Фашизм. Тоталитарное государство - Желю Желев

Дальше Брехт приводит характерные приемы иезуитского письма: «Там, где царит гнет, слову «подчинение» следует отдавать предпочтение перед словом «дисциплина». Дисциплина возможна и без начальника, и потому она — более благородное понятие, чем «подчинение». Также лучше писать не «честь», а «человеческое достоинство». При таком употреблении понятий каждый отдельно взятый человек не исчезает просто так из поля зрения. Ведь всякий сброд присваивает себе право защищать честь народа...

...Англичанин Томас Мор описывает в своей «Утопии» страну, в которой господствует справедливость. Эта страна совсем не похожа на Англию того времени, и все же у них было много общих черт, кроме справедливого порядка.

...Многое из того, что касается Германии, но о чем в Германии запрещено говорить, можно сказать, говоря об Австрии. Существует немало приемов, с помощью которых можно усыпить бдительность «государства-цербера» (11—36 и 37).

Преимущество такого приема в том, что критикующий может спастись. Его только подозревают, но доказать его вину нельзя, так как он возразит, что не имел в виду ничего подобного. Большие недостатки иезуитской критики — это, во-первых то, что она не всегда понятна (обычно только узкий круг интеллигенции догадывается, о чем идет речь), и, во-вторых, затронутые проблемы не становятся общественным достоянием. Они не поставлены в адекватной форме как требующие разрешения, как программа действий. Кроме того, пишущий постоянно чувствует рядом присутствие фашистской цензуры, которая со временем превращается в нечто гораздо более страшное — в самоцензуру, сковывающую творческие силы художника. Вот как большой португальский писатель Феррейра ди Каштру описывает эту парадоксальную ситуацию:

«Каждый из нас, начиная писать, сажает рядом с собой за рабочий стол воображаемого цензора. И его невидимое, бесплотное присутствие лишает литератора всякой самостоятельности, всякого вдохновения, вынуждает маскировать свои мысли, а иногда и просто отказываться от них. Нас всегда мучит вопрос: «А пропустят ли это?» (53—34).

Заколдованный круг иезуитского мышления удается разорвать только тем интеллектуалам, которые могут вынести на публику то, о чем все говорят тайком, оформить это в виде программы и противопоставить ее официальной фашистской идеологии. Тем самым они встают на путь революционеров, ставящих задачи своего времени выше собственной карьеры, не боящихся связанного с этим риска. Такие интеллектуалы становятся и предвестниками третьего этапа официального мышления, когда тоталитарное государство ослаблено до такой степени, что уже не угрожает физическому существованию индивидуума, само оказавшись на грани краха. Именно тогда иезуит предстает перед обществом, открывая свое подлинное лицо, сбрасывая за ненадобностью прежнюю маску. Впервые он начинает публично говорить о том, что думает. Его личность переходит из состояния раздвоенности к целостности, впервые возвращается к ней: частное (подлинное) лицо становится и общественным, а лжеобщественное — маска — спадает.

Быстрый ход событий (не будем забывать, что нацистский режим просуществовал в Германии всего 12 лет и 4 месяца) не позволил Германии дойти до этого этапа. Чудовищный пресс войны давал моральное право террористическому аппарату «государство — гестапо — СС» беспощадно расправляться с любой формой оппозиции. К тому же во время напряженной войны поприще интеллектуального труда отнюдь не могло стать центральной ареной борьбы с режимом. В тех условиях военно-путчистская форма оказалась самой подходящей и эффективной. Критическая энергия находит выход в попытке переворота 20 июля 1944 года.

В классической форме третий этап разложения официального мышления переживает единственное уцелевшее после войны фашистское государство — франкистская Испания. Мы стали свидетелями того крайнего предела разложения тоталитарного фашистского государства, когда оно предпринимает отчаянные усилия перейти без потрясения от диктатуры к представительным формам демократии. На этом этапе интеллигенция, опираясь на общественные слои, которые являются постоянными противниками фашистского государства, открыто выступает против государства, поднимается над своим иезуитским бытием. Иезуит становится революционером, точнее, демократом, ибо риск уже не так велик.

