Заир - Пауло Коэльо

Девушка, на которую я обратил внимание, — она годилась мне в дочери — перехватила мой взгляд и завела со мной разговор. Я знал, что это — всего лишь провокация, однако разговор поддержал. Нет, она ничего не стала рассказывать о себе, а спросила, знаю ли я, сколько котов и столбов изображено на заднем плане десятидолларовой купюры?

— Котов и столбов?

— Видите, вы и не знаете. Вы не придаете значения деньгам. Так вот, там выгравировано четыре кота и одиннадцать столбов света.

Я мысленно пообещал себе, что, как только мне в руки попадет бумажка в десять долларов, я обязательно проверю.

— Наркотики у вас в ходу?

— Бывает, но редко. Спиртное — чаще. Наркотики — не наш стиль. Это — черта вашего поколения, правда ведь? Моя мать, например, законченная наркоманка, только она не колется и не нюхает, а готовит обед для нашей семьи, или исступленно наводит порядок в доме, или волнуется из-за меня. Когда у моего отца что-то не ладится на работе, она переживает из-за него. Можете себе представить? С ума сходит из-за меня, из-за моих братьев, из-за всего на свете! Мне приходится так напрягаться, чтобы делать вид, будто у меня все и всегда распрекрасно, что я предпочитаю уходить из дому.

Ну, вот вам и очередная личная история.

— Разве не то же самое было с вашей женой? — спросил белокурый юноша с колечком на веке. — Она ведь тоже ушла из дому? Ей тоже приходилось притворяться, что все хорошо?

Неужели Эстер и кому-нибудь из этих юнцов дала лоскут гимнастерки в запекшейся крови?

— Она тоже страдала! — расхохоталась Лукреция. — А теперь, насколько нам известно, больше не страдает. Вот это — настоящая отвага!

— А что же здесь делала моя жена?

— Сопровождала монгола, распространявшего очень странные идеи о любви — мы только сейчас начинаем их понимать толком. Расспрашивала. Рассказывала о себе. А в один прекрасный день — прекратила. Заявила, что устала жаловаться. Мы предлагали ей все бросить и присоединиться к нам — мы собирались тогда в Северную Африку. Она поблагодарила, объяснила, что у нее другие планы и что поедет в другую сторону.

— А ты не читал его новую книгу? — спросила его Анастасия.

— Нет, мне не интересно. Говорят, она чересчур романтична. Ну так что, когда ж мы купим зелья?

***

Прохожие расступались перед нами, словно мы были самураями, ворвавшимися в деревню, бандитами, нагрянувшими в городок на Дальнем Западе, варварами, вторгшимися в Рим. Хотя никто из ватаги никому не угрожал, никого не задевал, агрессивность сквозила во всем их облике — в манере одеваться, в пирсинге, в громких голосах. Они были другими. Мы дошли наконец до винного магазина и, вселяя в меня тревогу и смущение, вломились туда всей толпой и принялись шарить на полках.

Кого из них я знал? — Одного Михаила: да и то — можно ли было поручиться, что он рассказал мне правду о себе? А если они что-нибудь стащат? А если у кого-то из них припрятано оружие? Я ведь вошел вместе с ними — не придется ли, как самому старшему, отвечать за них?

Кассир беспрестанно поглядывал в зеркало, помещенное на потолке небольшого торгового зала. Мои спутники, видя его озабоченность, вели себя буйно. Атмосфера сгущалась. Я быстро купил три бутылки водки и поспешил к выходу.

Женщина, расплачивавшаяся за пачку сигарет, заметила, что и в ее времена бывали в Париже богемные артисты и художники, однако не носились по нему банды юнцов, угрожая всем и каждому. А потом посоветовала кассиру вызвать полицию.

— Я уверена, что вот-вот случится что-нибудь нехорошее, — добавила она вполголоса.

Кассир был явно перепуган этим нашествием на свой маленький мир, выстроенный ценой многих усилий и лишений, — на свой магазинчик, где, должно быть, утром обслуживал покупателей сын, днем — жена, а сам он — по вечерам. Он сделал покупательнице знак, и я понял, что полицию он уже вызвал.

Я ненавижу соваться не в свое дело и лезть, куда не просят. Но трусость проявлять не люблю — каждый раз, как это случается, я на неделю теряю самоуважение.

— Не беспокойтесь... Но было уже поздно.

Появились двое полицейских, но ватага людей, одетых как инопланетяне, не обратила на них никакого внимания, ибо привыкла дразнить блюстителей существующего порядка. Все это они уже проделывали много раз. И знали, что не совершили никакого преступления — ну, разве что не соблюдали законов моды, но ведь мода — штука переменчивая. Думаю, что им все же стало не по себе, но они никак этого не показали и продолжали вопить на весь магазин.

