Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

красные вожжи, удерживал четвёрку лошадей, запряжённых попарно. В правой руке он сжимал длинный пурпурный хлыст с витой золотящейся плетью. За его спиной, на крыше кареты четыре позолоченных женских фигурки поддерживали корону британской империи.

По толпе пронёсся ропот восхищения.

— Виват королева! — закричали англичане, хотя из кареты показалось одно лишь самодовольное лицо лорда Эльджина. Это был высокий дородный человек с большими тёмными глазами, с бледным холёным лицом и прямым носом, слегка сдвинутым набок, сдвинутым так, что идущие к уголкам рта складки, казались глубже и резче. Возможно, это впечатление усиливалось острым проницательным взглядом и плотно сжатыми губами, говорившими о крайнем самолюбии того, кто стал виновником людского торжества. На нём был богатый английский сюртук, тёмно-фиолетовые брюки и ослепительно белая туго накрахмаленная сорочка с таким же сияюще-белым атласным галстуком. Всё новенькое: только от портного — с иголочки. На руках — белые перчатки. В руке — трость с золотым набалдашником.

«Постаревший Байрон, — тотчас подумал Игнатьев. — Денди, искалеченный гордыней. А точнее, — сказал он сам себе, — накрахмаленный волк».

Его отношение к лорду определилось сразу.

Вслед за англичанином подъехал барон Гро.

Уже по одному тому, как он щёгольски вынес себя из кареты, дав возможность лакеям помочь ему ступить на землю, было видно, он любит мишуру высшего света, шумные балы и праздную толпу. Сам Игнатьев этого терпеть не мог, смеялся в лейб-гусарах над зазнайством и напыщенностью петербургских богачей, но — воистину! — над чем посмеёшься, тому и послужишь: теперь он вынужден был проводить почти всё своё время в кичливом обществе аристократов.

Произошло то, о чём он раньше не мог и подумать: он стал дипломатом. Его сосредоточенная энергия искала выход в действии, а он обязан был плести слова.

Величественные манеры лорда Эльджина и аристократически-небрежная вальяжность барона Гро, подсказали ему, как вести себя на званом ужине, как держаться перед европейской знатью и местными аристократами.

Распрямив плечи, он гордо ступил на красную ковровую дорожку, по которой только что прошли две дамы, одна их которых двумя пальцами придерживала отлетающий край платья.

Среди гостей лорда Эльджина — почти все именитые жители Шанхая, друзья его брата Фредерика Брюса, друзья барона Гро, американца Уарда, приветственно пожавшего руку Игнатьеву, и родственники приглашённых. Лорд Эльджин издали обводил глазами собравшихся и, наткнувшись взглядом на Игнатьева со свитой, почувствовал, что ему душно: напомнил о себе тугой узел галстука. Вот уж кого он не хотел видеть, так это настырного русского, успевшего сойтись с бароном Гро и приблизиться к американцу. Если бы не дипломатическая корректность и давняя привычка использовать людей в своих целях, он бы его не пригласил ни за какие коврижки. Но так, как он считал себя жёстким прагматиком, то велел своему секретарю Олифанту отправить «этому русскому» приглашение, и сейчас Игнатьев должен был почувствовать всю значимость того, кто представляет могущество и величие Соединённого Королевства в Китае.

Николай встретился с ним взглядом, отвесил вежливый поклон, но тот остался неподвижным. «Ладно, — подумал он, хотя краска бросилась ему в лицо, — стерплю и это». Придя на торжество, он хотел лично убедиться в том, о чём его предупреждал князь Горчаков: Англия использует любую возможность, чтобы настроить китайцев против русских.

Убедиться и сделать всё, прямо противоположное закулисным инициативам англичан, внушить китайцам искреннее уважение к их северному соседу, раскрыть их глаза на респектабельную и чудовищно корыстную политику британцев. Естественно, об этих его мыслях, если кто и знал, так это секретарь посольства Вульф, драгоман Татаринов и отец Гурий. Все остальные могли лишь догадываться относительно его истинных намерений. Глядя на высокомерного лорда Эльджина и блистательно-галантного барона Гро, обменивающихся между собой оживлёнными фразами и рассыпающимися в любезностях перед сонмом элегантных дам, Игнатьеву вдруг показалось, что политический, да и чисто человеческий альянс этих двух дипломатов непрочен. Слишком уж себялюбивым и, вместе с тем, довольно благодушным виделся ему француз Жан-Баптист Луи, барон Гро, и непростительно высокомерным представлялся англичанин. Но и слишком многое в их глазах было против него — молодого, неопытного, никому не известного, и, вследствие этого, никому не нужного представителя России, прибывшего в Шанхай с непонятными целями. Они, видимо, полагали, что побывав на приёме столь высокого уровня, он сам поймёт всю нелепость своего положения и добровольно откажется от своих необоснованных притязаний на пусть не радушное, но, в общем-то, терпимое отношение к своей особе. Отказать человеку в общении это невежливо, а дать понять, где находится выход, вполне пристойно. В какой-то степени даже гуманно. Не выталкивать же человека взашей. С порога.

Представляя свои будущие отношения с русским «наблюдателем», как барон Гро и лорд Эльджин окрестили его про себя, они видели в нём провинциального зрителя, впервые попавшего в оперу или в театр. Они не переставали играть роль могущественных политиков, прекрасно образованных и поднаторевших в плетении словесных кружев, с помощью которых уже не раз достигали поставленных перед собой целей. Их успешное подыгрывание друг другу повышало не только дипломатический статус их государств, но и собственное материальное благосостояние, что отнюдь не маловажно: большие деньги это ещё и большое влияние при дворе. Одним словом, они те, кто снисходит до вежливых бесед с профанами. Если русский посланник об этом не догадывается, тем хуже для него — пусть тешит самолюбие возле чужих столов. Возможно, что его удастся приручить, сделать своим; угодливо-послушным. Если им правильно руководить, он сможет воспринять внушаемые ему взгляды на жизнь и — чем чёрт не шутит! — невольно втянет Россию в вооружённый конфликт с Поднебесной. А это, что ни говори, крайне уместно. Англия тогда погреет руки.

Лорд Эльджин посмотрел на оживлённо разговаривавшего с его секретарём Игнатьева и оценил безмятежность гостя, как свойство недалёкого ума. Сказать по совести, ему бы хотелось видеть представителя России унылым и подавленным, осознавшим свою роль третьего лишнего, но... быть может, это и неплохо: жизнерадостный кретин всегда понятен. Управляем.

Вскоре к Игнатьеву подошёл посол Франции в Китае господин Бурбулон с женой — миловидной глазастой шатенкой, державшей свою голову так, что все невольно любовались её статью и причёской, украшенной чудесной диадемой — бриллиант на бриллианте. Игнатьев со своей безукоризненной осанкой и богатырским разворотом плеч, в парадной генеральской форме с орденами, был почти на голову выше всех и выглядел от этого ещё моложе. Было видно, что госпоже Бурбулон льстит внимание молодого русского посланника. Молодость прекрасна сама по себе, а молодость дипломата всегда обворожительна. Жена французского посла протянула ему руку для