Яд или лекарство? Как растения, порошки и таблетки повлияли на историю медицины - Томас Хэджер

просто набор химических реакций, что ж, тогда мы можем изменить все это с помощью химии. С помощью лекарств.

Наши психические состояния больше не являются нашей сущностью. Это симптомы, которые можно лечить. Если мы испытываем тревогу, мы можем принять лекарство от этого. Если у нас депрессия, мы можем использовать другой препарат. Проблемы с концентрацией внимания? Еще одно лекарство.

Конечно, все не так просто. Но многие люди ведут себя, словно это так.

Интермедия

«Золотой век»

«Начинающий свою практику после получения квалификации в 1930-е годы доктор обладал приблизительно десятком зарекомендовавших себя средств для лечения разнообразных болезней, с которыми он должен был сталкиваться ежедневно, – писал историк медицины Джеймс Ле Фаню. – Тридцатью годами позже, когда тот же самый доктор приближался к пенсии, этот десяток превратился в число, превышающее две тысячи».

Эти 30 лет, с середины 1930-х до середины 1960-х, были названы, как говорят историки лекарств, «золотым веком» развития фармацевтики. Тогда переживали расцвет многие сегодняшние гиганты по производству лекарств: они нанимали батальоны химиков, токсикологов, фармакологов, возводили невероятные прорывные лаборатории и нанимали целые офисы маркетологов и специалистов по патентам. Из этих быстрорастущих корпораций шел, казалось, нескончаемый поток чудодействующих средств: антибиотиков, нейролептиков, антигистаминных, антикоагулянтов, лекарств от эпилепсии, против рака, гормонов, мочегонных, успокоительных, болеутоляющих – возможности казались безграничными.

Благодаря антибиотикам и вакцинам ученые-медики победили многие инфекционные заболевания, мучившие человечество с начала времен, и продолжали работать над остальными. Благодаря антипсихотикам и новым исследованиям нейромедиаторов они открыли совершенно новые области изучения и подходы к проблеме психического здоровья. Теперь они готовились к походу на последних великих убийц – болезни сердца и рак.

Но именно тогда, на пике своего успеха, производители лекарств начали беспокоиться.

Многие открытия «золотого века» произошли более или менее случайно, например, когда неудачный антигистаминный препарат был использован для предотвращения операционного шока, что неожиданно привело к появлению антипсихотиков, или когда консервант пенициллина оказался транквилизатором.

Эти удачи – историки лекарств любят использовать слово «озарения» – привели к миллиардам долларов дохода, и, следуя за ними, фармацевтические компании создали сотни подобных препаратов, увеличивая прибыль. Затем компании вложили бо́льшую часть этой прибыли в новые исследования и разработки, полагая, что более целенаправленные, более информированные штудии могут привести к следующим великим открытиям. Счастливые случаи прошлого уступят место более рациональному, более прицельному типу исследований, основанному не на игре с химическими веществами и надежде, что в результате получится что-то хорошее, а на значительно расширившемся понимании организма и того, какие нарушения происходят при заболеваниях. Выяснить, что пошло не так в организме, определить процессы, вовлеченные в это на молекулярном уровне, а затем разработать лекарства для борьбы с ними. Именно такой подход должен был открыть следующий золотой век, который, как казалось в 1960-е годы, был уже на горизонте.

И все же были намеки на то, что все может сложиться не так, как хотелось бы. Возьмем, к примеру, антибиотики. Все чудеса, творимые антибиотиками, казалось, достигли своего рода естественного предела. Бактерии, против которых действовали антибиотики, были относительно простыми существами. У них было так много уязвимых мест: клеточная стенка (где работал пенициллин), их система переработки пищи (где работали сульфаниламиды) и так далее. Чтобы сделать больше антибиотиков, нужно было найти больше точек для атаки. А их число небесконечно. Даже если удается обнаружить еще одну, бактерии обладают поразительной способностью находить способы борьбы с антибиотиками, что приводит к резистентности. Будет ли конец антибиотикам?

Оказалось, что да. За 30 лет с момента появления сульфы до конца 1960-х годов на рынке появилось 12 новых классов антибиотиков, причем каждый класс содержал несколько фирменных вариантов. За 50 лет с тех пор появилось только два новых класса. И очень мало денег вкладывается в разработку новых антибиотиков. Это кажется трагичным в свете растущей проблемы устойчивости к антибиотикам, и так оно и есть, но на это находятся веские причины.

Отчасти это связано с тем, что все лежащие на поверхности варианты уже собраны – все легкие мишени определены и отработаны. Частично причина финансовая.

Поиск новых антибиотиков недешево стоит, а окупаемость сравнительно невелика.

Прием подходящего антибиотика устраняет основное бактериальное заболевание за несколько недель, после чего пациенту больше не нужны лекарства. Это означает отсутствие продаж. А отсутствие продаж означает, что у фармацевтических компаний мало стимулов для поиска новых антибиотиков.

Та же концепция ограниченного числа мишеней применима и к человеческому организму. Конечно, мы гораздо сложнее бактерий, иногда даже очень сложны (как в случае с мозгом и иммунной системой). Но эта сложность небесконечна. Чем больше ученые узнавали о молекулярной работе организма, тем больше они понимали, что и здесь количество мишеней для лекарств имеет свои пределы. Возможно, до достижения этих пределов еще далеко, но тем не менее они есть. А когда все мишени для серьезных заболеваний уже определены и разработаны препараты для их лечения, зачем кому-то нужны новые лекарства?

В то же время быстрорастущие издержки разработки новых лекарств означали, что эти чудовищных размеров компании нуждались в препаратах, которые будут продаваться широко и даже шире, чем все остальное. Так постепенно началось движение в сторону лекарств – таких как, например, транквилизаторы, – которые не столько спасали жизни, сколько делали их более комфортными. Следующая значительная эпоха, самая богатая в истории фармакологии, сфокусируется, скорее, на качестве жизни, чем на ее спасении.

Глава 7

Секс, таблетки и еще больше таблеток

Существуют тысячи таблеток, но только одну из них называют «эта таблетка», та самая. В некотором смысле это весьма оригинальное лекарство: по сути, оно не облегчает симптомы, как болеутоляющие, и не спасает жизни, как антибиотики. В его основе лежит социальный активизм, каким он был в медицинских исследованиях, и его эффект по большей части культурный. Эта таблетка привела к революции в сексуальных нравах мира, открыла огромный спектр возможностей для женщин и больше, чем почти все остальные лекарства, изменила наш мир.

До этой таблетки радости секса были почти неизбежно связаны с зачатием. Создание жизни для многих оставалось в компетенции Бога, хотя в восприятии большого количества людей эта область относилась уже к медицине. Это не останавливало попыток порвать логическую связь между сексом и рождением детей на протяжении всей истории человечества. В Древнем Китае женщины принимали раствор из свинца и ртути для предотвращения беременности. В классической Древней Греции зернышки граната использовались как противозачаточное (из-за