Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток - Александра Маринина

— Руслан, Анна Моисеевна… Вы помните Анну Моисеевну Левину?

— Даму с большими собачками? Конечно, — кивнул Руслан.

— Так вот, Анна Моисеевна покаялась мне в своей, мягко говоря, несдержанности. Она проболталась вам о моих отношениях с Ганелиным и сказала, что вы дали ей слово нигде об этом не упоминать. Верно?

— Верно, — снова кивнул он.

— С тех пор прошло два года, и эта информация действительно нигде не всплыла, из чего я сделала вывод, что вы умеете выполнять свои обещания, хотя я знаю, как невероятно трудно журналисту знать о чем-то и не написать. Я это ценю и уважаю вас за это качество. Но информация о Ганелине касалась только меня и его. Сейчас же речь пойдет об Ире, и я не имею права действовать вопреки ее интересам. Видите ли, Ира — человек крайне щепетильный и очень не хочет, чтобы в институте узнали, что она близко связана со мной. Ей не хочется, чтобы ее считали протеже знаменитой Вороновой, она хочет собственным талантом завоевать свое место в кино, если сумеет, конечно. Таково ее желание, и я обязана с ним считаться. Она даже попросила меня не присутствовать на ее свадьбе, потому что там будут ее институтские друзья. Поэтому я вас убедительно прошу, если будете еще когда-нибудь писать обо мне, не упоминайте Ирочку в связи со мной. Забудьте о ее существовании на некоторое время, пока не появится повод написать о ней как об актрисе. Договорились?

— Договорились, — улыбнулся Руслан, попутно отметив, что Воронова так и не ответила на его вопрос, а за кого же, собственно, Ирочка вышла замуж. Ему было любопытно, кто этот камикадзе, пустившийся в брачную авантюру с резкой, вспыльчивой и истеричной грубиянкой.

Воронова между тем круто сменила тему разговора.

— Какое у вас образование? — поинтересовалась она.

— Пока никакого, — признался Руслан. — Хотел в этом году поступать на факультет журналистики, на вечернее отделение, но попал в аварию и провалялся восемь месяцев в больнице, все экзамены пропустил. Теперь уж на следующий год буду пробовать.

— Вы хотите сказать, что вы — самоучка, что у вас природный дар? — не поверила Наталья Александровна. — Это удивительно! Просто потрясающе. Но жаль, очень жаль…

— Почему? — не понял он.

— Я хотела предложить вам работать в нашей компании, в «Голосе». У вас прекрасные задатки публициста. Но раз у вас нет образования, дело осложняется.

— А какая разница, есть образование или нет? Вы же сами говорите, что задатки есть.

— Этого недостаточно, Руслан, — с мягкой улыбкой объяснила Воронова. — Нужен диплом, чтобы никто из сотрудников не мог сказать, что я взяла на работу мальчишку из провинции, у которого за плечами только десятилетка и который не владеет основами ремесла, тогда как в Москве огромное количество профессиональных журналистов с дипломами и не меньшими способностями, но без постоянной работы. Начнутся сплетни, интриги, недовольство, ни вам, ни мне не дадут спокойно работать. Мне это не нужно, полагаю, что и вам тоже.

— Действительно жаль, — Руслан скорчил расстроенную мину, потому что на самом деле ни капли не был расстроен, он не собирался никуда уезжать из Кемерова, пока не доведет до конца свое расследование. — Правда, я не смог бы уехать в Москву, у меня в Кемерове есть дело, которое я обязательно должен закончить. Это для меня жизненно важно. Кстати, я хотел спросить у вас совета.

— Да-да, конечно, — рассеянно бросила Воронова, думая о чем-то своем, — спрашивайте.

Руслан вкратце изложил свою проблему, рассказал об убийстве брата, о его убийце Бахтине, о странностях, обнаруженных им в материалах уголовного дела. Воронова слушала его с каменным лицом, на котором Руслан, как ни силился, не смог заметить ни малейших признаков сочувствия или хотя бы просто заинтересованности, не говоря уже о готовности помочь. Никакой готовностью тут и не пахло. Похоже, она вообще не слышала, о чем он говорит, погруженная в свои мысли.

— Так, — произнесла она, когда Руслан закончил, — и какой совет вам нужен?

— Что делать дальше. К кому идти, к кому обращаться. Понимаете, Наталья Александровна, я уже знаю, в каком направлении искать, но я не знаю, как это сделать. У меня нет связей ни в милиции, ни в прокуратуре, я для них человек с улицы, со мной никто и разговаривать не станет. Вот если бы им позвонили и попросили мне помочь…

— Но у меня тоже нет связей в вашей милиции и в вашей прокуратуре. К сожалению, тут я ничем не смогу быть вам полезной.

