Заир - Пауло Коэльо

— Михаил не так знаменит, не так богат и совсем не так тесно связан с теми, кто рулит, — ответила Анастасия. — С точки зрения женщины шансы у них равны.

Все рассмеялись, и бутылка вновь пошла по кругу. Я был единственным, кто не видел тут ничего смешного. Кроме того, я сам себе удивлялся: уже много лет не сидел я прямо на тротуаре парижской улицы — и ничего.

— Судя по всему, племя многочисленней, чем вы думаете. Оно распространилось от Эйфелевой башни до города Тарба, где я недавно был. Правда, я не вполне понимаю, что происходит.

— Гарантирую, что его можно встретить за тридевять земель от Тарба, а ходит оно по таким интересным маршрутам, как Путь Сантьяго. Оно отправляется куда-нибудь во Францию или в Европу, думая, что составляет общество за пределами общества. Они боятся вернуться домой, поступить на службу, жениться — и будут сопротивляться этому как можно дольше. Среди них есть богатые, есть бедные, но деньги для них роли не играют и ничего не решают. Они совершенно другие, и все же люди делают вид, будто не замечают их, хотя на самом деле боятся.

— А без этой агрессивности — нельзя?

— Никак нельзя. Страсть к разрушению — это созидательная страсть. Если бы они не были агрессивны, бутики заполнились бы такой вот одеждой, издательства открыли бы журналы, специализирующиеся на новом направлении, на телевидении появились бы программы, посвященные «племени», социологи и психологи начали бы публиковать исследования — и все потеряло бы свою силу. Чем меньше знают, тем лучше: лучший вид защиты — нападение.

— Я вообще-то пришел всего лишь получить кое-какие сведения — и больше ничего. Быть может, если бы я провел с вами сегодняшнюю ночь, это обогатило бы меня новыми впечатлениями и позволило бы еще дальше отодвинуть личную историю, которая не дает мне эти впечатления получать. Тем не менее я никого не хочу брать с собой. Если я не получу помощи от вас, Михаил, то мой Банк Услуг обеспечит меня всем необходимым. Я уезжаю через два дня. Сегодня вечером у меня важный деловой ужин, но затем — две недели свободы.

Михаил о чем-то размышлял.

— Вам решать — у вас есть карта, вы знаете название городка, и вам нетрудно будет найти, где переночевать. Но, по моему мнению, Банк Услуг поможет вам лишь добраться до Алма-Аты, но не дальше, ибо степь живет по своим правилам. И потом, если не ошибаюсь, и я ведь тоже положил кое-что на ваш счет. Пришло время возвращать кредит — я давно не видел мать и хочу навестить ее.

Он был прав.

— Пора приниматься за работу, — вмешался муж Альмы.

— Зачем вам ехать со мной, Михаил? Неужели только из-за матери?

Но он не ответил. Альма встряхнула свой бронзовый поднос, ее муж выбил дробь на барабане-атабаке, все остальные начали просить милостыню у прохожих. Почему он собрался ехать со мной? И как я смогу воспользоваться Банком Услуг в степях, где никого не знаю? Визу я получу в посольстве Казахстана, машину возьму напрокат, а проводника мне предоставит французское консульство в Алма-Ате. Что еще нужно?

Я стоял, оглядывая «племя» и не очень понимая, что делать. Не время было обсуждать поездку — дома меня ждали работа и возлюбленная: почему бы не распрощаться прямо сейчас?

Почему? Потому что я чувствовал, что свободен. Потому что делал то, чего давно уже не делал, и открыл душу новым впечатлениям, и отстранил от себя примиритель, и решил испытать то, что, быть может, и не слишком сильно меня интересовало, однако сильно отличалось от всего прочего в моей жизни.

Водку выпили, и по кругу пошла бутылка рома. Я терпеть не могу ром, но, раз ничего другого нет, пришлось применяться к обстоятельствам. Продолжали звучать барабан и бронзовая «бахрома», и, если кто-то из прохожих неосторожно оказывался вблизи, одна из девушек тут же протягивала руку за подаяньем. Прохожий, как правило, ускорял шаги, но вслед ему все равно раздавалось: «Спасибо, дай вам Бог удачи». Кто-то из них, заметив, что на него не нападают, вернулся и дал денег.

Минут десять понаблюдав за всем этим, причем никто из «племени» ко мне не обращался, я зашел в бар, купил две бутылки водки, а ром выбросил в урну. Анастасии, кажется, понравилось это, и я попытался завязать с ней разговор.

— Объясните мне, зачем вы носите это? — я показал на колечко в носу.

— Почему в вашем кругу дамы носят драгоценности? Ходят на высоких каблуках? Надевают декольтированные платья даже зимой?

— Это не ответ.

— Я сделала себе пирсинг, потому что мы — новые варвары, захватившие Рим: военной формы у нас нет, а отличать своих как-то ведь надо.

Это звучало так, словно мы с ней переживали важнейший исторический момент, но те, кто возвращался домой, видели только бездомных бездельников, заполняющих улицы Парижа и отпугивающих туристов, которые так славно пополняют городской бюджет. «Бедные матери, — думали прохожие, — с ума, наверно, сходят: произвели их на свет, а те совсем от рук отбились».

Я сам был таким когда-то в ту пору, когда движение хиппи пыталось показать свою силу — рок-концерты на стадионах, волосы до плеч, разноцветные джинсы, «пацифики», пальцы, растопыренные в виде буквы «V» и означающие «мир и любовь». Все кончилось тем, чего опасается Михаил, — они стали еще одним продуктом потребления, исчезли с лица земли, уничтожили своих идолов.

По улице шел одинокий прохожий. Юноша в коже приблизился к нему, протягивая руку. Он просил подаяния. Вместо того чтобы ускорить шаги и пробурчать что-то вроде «мелких нет», прохожий остановился, оглядел всю компанию и громко произнес:

— У меня долгов — примерно на сто тысяч из-за экономического положения в Европе, дома и непомерных расходов, в которые ввергает меня жена. Иными словами — мне хуже, чем вам, гораздо хуже! Дайте мне хоть одну монетку — уменьшить мой долг.

Лукреция — та девушка, которую Михаил называл своей возлюбленной, — протянула ему кредитку в пятьдесят евро.

— Купите себе немножко икры. Надо же как-то скрасить вашу убогую жизнь.

Прохожий как ни в чем не бывало взял деньги, поблагодарил и удалился. Пятьдесят евро! У этой итальянской девушки в кармане — пятьдесят евро. А они клянчат подаяние!

— Хватит торчать здесь, — сказал юнец в коже.

— А куда мы пойдем? — спросил Михаил. Поищем других. Север или юг?

«Запад», — решила Анастасия, которая, как я только что услышал, развивала свой дар.

***

Мы прошли мимо колокольни собора Сен-Жак, у которого много веков назад собирались паломники, отправляясь в Сантьяго-де-Компостела. Миновали Нотр-Дам, где встретили еще нескольких «новых варваров». Водку допили, и я купил еще две бутылки, хоть и не был уверен, что все мои спутники достигли совершеннолетия. Никто не сказал мне спасибо, восприняв угощение как должное.

Я отметил, что начинаю пьянеть и поглядываю на одну из вновь пришедших девиц с интересом. Все они галдели, пинали мусорные баки и не произносили ничего, решительно ничего интересного.

Мы перешли на другой берег Сены и остановились перед лентой, какими обычно огораживают место будущего строительства. Пришлось сойти на мостовую и вернуться на тротуар метров через пять.

— Не сняли, — сказал парень, присоединившийся к нам недавно.

— Что? — осведомился я.

— А это еще кто?

— Наш друг, — ответила Лукреция. — Ты, наверно, читал какую-нибудь из его книг.

Парень узнал меня, однако не проявил ни удивления, ни восторга — наоборот, спросил, не могу ли я дать ему денег, в чем было ему сейчас же отказано.

— Если хотите знать, зачем здесь эта лента, раскошеливайтесь. Всему на свете — своя цена, и вы это знаете лучше, чем кто-либо еще. А информация — один из самых дорогих продуктов.

Никто не пришел мне на помощь, и мне пришлось уплатить евро за ответ.

— Не сняли ленту. Это мы ее здесь привязали. Видите, здесь не идет никакой стройки — всего лишь дурацкий кусок бело-красного пластика, который запрещает проход по этому дурацкому тротуару. Однако никому и в голову не приходит спросить, зачем он тут: все послушно сходят на мостовую, рискуя попасть под машину, и через несколько шагов вновь поднимаются на тротуар. Кстати, я читал, что с вами случилась неприятность?

— Именно потому, что я шел по проезжей части.

— Ничего, в этих случаях люди удваивают внимание: это и подвигло нас на эту затею с лентой. Пусть знают, что происходит вокруг.

— Ничего подобного, — заметила девушка, которую я счел привлекательной. — Это всего лишь шутка. Придумано, чтобы посмеяться над людьми, которые подчиняются неизвестно чему. Бессмысленно, и не имеет значения, и никто не попадает под машину.

К ватаге присоединились новые члены — теперь их было одиннадцать и две немецкие овчарки. Теперь они уже не просили подаяния, потому что никто не решался приблизиться к банде дикарей, которым доставляло удовольствие пугать людей. Пить было нечего, и все поглядели на меня так, словно поить их входило в мои обязанности, и попросили купить еще водки. Я понял, что это мой «пропуск» в паломничество, и стал искать магазин.