Зеленая Миля - Стивен Кинг

— Коффи теперь в вашем ведении, не так ли? — спросил он.

— Да, конечно, — кивнул я, — но я приехал не потому, что он доставляет нам какие-то хлопоты. Он боится темноты, много плачет, но сидит смирно, так что мы, надзиратели, им довольны. Попадаются осужденные и похуже.

— Значит, много плачет? — переспросил Хаммерсмит. — Ему есть над чем поплакать. Учитывая, что он натворил. Так что вы хотите знать?

— Все, что вы сможете мне рассказать. Я прочитал ваши статьи, но, полагаю, меня интересует то, о чем вы не написали.

Он зыркнул на меня.

— Например, как выглядели маленькие девочки? И что он с ними проделал? Вас это интересует, мистер Эджкомб?

— Нет, — ответил я, не повышая голоса. — Девочки Деттериков меня не интересуют, сэр. Бедняжки умерли. А вот Коффи — еще нет. И мне любопытно побольше узнать о нем.

— Хорошо. Возьмите стул и присядьте, мистер Эджкомб. Простите меня за излишнюю резкость, но по роду моей деятельности я часто встречаюсь со стервятниками, охочими до падали. Черт, да меня не раз обвиняли в том, что я один из них. Я хотел удостовериться, что вы не имеете к ним никакого отношения.

— Удостоверились?

— Вполне.

История, которую он мне рассказал, немногим отличалась от изложенного в газетах: миссис Деттерик обнаружила, что на веранде никого нет, дверь сорвана с петли, одеяла отброшены в угол, на ступеньках кровь; ее муж и сын бросились в погоню за похитителем; разыскная группа с собаками сначала нашла их, а уж потом Джона Коффи; Джон Коффи сидел на берегу и выл, зажав в руках тельца двух девочек. Репортер в белой рубашке с отложным воротником и серых брюках говорил тихо, бесстрастно… но его глаза не отрывались от детей, по очереди раскачивающих друг друга на качелях. По ходу рассказа миссис Хаммерсмит принесла бутылку домашнего пива, холодного, крепкого, вкусного. Немного послушала, а потом позвала детей и велела им идти в дом, потому что она уже достает пирожки из духовки. «Мы идем, мама», — ответила ей маленькая девочка, и женщина скрылась в доме.

Закончив, Хаммерсмит вопросительно посмотрел на меня.

— Так почему вас все это заинтересовало? Ко мне еще никогда не приходил ни один тюремный надзиратель. Вы первый.

— Я уже сказал…

— Да, из любопытства. Я знаю, любопытство надо приветствовать, даже благодарить Господа, что Он даровал его людям. Иначе я остался бы без работы. Но пятьдесят миль — слишком долгий путь, чтобы проделать его лишь ради удовлетворения собственного любопытства, особенно если учесть качество здешних дорог. Почему вы не хотите сказать мне правду, Эджкомб? Я удовлетворил ваше любопытство, теперь очередь за вами.

Что ж, я мог бы сказать: «Меня замучила урологическая инфекция, а Джон Коффи излечил ее, коснувшись меня своими руками. Это сделал человек, изнасиловавший и убивший двух маленьких девочек. Вот меня и заинтересовало, как такое могло случиться? И любого на моем месте это заинтересовало бы. Я даже подумал, а вдруг Гомер Криб и его помощник Роб Макги арестовали совсем не преступника. Несмотря на все улики. Потому что человека, руки которого обладают такой делительной силой, нелегко представить себе преступником, насилующим и убивающим детей».

Но с другой стороны, может, говорить этого и не следовало.

— У меня возникли некоторые вопросы. Во-первых, не делал ли он чего-то подобного раньше?

Хаммерсмит повернулся ко мне, его глаза внезапно зажглись, и я понял, что передо мной сидит очень умный человек, пусть и старающийся ничем себя не выдать.

— Почему? — спросил он. — Почему вы хотите это знать, Эджкомб? Что он вам сказал?

— Ничего. Но за человеком, сотворившим такое, обычно что-то замечалось и прежде. Они же входят во вкус.

— Да, — кивнул Хаммерсмит. — Входят. Несомненно, входят.

— Вот мне и подумалось, что достаточно просто проследить его путь и все это выяснить. Личность он примечательная, опять же негр, так что несложно узнать, как он попал в Тефлон.

— Рассуждаете вы вроде бы и правильно, но в случае с Коффи этот путь привел в тупик. Я знаю.

— Вы пытались?

— Да, и остался у разбитого корыта. Вроде бы два человека видели его на железнодорожной станции Кноксвилла за пару дней до убийства девочек Деттериков. В этом нет ничего удивительного, ведь Коффи повязали на берегу реки, совсем рядом с Великой южной дорогой, так что скорее всего он пришел сюда из Теннесси. Я получил письмо от одного человека, который сообщил, что весной нанимал большого лысого негра ворочать для него ящики. Из Кентукки. Я послал ему фотографию Коффи, и человек этот его признал. Но больше-то ничего… — Хаммерсмит покачал головой и пожал плечами.

— Вам не показалось, что это довольно-таки странно?

— Более чем странно, мистер Эджкомб. Такое ощущение, что он свалился с неба. И он сам тут не помощник: не может вспомнить, что происходило с ним на прошлой неделе.

— Это точно, — согласился я. — Как вы можете это объяснить?

— У нас Великая депрессия, вот как я могу это объяснить. Множество людей ищут, где добыть пропитание. Оклахомцы хотят собирать персики в Калифорнии, бедные белые — строить автомобили в Детройте, черные из Миссисипи — работать на обувных и ткацких фабриках Новой Англии. Все, белые и черные, думают, что на новом месте им наконец-то улыбнется счастье. В Америке сейчас трудные времена. Даже такого гиганта, как Коффи, замечают далеко не везде… пока у него не возникает желание убить двух маленьких девочек. Маленьких белых девочек.

— Вы в это верите? — спросил я.

Он вскинул на меня глаза.

— Иной раз и верю.

Его жена высунулась из кухонного окна, как машинист из кабины паровоза.

— Дети! Пирожки готовы! — Она повернулась ко мне. — Не хотите попробовать, мистер Эджкомб?

— Я уверен, что они восхитительны на вкус, мэм, но позвольте мне отказаться.

— Хорошо. — Она скрылась на кухне.

— Вы видели, какие у него шрамы? — резко спросил Хаммерсмит. Он все смотрел на детей, которые никак не хотели оторваться от качелей.

— Да. — Меня, однако, удивило, что он знает о шрамах.

Моя реакция не осталась незамеченной, и Хаммерсмит рассмеялся.

— По ходу суда адвокату защиты удалось одержать лишь одну победу: он сумел добиться того, что Джон Коффи снял рубашку и показал спину присяжным. Прокурор, Джордж Пиретсон, сопротивлялся как мог, но судья все-таки разрешил Коффи раздеться. Да только старина Джордж надрывался напрасно. Присяжные в этих краях не воспринимают утверждения психиатров о том, что люди, которых третировали в детстве, в некоторых ситуациях ничего не могут с собой поделать. В целом я согласен с присяжными… но шрамы ужасные, это точно. Что вы можете о них сказать, Эджкомб?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});