этаже массивного здания. Здание было вроде бы своё, родное, МВДевское. Но Кандауров за все годы работы никогда не попадал в это крыло, имеющее отдельный ход.

Один за другим аккуратно переворачивал он листики: то отпечатанные на машинке, то написанные от руки. На машинке отпечатано было то, что касалось самой Тополёвой: время её встречи с сотрудником, тема разговора, выводы. От руки писала Лариса свои «отчёты».

* * *

Вечерело, когда после занятия молодые литераторы шли по центральной городской улице. «Молодые» — название условное, для тех, кто не стал ещё признанным профессионалом, членом Союза писателей. Кое-кому стукнуло хорошо за тридцать. Но и Лариса уже не была здесь самой юной: всё-таки двадцать два года и на выходе первая книга стихов. Ребята были веселы и шумны, но в меру, интеллигентно. Да и в портфелях тяжело позвякивали ещё полные, нераспечатанные бутылки вина. Маршрут традиционен: если дождит, сыро — в кафе-стекляшку на большом перекрёстке, если погода хорошая — в сквер, под огромный столетний дуб.

Лариса теперь почти всегда ходила с этой компанией. Привыкла и как будто даже чувствовала себя свободно. К тому же её принимали хорошо, как свою. Особенно когда признанный студийский лидер стал оказывать ей знаки внимания. И всё-таки временами она испытывала приливы отторжения такие сильные, что давно бы бросила ходить на эти «выездные семинары», а, может, и вообще на центральную студию. Но… Да, было это «но».

Полгода назад Антон Антонович попрощался и назвал имя человека, который, вместо него, будет общаться с ней. Геннадий Николаевич позвонил почти сразу, и встретились они там же, в тихом сквере. Но это была первая и последняя встреча на прежнем месте. Невысокий, коренастый, слегка азиатского вида человек — выступающие смуглые скулы и приподнятые уголки глаз, — записал ей адрес, по которому она должна приходить на его вызов. Это казалось необременительным: дом находился в центре, недалеко от института. У Ларисы даже появился весёлый азарт:

— Конспиративная квартира, — пошутила она, пряча записку в сумочку.

Геннадий Николаевич улыбнулся сухо, корректно.

— Там будет удобнее нам беседовать, — сказал. — Я позвоню вам на днях.

«Конспиративный» дом оказался девушке хорошо знаком. Весь его первый этаж занимал огромный книжный магазин, где она не раз бывала. Пройдя гулкую арку, Лариса оказалась в большом, густо засаженном деревьями дворе. Лифт старинного типа — с открывающимися вручную дверцами и зеркалом внутри, поднял её на шестой этаж. Первый раз ей открыл старик — аккуратный, спокойный и вежливый. Но потом не раз открывала и старушка. И Лариса поняла, что они хозяева квартиры. Да, это была обычная жилая квартира: из кухни доносились запахи еды, в коридоре лежал коврик, в дальней комнате раздавались звуки включённого телевизора. Может, думала Лариса, хозяева когда-то были сотрудниками КГБ, а теперь на пенсии? Впрочем, особенно её это не интересовало. В небольшой, заставленной книжными шкафами комнате, её ждал Геннадий Николаевич. Как ни была пунктуальна Лариса, он всегда находился уже там, сидел за столом, прихлёбывая из стакана с подстаканником крепкий чай.

В первую встречу они немного поговорили: об Антоне Антоновиче, о Ларисиных стихах, о студии. А потом Геннадий Николаевич сказал:

— А теперь надо написать отчёт.

— Отчёт?

Лариса не поняла, улыбнулась. Он тоже улыбнулся, объяснил:

— С Антоном Антоновичем вы работали по-другому, я знаю. Но это была, так сказать, начальная стадия, ориентировка. Теперь вы уже во многом разбираетесь, и нас интересуют конкретные факты. Что из себя представляют литстудийцы, о чём говорят и на занятиях, и, главное, — после, кто чем дышит. И, конечно, нет ли диссидентских настроений? Если есть — кто их носители?

Девушка растерялась. Пройдёт время, пока она поймёт, каких сведений от неё ждут. Но и тогда, сразу, душа её не приняла такой резкой перемены, затосковала. Однако, не зная, как быть, Лариса пробормотала:

— Но я не умею…

— Понимаю. — Геннадий Николаевич был терпелив. — Это не трудно. Вы ведь пишущий человек. Считайте, что это сочинение на заданную тему.

Ей пришлось улыбнуться шутке. А он уже достал из красивой кожаной папки несколько чистых листов, ручку.

— Я помогу вам для начала. Напишите вверху «Отчёт», поставьте число. Давайте вспомним три последних занятия, на которых вы были. Что? Ходите не на все? Не нравится? Но для дела нужно, чтобы вы занятия не пропускали. Я знаю, что и после занятий стабильная группа студийцев не расходится, идут к кому-нибудь на квартиру, в кафе или парк. К вам как относятся, хорошо? Значит, надо войти в эту группу — самые интересные разговоры ведутся именно там и тогда… Ну, хорошо, давайте сейчас напишем, что знаем.

У Ларисы с сочинениями никогда не было проблем. Но «сочинение» такого плана — ох, тяжкий труд! Геннадий Николаевич подсказывал:

— О чём шла речь на занятиях? Кто читал? О чём были стихи? А рассказ? Кто выступал в обсуждениях? Ругали, хвалили? За что? Реакция руководителя? Так… А в перерыве? Обсуждали какие-нибудь книги, публикации? Называли чьи-либо имена? Анекдоты?

Да, Лариса помнила. Боря, юноша с мягкими манерами, рассказывал анекдоты. Совсем другие, чем те, которые ей приходилось слышать от ребят в колхозе или на заводе, да и нынче от сокурсников. Никакой похабщины и грубого юмора. Элегантные, умные и очень смешные. Особенно ей понравился живописный рассказик о хане Тамерлане и художниках. Хромой, горбатый и кривой Тамерлан заказал свой портрет. Сначала его взялся рисовать художник-романтик. Он изобразил хана молодым, красивым, стройным, и Тамерлан велел казнить его за враньё. Второй портрет рисовал художник-реалист. Тамерлан предстал сам перед собой такой, какой есть: хромой, горбатый, кривой и старый. И этот портрет он приказал уничтожить, а художника казнить — за правду. И тогда хана взялся рисовать ещё один художник. На портрете он дал хану в руки лук, заставив его, целясь, щуриться как раз кривым глазом, поставил на одно колено, на хромое, а рука, оттягивающая тетиву, полностью скрыла горб. Портрет получил наивысшую похвалу, а художник — большую награду.

Все смеялись, Лариса тоже. А потом долго весело болтали о том, что метод соцреализма и в самом деле даёт возможность, говоря якобы правду, ловко обходить видимые дефекты нашей жизни. Лариса особенно не вникала в этот разговор: ей просто понравился анекдот. Как и другой, рассказанный Борею. Этот был просто смешной, однако ей тоже не хотелось бы его пересказывать Геннадию Николаевичу… Василий Иванович и Петька на съёзде КПСС слушают доклад. В конце ведущий говорит: «Перед вами выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев». Василий Иванович толкает Петьку сердито: «Я ж тебе говорил, что Брежнев. А ты всё — Райкин да Райкин!»