Фашизм. Тоталитарное государство - Желю Желев

Мотивировка, которой власти объясняют преследование некоторых художников, отчасти помогает ответить на этот вопрос, но только отчасти. Отто Дикс объявлен «вырожденцем», потому что рисует «серую войну серой» (151—208), Георг Гросс — поскольку клеймит милитаризм, Пауль Клей — так как не заботится о том, чтобы его искусство было понятно «диктаторам в искусстве» (151—208).

Истинная причина в том, что модернистское искусство не вмещается в рамки, в которые фашизм хочет загнать все искусство, подчиняя его силой своей политике, ее конъюнктурным задачам. Для модернистского искусства характерны, во-первых, большая свобода художника в раскрытии темы, некоторая субъективизация индивидуалистического характера. Это обстоятельство делает художника сравнительно независимым or желаний и намерений политического руководства, то есть его искусство с точки зрения существующих в тоталитарном государстве порядков перерастает в своеобразную оппозицию режиму. Это противоречит одному из основных постулатов фашистского государства — не допускать никакой оппозиции. Именно поэтому оно без колебаний подавляет «художественную оппозицию». Вот пример, демонстрирующий, как модернизм становится оппозицией унифицированному обществу. Граф Баулисин (директор одного из музеев и фюрер СС) видит «самую подходящую для искусства, форму в... стальном шлеме, который носят шагающие серые колонны» (151—212), а для модерниста Отто Дикса (речь идет о его картине «Инвалиды войны») эта форма воплощается в фигуре искалеченного солдата, ковыляющего по улице на костылях или передвигающегося в инвалидной коляске, бредущего с повязкой на глазах. Своеобразная манера — ломаные линии — позволяет художнику довести до гротеска страшную картину человеческого страдания.

Второе обстоятельство, из-за которого это направление в искусстве несовместимо с порядками тоталитарного государства, то, что на модернизм нельзя возложить социально-политическую миссию по воспитанию народа в духе официальных фашистских идеалов. Это невозможно, во-первых, потому что художник обладает неограниченной свободой в трактовке темы. А значит, может дать нежелательную для режима ее интерпретацию. Во-вторых, модернистское искусство не может быть понято всеми, оно не всем доступно, ибо предполагает наличие определенного культурного и образовательного уровня зрителя. В-третьих, оно не имеет однозначной, четкой трактовки — из-за своей обобщенной и одновременно упрощенной формы — даже для знатоков. Оно предоставляет зрителю большую свободу толкования в зависимости от его подготовки, темперамента, личного опыта и т.п. Этим оно тоже отличается от стереотипного партийного мышления.

Чтобы еще яснее показать пропасть между культурной политикой фашистского государства и подлинным искусством, приведем высказывания нацистских деятелей культуры о том, каким должно быть и каким не должно быть искусство. Сам Геббельс в 1937 году говорит следующее: «Немецкое искусство в ближайшее десятилетие будет героическим, оно будет стальным, романтическим, оно будет лишено сентиментальности, оно будет содержательным, национальным, обретет большой пафос, оно или станет обязывающим и ангажирующим одновременно, или будет ничем» (151—203).

На вопрос, каким должно быть новое искусство, д-р Адольф Фельнер отвечает так: «Форма должна быть понятна и ясна всем. Содержание должно восприниматься всеми. Художественное содержание должно служить идеологическому воспитанию народа. Искусство должно снова обрести жизненную силу, как прежде Оно должно воплощать идеалы народа. Оно должно воспринять новые символы народа» (178—156).

В статье под заголовком «Немецкое писательство как выразитель национал-социалистского жизнеощущения». опубликованной в «Фильм-курьер», дано аналогичное определение характера искусства.

«Национал-социализм ставит перед писателями задачу укрепления здорового начала. Он требует только жизнеутверждающих ответов» (120—317).

Обобщим приведенные высказывания, чтобы составить общее представление о фашистской концепции искусства. Основные требования состоят в том, чтобы оно не было:

а) оторванным от народа,

б) безыдейным,

в) аполитичным,

г) пессимистичным,

д) интеллектуальным,

е) нигилистическим,

ж) нежным,

з) модернистским,

и) анархистским.