— Совсем не обязательно иметь знакомства в нашей милиции, достаточно организовать звонок из Москвы, чтобы они подняли материалы 1984 года о пропавших без вести, о нераскрытых убийствах и о неопознанных трупах и дали эти материалы мне. Я на сто процентов уверен, что Бахтин совершил еще одно убийство, за которое не понес ответственности, а мой брат об этом узнал, поэтому и оказался убитым. У вас же наверняка есть в Москве такие знакомые, которые могли бы позвонить в Кемеровское областное УВД и приказать им…

Она отрицательно покачала головой, но глаза ее оставались равнодушными и холодными. Даже не холодными, подумал Руслан, а внезапно замерзшими.

— Я очень не люблю, — медленно произнесла Воронова, — когда меня пытаются использовать. И тем более не люблю, когда под невинным предлогом взятия автографа ко мне в дом приходят люди и начинают просить о помощи. Если у вас были ко мне какие-то просьбы, вам следовало заявить об этом с самого начала, еще вчера, когда вы разговаривали по телефону с моей соседкой. Вы же ни словом об этом не обмолвились. То, что вы сделали, чрезвычайно похоже на обман. Я этого не терплю. Давайте журнал, я подпишу его, и распрощаемся.

Руслан молча протянул ей журнал с предусмотрительно вложенной закладочкой, получил автограф и покинул квартиру совершенно обескураженный. После такого теплого приема в начале и приглашения на работу в Москву он никак не мог предположить, что Воронова обойдется с ним подобным образом. Просто-таки выставит за дверь. Ладно, Наталья Александровна, без вас обойдемся.

Часть 6

Тот, кто знает. 1994–2001 гг.

Наталья

Весь январь риэлторы почти ежедневно звонили и предлагали различные варианты расселения, но ни один из них Наташу с Вадимом не устроил. То две квартиры оказывались слишком далеко друг от друга, то рядом, но в совершенно неприемлемом районе, то вместо четырехкомнатной квартиры предлагали двухкомнатную. В феврале интенсивность предложений резко упала, а к апрелю риэлторы и вовсе заглохли, оказавшись не в силах подыскать что-то подходящее. Вадим, сперва воодушевленный скорой, как ему казалось, перспективой переехать в отдельную квартиру, постепенно сникал, становясь все более мрачным и молчаливым. Наташа старалась делать все возможное, чтобы лишний раз не раздражать мужа, и в конце концов решилась предложить Бэлле Львовне сделать операцию на глазах. Та какое-то время колебалась, говоря, что вполне справляется и с таким зрением, но в итоге согласилась.

— Я понимаю, золотая моя, твой Вадик сердится на меня за то, что я не очень чисто убираю за собой. В этом смысле я действительно плохо вижу. Что ж, давай поедем к врачу.

Наташа видела, что пожилая соседка безумно боится, и была ей благодарна за понимание. Она и сама волновалась, ей казалось, что операция на глазах — это что-то сверхъестественное, сверхсложное и сверхтонкое, где ошибка даже в один микрон может привести к катастрофическим последствиям. Но все сложилось достаточно удачно, и уже к лету у Вадима не оставалось ни единого повода упрекнуть соседку в неопрятности. Наташе казалось, что теперь муж должен стать спокойнее, но он тем не менее делался все менее разговорчивым.

— Я написал рапорт, — заявил он в один прекрасный день.

— Какой рапорт?

— На увольнение.

— Почему?! — в ужасе воскликнула Наташа. — Что случилось? Тебя выгнали с работы?

— Потому и написал рапорт, что не хочу дожить до этого светлого дня, — мрачно процедил Вадим. — У государства нет денег содержать такую армию, идут повальные сокращения. В том числе сокращению подлежит и моя должность.

— Но сокращают же штатную единицу, а не лично тебя, — возразила Наташа. — Ты можешь перевестись на другую должность.

— И потом трястись от страха, что эту должность тоже сократят? Не забывай, в армии, как и всюду, полно блатных сынков, их трудоустраивают в первую очередь. Нет уж, лучше я сам уйду. Выслуга у меня большая, я только в штате плавсостава прослужил пятнадцать лет, это засчитывается как год за два, плюс пять лет училища, плюс два с половиной года в Обнинске. Полную пенсию я уже заслужил, так что буду увольняться по оргштатным мероприятиям.

— Почему? — снова удивилась Наташа. — Почему по оргштатным мероприятиям, а не по выслуге лет? Ты же сказал, что у тебя большая выслуга. Или я чего-то не поняла?