Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– А остальные бедняжки согласятся ждать, чтобы устроить праздник для ваших внуков? «Устроить римские каникулы». Кажется, у Поупа[33] или кого-то еще есть такие строчки. «Устроить римские каникулы…» – повторил милорд, весьма довольный тем, что способен цитировать фразы классиков по памяти.

– Эти слова принадлежат Байрону, и они не имеют ни малейшего касательства к тому, о чем мы с вами говорим. Я удивлена, что ваша милость цитирует Байрона, который был крайне аморальным стихоплетом.

– Я видел, как он принимал присягу в палате лордов, – извиняющимся тоном пояснил лорд Камнор.

– Довольно! Чем меньше о нем вспоминать, тем лучше, – отрезала леди Камнор. – Я уже заявила Клэр, что ей лучше не думать о том, чтобы выйти замуж до Рождества, и что бросать школу в такой спешке не годится.

Но Клэр вовсе не собиралась дожидаться Рождества; в кои-то веки она осмелилась пойти против воли графини, не прибегая, впрочем, ни к открытой оппозиции, ни к бурным выражениям протеста. Гораздо труднее оказалось разубедить мистера Гибсона приглашать Синтию на свадьбу, пусть даже после нее девушка должна была немедленно вернуться в свою школу в Булони. Поначалу Клэр заявила, что этот план представляется ей восхитительным и очаровательным, а потом добавила, что она опасается, что ради того, чтобы иметь своего дорогого ребенка подле себя, ей придется отказаться от собственных желаний, потому что поездка, дескать, обойдется непомерно дорого.

Но у мистера Гибсона, крайне экономного в повседневных расходах, оказалась по-настоящему щедрая душа. Он уже продемонстрировал это, отказавшись от права на пожизненное владение очень небольшой земельной собственностью своей будущей супруги, оставленной ей покойным мистером Киркпатриком, в пользу Синтии; при этом он предпринял меры, необходимые для того, чтобы по окончании школы она бы приехала к нему домой в качестве его дочери. Доход от этой собственности составлял тридцать фунтов в год. И теперь, решая вопрос относительно присутствия дочери Клэр на их свадьбе, он вручил миссис Киркпатрик три пятифунтовые банкноты, заявив, что эти деньги должны помочь преодолеть препятствия для приезда Синтии. В тот момент миссис Киркпатрик была склонна согласиться с ним и, поддавшись влиянию его личности, внушила себе, будто таково и ее желание. Если бы письмо и деньги были бы отправлены в тот же самый день, пока длилось это очарование, то Синтия, пожалуй, и впрямь стала бы подружкой невесты для своей матери. Но написать письмо помешала сотня мелких недоразумений и прочих хлопот, и к следующему дню материнская любовь несколько поубавилась; ценность же денег, напротив, возросла: они были очень нужны самой миссис Киркпатрик, ведь они всегда доставались ей тяжким трудом. При этом представляющаяся необходимой разлука матери с дочерью уменьшала количество выражений привязанности, коими она должна была осыпать свое дитя. Итак, миссис Киркпатрик вновь сумела убедить себя в том, что было бы неразумно отрывать Синтию от учебы и препятствовать исполнению дочерью ее обязанностей сразу же после начала семестра. И она написала письмо мадам Лефевр, в котором настолько убедительно изложила вышеозначенные доводы, что полученный ею ответ буквально повторял их слово в слово. Суть этого послания была передана мистеру Гибсону, чье владение французским языком оставляло желать лучшего, и досадное недоразумение было улажено к его негромкому, но искреннему сожалению. А вот пятнадцать фунтов обратно к нему так и не вернулись. Собственно говоря, не только эта сумма, но и большая часть из той сотни фунтов, что лорд Камнор пожаловал ей в качестве приданого, ушли на то, чтобы покрыть ее долги в Эшкомбе; поскольку с тех пор, как миссис Киркпатрик возглавила школу, ее можно было назвать какой угодно, только не процветающей. К ее чести следует заметить, что она предпочла рассчитаться с долгами, а не тратить деньги на пышный свадебный наряд и украшения. Это было одно из тех достоинств, за которые миссис Киркпатрик следовало уважать, – она всегда аккуратно оплачивала счета магазинов, с которыми имела дело; пожалуй, можно сказать, что в таких случаях в ней просыпалось чувство долга. Какими бы недостатками ни грешила ее легкомысленная и поверхностная натура, она всегда испытывала неловкость до тех пор, пока полностью не рассчитывалась с долгами. Тем не менее угрызения совести не помешали ей присвоить деньги будущего супруга и пустить их на собственные нужды, как только было решено, что они не будут использованы по первоначальному предназначению. Все те предметы и безделушки, что она на них приобрела, должны были произвести неизгладимое впечатление на женскую половину Холлингфорда. Она с легкостью убедила себя в том, что постельное, столовое, равно как и нижнее белье, никто не увидит, а вот каждое надетое ею платье непременно даст обильную пищу для пересудов в маленьком городке.