С другой стороны, фашистская концепция требует от искусства, чтобы оно было:

а) связано с народом (Гитлер),

б) шло по пути, начертанному национал-социалистской революцией (Гитлер),

в) героическим (Геббельс),

г) романтическим (Геббельс),

д) обязывающим и ангажирующим одновременно (Геббельс),

е) реалистическим,

ж) политичным,

з) идеологически воспитывающим народ,

и) ясным и понятным для всех,

к) жизнеутверждающим,

л) оптимистическим.

Искусство, не отвечающее канонам партийной эстетики национал-социализма, не имеет права на существование. Для фашистского государства это не искусство, а политический противник, который должен быть уничтожен. Со всей откровенностью об этом сказано в речи одного из ближайших сподвижников Геббельса Гийома Вейса, произнесенной в Дессау: «Если произведение искусства и его исполнение добавляют что-то к идеям национал-социализма, мы должны поддержать его. Но если это не так, то мы не только вправе, но и обязаны отвергнуть его. Художественная критика отнюдь не эстетический, а чисто политический вопрос» (155—160).

в) «Исправление» науки и научных кадров

В области науки нацистская партия проводит ту же политику, что и в области литературы и искусства. Она руководствуется тем же принципом: наука и научные учреждения должны служить партийному делу. Только тогда они будут полезны обществу. Отсюда — конкретные выводы: 1) вся наука и научные исследования должны быть перестроены в духе партийной идеологии, для решения партийных задач; 2) все научные кадры, не подходящие для этой миссии, должны быть изгнаны из высших учебных заведений и научных учреждений, на их место необходимо поставить испытанные национал-социалистские кадры.

В июне 1934 года создается «университетская комиссия» из партийных функционеров под руководством Альфреда Розенберга, ее задача «проверить все предложения по научным кадрам высших учебных заведений и в случае положительной оценки кандидатур переслать списки в министерства» (151—214). С этого дня, кому занимать, к примеру, пост заведующего кафедрой в вузе, решает исключительно фашистская партия. В результате деятельности комиссии за демократические взгляды или «неарийское» происхождение уволено огромное число научных работников, к середине 1937 года их число достигло 1684 человек (103—218). Среди них профессора Густав фон Бергман, Эмиль Ледерер и Эдвард Норден (Берлин), Пауль Тилих и Гуго Зейцхеймер (Франкфурт), Пауль Хонигсгейм, Ганс Кельсен и Ойген Шмаленбах (Кёльн), Гюнтер Ден и Густав Герц (Галле), Йонас Кон (Бреслау), Герхард Аншуц (Гейдельберг), Эмиль Канторович (Киль) (151—213).

В числе уволенных — пятеро лауреатов Нобелевской премии: двое физиков (Альберт Эйнштейн и Макс Борн) и трое медиков.

Только из Берлинского университета изгнаны 230 преподавателей. Среди них физики с мировым именем — Эрвин Шредингер и Лиза Мейтнер, которую Эйнштейн называл «наша мадам Кюри» (25—202 и 203).

После решения кадрового вопроса, сводящегося к «чистке» университетов от чуждых национал-социализму элементов, партия переходит к конструктивной работе — насаждению национал-социалистской идеологии среди студенчества и преподавательского состава, перестройке научно-исследовательской работы в соответствии с политическими задачами.

Во всех высших учебных заведениях как обязательная дисциплина вводится геополитика, создаются соответствующие кафедры. «Геополитика — один из основных источников национал-социалистского воспитания», — заявляет в 1935 году руководитель национал-социалистского союза учителей Родер (103—198). Под эгидой геополитики возникает множество «научных» дисциплин: геоэкономика, геопсихология, геостратегия, географическое право и т.п., что является, по выражению самих нацистов, «геополитической унификацией» науки. Геополитика вытесняет из учебных программ политическую экономию, географию, историю, право и т.д.

Научные учреждения перестраивают свою работу в соответствии с программой НСДАП. 12 июля 1934 года принят закон, определяющий функции Академии германского права. В нем говорится: «Тесно связанная с законодательными органами, она будет способствовать дальнейшему проведению в жизнь национал-социалистской программы в области права» (89—27).

Школьные учебники и пособия также перерабатываются в духе расовой «теории». «Обучение должно быть поставлено таким образом, — советует Гитлер, — чтобы германские дети сразу понимали свое расовое превосходство» (103—205).