Хороши в постели - Дженнифер Вайнер

тебе говорила? У меня интервью с Макси Райдер.

– Правда? О-о, как она шикарна в том шотландском фильме.

– Передам ей твои слова.

– И послушай, Кэнни. Не звони ему больше. Просто дай ему немного времени.

Разумеется, я знала, что мать права. Во-первых, я не идиотка, а во‐вторых, я слышала это от Саманты и от всех до единого друзей и приятелей, которые хотя бы мимолетно знакомы с ситуацией, и, вероятно, услышала бы и от Нифкина, если бы только он умел говорить.

Но почему-то не могла остановиться. Я превратилась в человека, которого в другой жизни сама бы пожалела – того, кто ищет знаки, закономерности, перебирает каждое слово в разговоре в поисках скрытых значений, тайных сигналов, подтекста, который бы говорил: «Да, я тебя люблю, ну конечно, я все еще тебя люблю».

– Я бы хотела тебя увидеть, – застенчиво сказала я ему во время нашего пятиминутного телефонного разговора номер два.

Брюс вздохнул.

– Думаю, с этим стоит подождать, – ответил он. – Я просто не хочу снова нырять в омут.

– Но мы же как-нибудь увидимся? – издала я тоненький писк, совершенно не похожий на мой обычный голос, и Брюс опять вздохнул.

– Я не знаю, Кэнни, – сказал он, – я просто не знаю.

Но «я не знаю» не равно «нет», рассуждала я, и как только у меня появится шанс быть с ним, сказать, как мне жаль, показать, как много я могла ему дать, как сильно я хотела к нему вернуться… Что ж, тогда-то он и примет меня обратно. Конечно, он так и сделает. Разве не он первым сказал «я тебя люблю» три года назад, когда мы обнимали друг друга в моей постели? И разве не он был тем, кто всегда говорил о браке, всегда останавливался на прогулках, чтобы полюбоваться детьми, всегда вел меня к витринам ювелирных магазинов, когда мы шли по Сансом-стрит, целовал мой безымянный палец и говорил, что мы всегда будем вместе?

Это неизбежно, пыталась я убедить себя. Просто вопрос времени.

– Хотела тебя кое о чем спросить, – начала я.

Энди, кулинарный критик, поправил очки на носу и пробормотал в рукав:

– Стены выкрашены в бледно-зеленый цвет, с позолотой на лепнине. Очень по-французски.

– Как будто ты внутри яйца Фаберже, – ввернула я, оглядываясь.

– Как будто ты внутри яйца Фаберже, – повторил Энди и с тихим щелчком выключил диктофон, который прятал в кармане.

– Объясни мужчин, – попросила я.

– Можно сначала ознакомиться с меню? – парировал Энди.

Это была наша стандартная схема: сначала еда, потом мои вопросы о мужчинах и семейной жизни. Сегодня для возможного обзора наш выбор пал на французскую блинную.

Энди вчитался в меню.

– Меня интересует паштет, эскарго, овощи с грушей и теплой горгонзолой, а для начала грибы в слоеном тесте, – проинструктировал он. – Можешь взять любой вид блинчиков на основное, только не простой сыр.

– Эллен? – догадалась я.

Энди кивнул. По величайшей иронии жизни, жена Энди, Эллен, совершенно не обладала тягой к каким бы то ни было вкусовым впечатлениям. Она избегала соусов, специй, большинства национальных кухонь и постоянно хмурилась над меню, отчаянно просматривая их в поисках чего-то попроще, вроде запеченной куриной грудки с картофельным пюре, не приправленным трюфелями, чесноком и вообще чем бы то ни было. Ее идеальный вечер, как она однажды сказала мне, состоял из взятых напрокат фильмов и покупных вафель «с сиропом, в котором нет абсолютно ничего кленового». Энди ее обожал… даже когда она портила ему дегустацию, заказывая очередной салат «Цезарь» или простой кусок рыбы.

Наш официант неторопливо подошел, чтобы наполнить стаканы водой.

– Есть вопросы? – протянул он.

Судя по небрежным манерам и синей краске под ногтями, он был официантом днем, художником ночью. Он казался чрезвычайно, в высшей степени, непоколебимо равнодушным. Обрати внимание, пыталась я внушить ему телепатически. Похоже, не сработало.

Я заказала эскарго и блинчик с креветками, помидорами и шпинатом в сливках. Энди взял паштет, салат и блинчик с лесными грибами, козьим сыром и поджаренным миндалем. И ко всему этому мы оба добавили по бокалу белого вина.

– Итак, – начал Энди, когда официант легким шагом вернулся на кухню. – Чем я могу быть полезен?

– Как они могут… – начала я.

Энди поднял руку:

– Мы говорим абстрактно или конкретно?

– Это Брюс, – призналась я.

Энди закатил глаза.

Он был совершенно не в восторге от Брюса… после первой и последней дегустации, на которую тот приходил. Брюс оказался даже хуже Эллен. «Привередливый вегетарианец, – написал мне Энди на следующий день. – Это же, по сути, худший кошмар ресторанного критика». Мало того что Брюс не смог выбрать ничего на свой вкус, он умудрился наклонить меню так близко к свече, что оно загорелось, отчего к столу тут же суматошно бросились сразу три официанта и один сомелье. А Энди, строго соблюдавшему инкогнито, пришлось прятаться в мужском туалете, чтобы его не раскрыли. «Трудно не выделяться из толпы, – осторожно заметил он потом, – когда тебя поливают из огнетушителя».

– Я просто хочу знать, – снова попыталась я. – В смысле, кое-что, чего я не понимаю…

– Выкладывай, Кэнни, – поторопил меня Энди.

Вернулся официант. Шлепнул мое эскарго перед Энди, а паштет Энди передо мной и торопливо удалился.

– Извините? – крикнула я ему в спину. – Можно мне еще немного воды? Если будет минутка? Пожалуйста?

Официант, казалось, вздохнул всем телом, но за кувшином таки потянулся. Как только наши бокалы были наполнены, мы с Энди поменялись тарелками, я подождала, пока он все опишет и попробует.

– Так вот, я понимаю, что это я хотела сделать перерыв, но теперь я по нему скучаю, и все это, эта боль…

– Острая колющая или скорее пульсирующая?

– Издеваешься?

Энди смотрел на меня, его глаза, карие, широко раскрытые, светились невинностью за очками в золотой оправе.

– Ну, если только самую малость.

– Он совсем меня забыл, – проворчала я, протыкая улитку. – Как будто я никогда ничего… Как будто я никогда ничего для него не значила.

– Я в замешательстве, – проговорил Энди. – Ты хочешь, чтобы он вернулся, или ты просто беспокоишься о своем наследии?

– И то и другое. Я просто хочу знать… – Я глотнула вина, чтобы отвлечься от слез. – Я просто хочу понять, значила ли я для него хоть что-то.

– Только то, что он ведет себя, словно ты ничего не значишь, не равно тому, что это на самом деле так, – пожал Энди плечами. – Скорее всего, он просто притворяется.

– Думаешь?

– Парень тебя обожал. И тут не притворялся ни капли.

– Но как он может даже не хотеть со мной говорить? Как это может быть настолько… –