Фашизм. Тоталитарное государство - Желю Желев

Фюрер — воплощение истины, сама истина. Когда он говорит, всякая ложь отступает. Его слова вдохновляют на творчество, на подвиг. Таким предстает Гитлер в стихотворении Карла Эмиля Улофа «Фюрер говорит» (1935):

Когда фюрер говорит, рушится всякая ложь.Фюрер говорит! Рушится ложь!Победоносная истина попирает тупую манию.Объявляет войну пустой и трусливой иллюзии.Презренье — самодовольству и пресыщенности!

Фюрер говорит! Слова становятся делами,И вчера еще бессильное словоОбретает для творчества силы.Фюрер говорит,И становится слово законом (180—366).

В стихотворении «Обет» Макса Вегнера, опубликованном в «Национал-социалистских тетрадях» (1940), звучит мотив, привычный для фашистского государства, в котором все связано с личностью фюрера. Без него нет счастья, нет солнца:

Ты, вождь, для нас — закон!Мы живем именем твоим.Рейх — цель нашей борьбы.Ее начало и конец.

Твое слово — пульс нашего дела.Твоя вера строит для нас башни (180—367).

Фюрер ведет народ «сквозь бури и опасности», ведет его «к свободе и хлебу», и поэтому народ несет в своем сердце его образ (Генрих Анакер — «Мы несем твой образ в своих сердцах»):

Мы все несем в сердце твой образ,Все мы поднимаем тебя на наших плакатах!Идешь ты впереди нас в трудные года,Идешь ты впереди нас сквозь бури и опасности.

Мы следуем за тобой слепо, в бурном порыве.От Альп до моря нужна сегодня наша песня.Мы смеемся в лицо трудностям и нужде.Хайль Гитлер, с фюрером к свободе и хлебу! (180—104).

В стихотворении Луцки Игенау «Свободный гимн Адольфу Гитлеру» (опубликованном в национал-социалистском сборнике песен, т. I, Берлин, 1933) Гитлер уподобляется «свободной песне» немецкого народа:

Немецкому вождю — наше сердце!Для него оно бьется в радости и горе!Да здравствует Гитлер наша свободная песня!Мы боремся так, как ты велишь!

День настал, свобода приветствует нас!Она поет старые немецкие песни!С богом! Отдайте Гитлеру свою мощь!Он борется и думает о нас!

В стихотворении (опубликованном в «Фаналгедихте», Берлин, 1933) Вольфрам Крупка обнаруживает, что Гитлер —- «великий и непринужденный», «скромный и дорогой»:

Стоишь ты, светлоглазый[6], на посту.Ты нас ведешь, сильный и смелый, от битвы к битве.От победы к победе. Вокруг тебя плещутся знамена,Ты знаешь: у Германии не должно быть заката!Ты скромен, и дорог нам, потому ты — великий и непринужденный.Потому ты — вождь героического поколения (180—107).

В руках фюрера — «судьба миллионов», живущих в его сердце. Так говорится в стихотворении Леопольда фон Шенкендорфа «К фюреру» (1933):

Веди нас!В твоих рукахСудьба миллионов.Живущих в твоем сердце,ибо ты для них — их вера (180—110).

И, наконец, приведем строки Вилли Фешнера (1933), в них фюрер представлен выходцем из народной среды, подобно старинным немецким вождям, которых выбирал народ.

Снова в силеОбычай предков:Вождь выдвигаетсяИз народной среды.

Люди не знали тогдаНи короны, ни трона.Но вел ихСамый достойный сын народа (180—111).

Разумеется, мы привели ничтожную часть того, что было написано о Гитлере немецкими поэтами. Но и этого достаточно, чтобы понять, каких масштабов достигает культ личности в условиях фашистского государства, — он доходит до безграничного политического идолопоклонства. Вождю приписываются все самые возвышенные добродетели, какие только можно вообразить. Первыми поэтами считаются те, кто написал лучше других о верховном партийном и государственном вожде. Вся поэзия пропитана духом придворного угодничества.

В журналистике наблюдается то же явление. Достаточно фюреру произнести речь, чтобы вся пресса, как по команде, начала петь ему хвалу, интерпретировать его слова дни и недели подряд, превозносить его гениальные мысли. Страницы газет предоставляются специалистам, выступающим с обширными толкованиями, цель которых представить речи фюрера как «решительный» или «революционный поворот» в данной области.