Как результат, запас ее нижнего белья отличался крайней ограниченностью, а нового у нее не было вовсе. Зато оно было очень изящным, и она аккуратно штопала его своими ловкими пальчиками в те долгие вечера, когда просиживала за этой работой, уложив своих воспитанниц спать и говоря себе, что уж в следующий раз шитьем вместо нее будет заниматься кто-либо иной. И впрямь, в такие часы в памяти у нее всплывали многочисленные оказии и обстоятельства, когда она вынуждена была повиноваться чужой воле, и Клэр давала себе слово, что они никогда более не повторятся. Люди вообще склонны преувеличивать ценность нового образа жизни, отличного от того, к которому они привыкли, надеясь, что уж он-то будет свободен от забот и треволнений! Она вдруг вспомнила, как однажды нынешним летом в Тауэрз, уже будучи помолвлена с мистером Гибсоном, провела битый час перед зеркалом, укладывая волосы в новую прическу, тщательно скопированную из модного журнала миссис Брэдли, после чего сошла вниз во всем великолепии, ожидая своего возлюбленного. Но леди Камнор безжалостно отправила ее обратно, словно она была несмышленой девочкой, и велела уложить волосы по-старому, дабы не строить из себя посмешище! В другой раз ее заставили переодеться в платье, которое, по ее мнению, шло ей куда меньше, зато вполне соответствовало вкусам леди Камнор. По большому счету, все это были пустяки, но пустяки, служившие недавними и живыми примерами того, что ей приходилось терпеть и сносить на протяжении долгих лет. И ее привязанность к мистеру Гибсону возрастала пропорционально тому сонму мелких и крупных несчастий, средством избавления от которых он должен был стать. В конце концов, это время надежд и кропотливого шитья, изредка разбавляемое обучением, нельзя было назвать таким уж неприятным. Вопрос со свадебным платьем был решен. Его должны были презентовать ей ее бывшие воспитанницы из поместья Тауэрз, как и вообще одеть с головы до пят в этот достопамятный день. Лорд Камнор, как мы уже упоминали выше, подарил ей сотню фунтов в качестве приданого и дал мистеру Престону carte-blanche[34] в отношении свадебного завтрака, который должен был состояться в старой зале Манор-хауса в Эшкомбе. Леди Камнор, несколько раздосадованная тем, что свадебная церемония не была отложена до рождественских каникул ее внуков, тем не менее подарила миссис Киркпатрик превосходные часы с цепочкой английской работы, куда более увесистые и неудобные, зато намного более надежные, чем та иностранная безделица, что так долго провисела у нее на талии, часто вводя ее в заблуждение.

Таким образом, приготовления Клэр продвигались вперед весьма успешно, тогда как мистер Гибсон пока что не предпринял ровным счетом ничего, дабы привести собственное жилище в приличествующий его новому статусу вид. Он знал, что должен сделать что-нибудь. Но что именно? С чего начать, когда вокруг столько работы, а у него так мало времени для надзора? В конце концов, после долгих размышлений он принял весьма мудрое решение попросить одну из мисс Браунинг по старой дружбе взять на себя заботы о необходимых приготовлениях в его доме, которые нужно было сделать в первую очередь, а все прочие украшательства и отделку отдать на откуп своей будущей супруге. Но, прежде чем обратиться к обеим мисс Браунинг с подобной просьбой, он должен был рассказать им о своей помолвке, которую до сих пор держали в тайне от городских обывателей, объяснявших его частые визиты в Тауэрз состоянием здоровья графини. Мистер Гибсон представил, с каким злорадством хихикал бы за спиной вдовца зрелого возраста, который явился бы к нему с признанием, подобным тому, что он сам собирался сделать обеим мисс Браунинг. Мысль о предстоящем визите вызвала у него нескрываемое отвращение, но делать было нечего, и однажды вечером он нанес им «случайный», как они выразились, визит и поведал свою историю. В конце первой главы – то есть в конце повествования о «телячьих нежностях» мистера Кокса – мисс Браунинг удивленно всплеснула руками.