IV. Авторитарный способ мышления и культ национального вождя

В духовной сфере фашистское государство авторитарно. Высшим принципом мышления его свирепо централизированной бюрократической иерархии становится авторитарность, вера в безусловную правоту авторитета. Она является высшим критерием истины: не авторитет зависит от истины, а наоборот — истина зависит от авторитета.

Безропотно воспринимается такое положение вещей, при котором чем выше инстанции в бюрократической иерархии, тем она непогрешимей, тем обоснованней претендует на роль выразительницы истины. Соответственно самая высшая инстанция, сосредоточившая в своих руках всю власть, претендует на абсолютную истину, исключающую споры и сомнения. Эта инстанция превращается в своеобразный категорический императив, требующий безусловного подчинения. Без слепой веры сама она не могла бы существовать. Эта черта настолько свойственна тоталитарному фашистскому государству, что после 20 июля 1944 года, председатель так называемого «Народного суда» Фрейслер выступит с предложением оформить в качестве юридического закона преследование лиц, каким-либо образом выражающих сомнение в фюрере, в его конечной победе. По этому закону множество людей будет отправлено в концентрационные лагеря, другие заплатят жизнью за то, что осмелились быть скептиками, высказывать сомнение.

И все же, говоря об авторитарном мышлении как о существенно важной особенности духовной жизни фашизма, следует сделать уточнение. Авторитарный способ мышления сам по себе не специфичен для фашистского государства. Такой образ мышления свойствен любой монархии, любой олигархической системе управления, любой более или менее целостной бюрократической иерархии. Еще К. Маркс в работе «К критике гегелевской философии права» раскрыл прямую связь между бюрократической иерархией и авторитарной формой мышления (71а—263). Новый, «оригинальный вклад» фашизма в этой области в тоталитарном, универсальном распространении такого способа мышления не только на государственные институты и органы, но и на все гражданское общество, на его массовые организации и даже на промышленность, в которой собственники были провозглашены «фюрерами» фабрик, заводов, учреждений и т.д. «Фюрерский принцип» был возведен в ранг основного руководящего принципа всей политической, хозяйственной и духовной жизни третьего рейха, был юридически закреплен как закон.

В Италии авторитарный способ мышления получил распространение в иной форме — через требование подчинения.

1. Авторитет и культ

В тоталитарной системе нет места подлинному политическому авторитету. Он предполагает наличие демократического общества, в котором отдельные личности конкурируют между собой на равных, и более способный может победить, завоевать себе авторитет. А это предполагает наличие общества, в котором талант всегда одерживает победу над посредственностью и бездарностью.

В фашистском государстве в силу строго иерархической структуры «авторитет» полностью зависит от власти, сконцентрированной личностью в своих руках, а не от ее деловых и интеллектуальных качеств. Но так как сама власть зависит от высоты занимаемого поста, следовательно, «авторитет» — прямая функция занимаемого поста. Другими словами, неважно, какими качествами обладает человек, важно, какой пост он занимает. Никого не интересует, как человек поднялся до соответствующей ступени, заслуженно ли он занял ее. Логика такова: раз он занял ее, значит, обладает необходимыми качествами. Система безоговорочно заставляет считать вышестоящую инстанцию более умной и справедливой, чем нижестоящую. Это — основополагающий принцип любой бюрократической иерархии. Без него она не может существовать.

Эти специфические особенности тоталитарного государства характеризуют его как особо реакционную и ретроградную политическую систему.

Одновременно они дают ключ к разгадке другой важной его особенности: объясняют причину отсутствия личностей, граждан с большой буквы, имеющих вес в обществе независимо от государства.

В условиях традиционной либеральной демократии, особенно на ее классическом этапе, личности могут представлять гражданское общество перед государством. Это — писатели, ученые, артисты или политики из рядов оппозиции. Они имеют политический вес благодаря своим заслугам в науке, литературе или искусстве, одним словом, перед гражданским обществом, которое при буржуазной демократии обладает известной самостоятельностью в государстве. В их силах заступиться перед государством за отдельного человека, за группу людей, осудить государство и государственных руководителей, разоблачить махинации или преступления его органов и т.п. Такими личностями были в США Эйнштейн, в Англии — философ Бертран Рассел, во Франции — Ромен Роллан, Жан Поль Сартр.