— Однажды я услышала от одного комедианта: «Все дураки должны записать в свое удостоверение личности, что они — дураки», — сказала Анастасия, обращаясь ко всем сразу. — И тогда сразу будет понятно, с кем имеешь дело.

— Дураки и в самом деле представляют собой опасность для общества, — ответила девушка с ангельской наружностью и в костюме вампира — та самая, что просвещала меня насчет десятидолларовых купюр. — Раз в год они должны проходить проверку и получать лицензию на право ходить по улицам, как автомобилисты получают права.

Полицейские, которые были ненамного старше представителей «племени», промолчали.

— Знаете, чего бы мне хотелось? — услышал я голос Михаила, который был скрыт от меня полками. — Поменять местами ярлыки на всех этих упаковках. Люди бы тогда растерялись вконец: не знали бы, в каком виде употреблять — варить или жарить, охлаждать или разогревать. Ведь теперь, если не прочтешь инструкцию, не приготовишь себе поесть — инстинкт утрачен.

До сих пор все изъяснялись на чистейшем французском языке, и услышав, что Михаил говорит с акцентом, полицейские насторожились.

— Предъявите документы, — сказал один из них.

— Он со мной.

Слова эти вырвались у меня будто сами собой, хоть я и сознавал, что это может сулить новый скандал. Полицейский перевел взгляд на меня:

— Я не к вам обращаюсь. Но раз уж вы вмешались и пришли сюда с этой группой, то, надеюсь, сумеете удостоверить свою личность. И объяснить, на каком основании покупаете водку людям, которые вдвое моложе вас.

Я бы мог сослаться на то, что нигде не сказано о необходимости повсюду носить с собой документы. Но подумал, а есть ли у Михаила, рядом с которым уже стоял второй полицейский, вид на жительство? Что вообще я знаю о нем, помимо историй про «голос» и эпилепсию? И что будет, если напряженная ситуация спровоцирует очередной припадок?

Я достал из кармана автомобильные права.

— Так вы...

— Он самый.

— Я вас узнал. Читал одну из ваших книг. Но это еще не повод нарушать закон.

Услыхав, что передо мной — мой читатель, я растерялся вконец. Вот он стоит — молодой, бритоголовый парень в униформе — пусть и совсем другой, нежели та, которую носят мои спутники, чтобы узнавать своих. Может быть, и он когда-то мечтал обрести свободу быть не таким, как все, поступать не так, как все, бросать вызов властям — но тонко, почти незаметно, не давая формального повода загрести себя в каталажку. Однако, должно быть, отец не оставил ему выбора, должно быть, есть семья, которую надо поддерживать, или по крайней мере — боязнь шагнуть за грань хорошо знакомого мира.

— Я не нарушал закон, — ответил я как можно более миролюбиво. — Ни я, и ни кто другой. Ну, разве что кассиру или вот этой даме, покупавшей сигареты, захотелось пожаловаться на что-нибудь.

Но когда я обернулся, дамы, говорившей о богеме, дамы, предрекавшей трагедию, которая должна вот-вот случиться, дамы, без сомнения добропорядочной, уже не было. Можно не сомневаться, что завтра она расскажет соседкам о том, как благодаря ей была пресечена попытка ограбления.

— У меня претензий нет, — заявил кассир, угодив в ловушку современного мира, где можно вопить и горланить, но при этом не нарушать закон.

— Это ваша водка?

Я кивнул. Полицейские видели, что мои спутники пьяны, но не желали раздувать дело в ситуации, ни для кого не представлявшей угрозы.

— Мир без дураков станет хаосом! — раздался голос юнца в коже. — Вместо безработных появится избыток рабочих мест, а работать будет некому!

— Ну, хватит!

Это прозвучало у меня с неожиданной властностью и решительностью.

— Помолчите, вы все!

И, к моему удивлению, воцарилась тишина. Внутренне кипя от негодования, я продолжал разговаривать с полицейскими так, словно не было никого на свете спокойней меня.

— Если бы они представляли опасность, то не нарывались бы.

Полицейский обернулся к хозяину:

— Если понадобимся, мы здесь, поблизости.

А прежде чем выйти на улицу, сказал, обращаясь к своему напарнику, но так, что голос его раздался на весь магазин:

— Обожаю дураков: если бы не они, мы сейчас могли бы столкнуться с бандой налетчиков.

— Ты прав, — ответил тот. — Дураки развлекают нас, а опасности не представляют.