Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

Парис, недавно и прочно обосновавшийся в Шанхае, крепко сбитый господин с ледяным взглядом и выпирающей вперёд нижней губой, свидетельствующей о его крайнем самолюбии и выдававшей в нём натуру страстную, амбициозную, по слухам, был любимцем лорда Эльджина. Его деловая репутация могла отразиться в одной фразе: «Честолюбив, жесток и меркантилен». Нельзя не признать, что он прекрасно разбирался в дипломатических тонкостях и кичился своим знанием китайцев.

Обменявшись рукопожатием и несколькими вежливыми фразами с пожелавшим увидеть его Парисом, Игнатьев сразу же отметил про себя, что приятные манеры англичанина имели ли бы больший эффект, не храни его глаза высокомерного и сумрачного выражения. Он распознал в нём опытного лицемера и решился подыграть ему немедля.

— Я не открою никакую тайну, если признаюсь, что вижу в вашем лице подлинного знатока Китая и всегда буду рад составить вам общество вкупе с лордом Эльджином.

— Вы ещё не знакомы? — со скрытой издёвкой в голосе спросил Парис и сообщил, что имеет честь представить русского генерала виновнику сегодняшнего торжества. Проговорив это со свойственным ему апломбом, он сделал приглашающий жест и, слегка склонив голову, направился к лорду Эльджину, лицо которого приняло глубокомысленное выражение, и сам он как бы приготовился поразить идущего к нему Игнатьева изощрённостью своего пылкого ума, тончайшей наблюдательностью и дальновидностью пророка. Николай интуитивно почувствовал, что основной фигурой в предстоящей дипломатической игре выступит именно этот джентльмен, сэр Джемс Брюс, лорд Эльджин, в жилах которого текла кровь шотландских королей. В России тоже были «свои» Брюсы, известные давней верной службой русскому трону. Их пращур, Вильям Брюс, потомок королей Роберта I и Давида II (Брюсов), правивших в Шотландии в четырнадцатом столетии, известен русской истории по заслугам сына и внуков. В России он появился в семнадцатом веке, вынужденный покинуть родину во время правления Кромвеля. Царь Алексей Михайлович принял его на службу и назначил полковником одного из регулярных полков, стоявших в Пскове. Первый его сын Роман Вильямович стал первым обер-комендантом Петербурга, а второй Яков Вильямович дослужился до генеральского чина и пожалован был в графское Российской империи достоинство, составил знаменитый Брюсов календарь. Игнатьев был любопытным, и это помогало ему быстро сходиться с людьми. Сошедшись, не теряя времени, он приучал их считаться со своими обширными знаниями и мнением, как правило, довольно безошибочным. Краем глаза он заметил, что госпожа Бурбулон стояла неподалеку от лорда Эльджина в окружении нарядно одетых дам. По их жестам было видно, что они обсуждают новое платье той, которая всё время вертится на месте и непрестанно охорашивается, поправляя то бант на груди, то рюшечки на рукавах. В большой двусветной зале стоял гул голосов, шелест нарядов, и было слышно шарканье сотен подошв. Сияющие люстры отражались в блестящем паркете. Николай подошёл к английскому посланнику с твёрдым намерением дать понять тому, что Россия небезразлична к судьбе своего юго-восточного соседа. Он, посланник русского царя, имеет честь быть связанным обязательством перед своим правительством содействовать Китаю в мирном разрешении военного конфликта, возникшего на пустом месте. По совести сказать, конфликт не стоит выеденного яйца: подумаешь, нарушен этикет: маньчжуры не сочли нужным извиниться за произведённый ими арест китайских пиратов, прятавшихся на английском судне под видом моряков. За это даже по лицу не бьют, не говоря уже о том, чтобы идти войной; об этом лишний раз стараются не вспоминать, по крайности, благовоспитанные люди. О причине конфликта ему рассказал барон Гро, а сейчас подтвердил Парис, подчеркнувший, что последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало заявление Пекина о необходимости соблюсти дурацкий церемониал «коу-тоу» при аудиенции у богдыхана, церемониал с девятью коленопреклонениями. «Южные китайцы шустрые, помозговитее северных, — счёл нужным заметить Парис. — Живут торговлей, вроде турецких армян, и всячески содействуют её развитию. Пожив в Гонконге, я понял, что Китаю нужен поводырь, и таким поводырём станет английский парламент». С этими словами он приблизился к лорду Эльджину и сделал шаг в сторону, как бы давая Игнатьеву возможность самому заявить о себе.

В эту минуту министр налогов и сборов Су Шунь заканчивал свои приготовления к задуманной интриге. Его пособники в одинаковых бледно-лиловых одеждах молча выслушали последние наставления, дважды поклонились, и неслышно притворили за собой дверь — ушли потайным ходом.

— История божественна: она не ошибается, — сухо пожал руку Игнатьева лорд Эльджин и сказал, что ему, одному из подручных истории, очень хотелось бы знать, что заставило русского генерала прибыть в Шанхай? — Что же вам в Пекине не сиделось? — Он усмехнулся и посмотрел с тем пристальным выражением, когда уже по одной мимике, по одному едва заметно дрогнувшему веку или чересчур плотно сомкнутым губам становится ясно, что за этой пристальностью и напряжённым вниманием кроется ни что иное, как пошлое актёрство и беззастенчивое самолюбие. — На нашей шахматной доске королевские клетки заняты, да и все остальные тоже, разве что вы удовлетворитесь в предстоящей игре ролью какой-нибудь пешки. «Удовлетворюсь, — подумал про себя Игнатьев, — ролью проходной пешки, чтоб стать ферзём».

— Я всё объяснил в своём циркулярном письме.

— Вы так прямодушны, что я невольно начинаю уважать вас, как невероятно удачливого лицемера, — цинично заметил лорд Эльджин и стал так, чтобы их разговору никто не мешал.

— Во-первых, это не моя вина, — сказал Николай, а во-вторых, разве прямодушие мешает нашему общению?

— Напротив, — усмехнулся англичанин, — оно как будто возвращает меня в юность.

— Если так, то я готов быть честным до конца, к чему я, впрочем, и стремлюсь по мере сил.

— Похвально. Только я устроен так, что не привык общаться со шпионами.

Парис переводил угрюмый взгляд с Игнатьева на лорда Эльджина, с лорда Эльджина на барона Гро, сыпавшего остроты в обществе госпожи Бурбулон и её мужа, и снова на Игнатьева, делавшего вид, что он совершенно равнодушен к выпадам в свой адрес, но всё же явно побледневшему.

Да, Игнатьев побледнел. Есть ответы обидные, но всё-таки, ответы, причём, обиду можно и перетерпеть; бывают злобные, не мёд, но есть успокоение: «Собака лает — ветер носит», а есть ответы, как удар — подлый, наотмашь, а то и поддых: согнёшься, кровью сплюнешь, и тоже ответишь — резко, точно, беспощадно. Решился? Получай!

— Служба его величеству государю императору понуждает меня быть весьма снисходительным к подобного рода нападкам. — Николай почувствовал, как голос его сел, в горле запершило, точно он наглотался угарного дыма. Выдержав мучительную паузу, он ответил тоном, полным гнева и пугающей надменности: