Нежное укрощение ярости - Лули Тан Цу

дала воды, потом стащила с кровати покрывало и укутала меня.

— Да уж. Ну я тоже немного прихвастнула. Думала, у тебя вон как все круто получается. Я ведь стараюсь, стараюсь, а толку ноль. Я накопила и сделала губы, ресницы, сейчас коплю — нос немного подкорректирую, потом грудь увеличу. Думаешь, мне это нравится? Нет! Но это пропуск в мир богатеев. Я внешность свою подкорректирую, а он сначала на все эти модные причуды клюнет, а потом уже душу мою разглядит. Хотя на что он клюнул у тебя? Грудь, конечно, у тебя побольше моей будет, ну и волосы, что есть то есть. Впрочем, ты ничего так, не гламурная красотка, но очень даже ничего.

Ну все, Люба похвалила простушку вроде меня, упасть не встать. Впрочем, я не сердилась. Люба словно сняла какую-то маску с себя, маску надменности, у неё даже взгляд изменился. Ласковый такой, по-матерински добрый.

Но вот же смешно, она усаживала меня перед зеркалом, сама на себя глянула, и тут же приняла вид эдакой прожжённой девицы, ежесекундно страстной и томной. И сразу всё, что делает её не похожей на других рассеялось.

Я вздохнула. Этого ей не объяснишь, если уж она так начала себя перекраивать, то, наверное, видит себя как-то иначе в зеркале.

— Да знаю я, что ты вздыхаешь, — махнула на зеркало Люба, и снова вернулась на её лицо доброта. — Сама не рада, что так перестаралась вот с этим всем, — она надула губки, точнее, в её случае губищи.

— Ты просто не можешь поверить, что на такую как ты есть, кто-то обратит внимание? Тебе кажется, что в их «денежном» мире только отреставрированные девицы и нужны. Но это не так, я думаю, что все-таки человек на человека обращает внимание, — сказала я задумчиво.

— Ну да, поэтому первым делом человек по имени Яр предложил тебе переспать. Потому что душа ему твоя приглянулась, ага, — засмеялась Люба, но тут же спохватилась, увидев выражение моего лица в зеркале. — Ты только по новой не реви. Ты, Марго, того, но очень ты милая с этой своей наивностью. Давай-ка я из тебя сделаю такую красотку, что этот баран упадёт к твоим ногам и не встанет, пока ты ему не прикажешь.

Это было так смешно, что мы обе засмеялись в голос. Представить Яра в таком положении — верх нелепости.

Тут снова в каюту постучали, просто приёмный день какой-то. Люба пошла открывать. Это была ассистентка Наташа, из рук которой вырвался Марат и подбежал ко мне.

— Не хочу там один, можно я с тобой посижу. Я тихо, обещаю, — сказал мне Марат и злобно посмотрел на Наташу.

Я притянула к себе мальчика, кивнула Наташе, мол, все в порядке, можешь идти.

— Итак, — потёрла наманикюренные лапки Люба, — приступим. Марат, ты будешь моим ассистентом. Вот тебе набор кистей, разложи их на столе по порядку — от самой толстой к самой тонкой. Справишься?

Марат деловито кивнул и занялся делом. Люба вытащила смартфон, пощёлкала по экрану длинными коготками, и на всю каюту полетела очень зажигательная музыка.

Вихляя попой, она выдавила крем себе на запястье и аккуратными движениями растёрла мне в лоб, щеки, нос, подбородок. Также она поступила и со своим лицом.

Потом она сунула нос в баночки с тональными средствами, снова смешивала оттенки на запястье, наносила мазки полученных тонов на своё лицо, на моё лицо.

В конечном итоге, мою очень светлую кожу она затонировала одним средством, свою загорелую — другим. Добавила мазки консилера под глаза, у носа. Прошлась светящимся хайлатером по скулам, по перегородке носа, под бровями — мне подошёл белоснежно-серебристый, ей розовато-коричневый.

Марат смотрел на нас как на обезьянок, потом прищурился и сказал Любе:

— Вы не рисуйте себе лица очень ярко, папа говорит, что намазанных женщин очень сложно потом отмыть, поэтому лучше с ними не связываться.

— Ага, — прикинула Люба и поколдовала с кисточками, которые ей подавал Марат и тенями. — Зацени, Маратик, как тебе?

Марат важно покивал головой. Они расступились, и я увидела в зеркале себя.

Казалось бы, на лице нет косметики, но глаза выглядят пронзительно голубыми, а кожа белая, с лёгкими отсветами на скулах, и румянец почти незаметный, холодно-розовый слегка коснулся щёк, подсветив белизну кожи словно изнутри.

Не знаю, как Люба это сделала, но это было чудом.

— А что ты сделаешь с собой? — спросила я её, не в силах оторваться от своего отражения.

— По совету Марата — сделаю немного. Мы с Маратом принялись ждать, что получится у Любы. И надо же, это тоже было похоже на чудо.

Классические стрелки, матовая нюдовая помада, немного эффекта влажных век, и Люба внезапно сгладила свою намеренную «выпуклость», притушила черты классикой макияжа. Марат и это одобрил.

— Ну а теперь дело за платьями! — решила Люба. — Так, Марат, тебе такое не полагается, не собираешься ли ты отправиться в свою каюту.

— Не собираюсь! — решительно заявил Марат и посмотрел так на Любу, что она ахнула. — Нет, ну вылитый папаня. Как скажете, сэр. Тогда сиди тут, будешь говорить, одобряешь или нет. А мы пойдём в спальню, будем переодеваться.

— Идёт! — Марат поднял вверх два больших пальца.

Люба остановилась перед растерзанным чемоданом. Подцепила пальцами одну тряпочку, другую.

— Мда. Придётся ориентироваться по цвету, иначе мы тут надолго застрянем. Тебе пойдёт, ах, вот это, давай примерь, — Люба выдернула из вороха одежды что-то серебристо-голубоватое, переливающееся. Коктейльное платье до колен будто было сшито из мелких чешуек.

Стесняясь Любы, я стянула свою рубашку и джинсы, и натянула платье. Оно не было в обтяг, чуток свободно, но прекрасно были заметны и грудь, и талия, и попа.

Люба подошла сзади и распушила мои золотистые волосы. На фоне голубоватого платья они смотрелись особенно красиво. Я вдруг почувствовала себя так, как, наверное, никогда не чувствовала.

Не придавала особого внимания своей внешности, да, мне было важно, чтобы вещи были стильные, но всегда на первом месте было удобство.

А сейчас из зеркала на меня смотрела девушка, к которой постеснялся бы подойти даже самоуверенный Игорь, и мне не стыдно было бы постоять рядом с мадамой Яра.

Это была сила. Сила, которую я не понимала, которой не пользовалась, считая, что внешностью мы — женщины только завлекаем мужчин.

А ведь это была сила, которой я могла пользоваться сама для себя. Мысли меня удивляли, окрыляли.

Пока я себя разглядывала и постигала премудрости женских чар, Люба копошилась в моей одежде.

— Знаешь что, — сказала она в своё оправдание, хоть я и не