В 1937 году по случаю Дня немецкого искусства Гитлер выступает с речью, в которой предает анафеме абстракционизм и всякого рода модернизм, ставит перед немецким искусством задачу «служить народу», идя вместе с ним «по пути национал-социалистской революции». Шеф Палаты немецкого искусства Адольф Циглер оценивает речь Гитлера так: «Мой фюрер, когда по случаю Дня немецкого искусства Вы выступили с этим освящающим словом, Вы не только открыли Палату, но и указали в Вашей программной речи правильный путь немецкому искусству. Каждый из нас, кому посчастливилось пережить эти дни, понял, что стал свидетелем решительного поворота в нашей культурной жизни. Эта первая большая немецкая выставка, устроенная по Вашей воле и с Вашим личным участием, является бесспорным подтверждением той точки зрения, что от всего смертного и преходящего в искусстве нужно отделить вечные художественные ценности. Кроме того, выставка «Выродившееся искусство» показала всему миру силу Вашей воли, мой фюрер. Так День немецкого искусства в 1937 году благодаря Вашей личной инициативе стал для немецкого искусства решительным поворотом, величие и размах которого мы сегодня еще не в состоянии оценить. Однако мы знаем: придет время и история запишет его как первый день возрождения нового немецкого искусства. Вместе со мной Вас благодарят все настоящие немецкие художники. Мы обещаем Вам сделать все, чтобы быть достойными этого дня» (178—339).

В 1939 году по случаю четвертой годовщины Палаты немецкого искусства А. Циглер произносит аналогичную речь:

«Сегодня мы стоим перед Вами, мой фюрер, как перед величайшим строителем всех времен и народов, мы собрались, чтобы поблагодарить Вас за те задачи, которые Вы поставили перед нами... Верное направление... указанное Вами немецким художникам в день открытия первой большой художественной выставки в Доме немецкого искусства в 1937 году, сегодня стало достоянием всех» (178—339).

Вышколенная печать 20 июля 1937 года салютует изо всех орудий в честь речи фюрера, превознося до небес каждое ее положение. Одни газеты называют ее «исторической», другие — «поворотным этапом в развитии немецкого искусства», третьи рассматривают ее как «программу», четвертые — как «указывающую единственно правильный путь развития немецкого искусства и культуры». Вот некоторые характерные заголовки статьей, посвященных этой речи:

1. «Берлинер тагеблатт» (21.VII.1937): «Искусство, противоречащее немецкому образу жизни» некоего д-ра К. Корна (178—327).

2. «Рурарбайтер» (20.VII.1937): «Отсталое искусство прошлого» (178—327).

3. «Дойче альгемайне цайтунг» (20.VII.1937): «Выставка выродившегося искусства» Бруно Вернера (178—328).

4. «Генераль-анцайгер фюр Бонн унд Умгебунг» (20.VII.1937): «Что прежде выдавалось нам за искусство?» (178—329).

5. «Гамбургер нахрихтен» (20.VII.1937): «Искусство вне моды» (178—329).

6. «Гамбургер тагеблатт» (20.VII.1937): «К позорному столбу» (178—329).

7. «Килер нойесте нахрихтен» (20.VII.1937): «Возрождение немецкого искусства» (178—330).

8. «Кёльнише фольксцайтунг» (20.VII.1937): «Палата немецкого искусства» (178—330).

9. «Кёльнише цайтунг» (20.VII.1937): «Пути к искусству» (178—331).

Содержание перечисленных статей почти аналогично, однако лучше всего его суть выражена в «Кельнише фольксцайтунг», в статье «Палата немецкого искусства»: «Ясно, значит истинно! Эти слова фюрера содержат в себе всю программу искусства. Постигнув их, художник, как и в былые времена расцвета, может сегодня возвыситься до истинного внутреннего и внешнего понимания творчества. Фюрер восстановил право здравого смысла в искусстве, а этим и здоровое наслаждение жизнью и жизненную радость: больше никакого мудрствования, никаких экспериментов, никакой сумятицы чувств!» (178—330).

«Этой выставкой фюрер подвел черту под целым периодом», — пишет в «Дойче альгемайне цайтунг» Бруно Вернер.

Речь вождя многие месяцы будет в центре внимания литераторов и теоретиков искусства. Она останется эталоном оценки художественных произведений и творчества художников во всех областях искусства. В соответствии с ней будут перестраиваться художественная критика и эстетическая мысль. Речь вождя превратится в программу искусства, которой оно должно вдохновляться и руководствоваться.