Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем

В Смоленске, где остановилась царица со своей многочисленной свитой, приехали Михаил Александрович Нагой и князь Василий Михайлович Мосальский; один из них был родственником царицы Марии Нагой, второй – ближним боярином и дворецким. Одетые в польские гусарские костюмы, посланцы царя вошли в большую, богато украшенную избу, в которой остановилась царица и низко склонились перед ней в поклоне. Марина, сидя в окружении придворных дам и панов, одетая в пышное французское платье с вырезом на груди приветствовала князей.

Нагой и Мосальский через толмача сообщили, что рады приветствовать молодую суженную государя, который в знак почтения и заботы прислал подарки невесте, дабы скрасить ее путь в Москву. Слуги медленно внесли дары: шкатулка с драгоценностями в стоимость 500 тыся рублей, золотые рукомойники, кованые золотые цепи, 13 бокалов, 40 соболиных шкурок и 100 золотых. Щедрость царя сильно била по казне, но тогда никто не знал, что в скором времени все богатства вернутся обратно.

В Москве основательно готовились ко встречи царской жены. Григорий сам лично на взмыленном коне ездил целыми днями по городу, проверяя, как установлены мосты, какие подобраны лошади, готовы ли свадебные сани, строго выговаривая за каждый промах. Он приказал дворянам готовить самые красивые кафтаны и упряжь для лошадей, а стрельцам выдал новое обмудирование – красные карамзиновые кафтаны и новые шаровары. По царскому приказу специально для поляков и Марины Мнишек был построен небольшой костел у Стретенья на переходе подле Николы Явленского.

Прибыл посол от Юрия Мнишека, уведомившего о прибытии сандомирского воеводы в Москву на 24 апреля. Григорий щедро одарил посла и тут же приказал приготовить большой дом для своего тестя, его охраны и слуг.

Накануне приезда Мнишека молодой царь сидел в кабинете и давал указание боярам о предстоящей встречи. Петру Басманову выдалась огромная честь – встретить у ворот царского тестя. Уже идя по коридору в сопровождении немецкой охраны, Григорий увидел, как к нему, перекачиваясь с ноги на ногу, семенил чернокожий карлик в дорогом кафтане медового цвета и белой чалме с большим рубином. Карлик подбежал к царю и, склонившись перед ним, проговорил тонким голоском, плохо выговаривая русские слова:

– Царь руси… твой князь хотеть видеть… Он просить идти быстро…

Молодой человек, посмотрев на арапчонка сверху вниз (тот едва доставал его бедер), устало вздохнул и сказал самому себе: «И что ему еще нужно?» Быстрым шагом, чуть ли ни бегом, пересек он два длинных коридора, свернул в правое крыло и очутился подле тяжелой дубовой двери с железными оковами. Держа в руках маленький кинжал, дабы не быть застигнутым врасплох тайными недругами, царь толкнул дверь и очутился в большой опочевальне, посередине которой стояла кровать под бархатным балдохином. Лунный свет как бы перерезал комнату на две части. Григорий медленным шагом ступил в комнату, озаренный светом луны. В этот вечер он был еще бледнее, чем обычно. Под его красивыми голубыми глазами легли темные тени. Он заметил Ивана Хворостинина, стоящего подле него, взгляд князя был злой и пронзительный, казалось, вот-вот и он накинется на царя.

– Я пришел к тебе, – проговорил Григорий и бросил на землю кинжал, который со звоном стукнулся о каменный пол.

– Я вижу, – холодным тоном проговорил Иван и мельком взглянул на тонкое лезвие, блестевшее в блеклом свете – если быть быстрым, можно в два прыжка схватить его и всадить в сердце того, кого он недавно так страстно любил.

Царь уловил этот взгляд и усмехнулся: быть может, его кравчей тоже в тайне ненавидит его и является сторонником Шуйского. В слух он проговорил:

– Ты хотел меня видеть и я пришел. Чем еще я могу доказать свою любовь к тебе?

– Любовь? – князь рассмеялся и передразнил еще раз. – Любовь! А знаешь ли ты, что такое любовь? Или же тебя ослеплили блеск короны и глаза бесстыжей польской девы?!

– О чем это ты говоришь? – воскликнул Григорий, поняв сущность происходящего.

– А вот о чем! – выкрикнул Иван и ринулся на царя, повалив его на пол.

Григорий отбивался от рук бывшего любовника, не давая тому дотянуться до кинжала. Князь все порывался достать до лезвия, но царь из последних сил толкнул его ногами и тот полетел в сторону, больно ударившись головой о стену. Отплевываясь от катившейся по губе крови, молодой государь встал, покачиваясь от боли, и спросил:

– Тебе Шуйский приказал убить меня?

Иван тоже встал и гордо проговорил:

– Нет.

– Тогда кто же?

– Я сам решил убить тебя, а потом умереть следом, ибо только так мы будем всегда вместе. Завтра приедит отец твоей невесты и мне придется навсегда забыть о тебе, о твоих страстных поцелуях и объятиях. А, может быть, ты решил также как и царевну Ксению отправить меня подальше в монастырь, не так ли?

Григорий улыбнулся так, как улыбаются маленькому несмышленному ребенку, впервые проговорившего слово. Бледность сразу же слетела с его лица, на щеках появился легкий румянец. Быстрым шагом он подошел к князю и взял его лицо в свои ладони, поцеловав в губы.

– Ах, Ваня, ты такой глупый, хотя и казался мне раньше умным. Ну как ты мог подумать, что я захочу расстаться с тобой, удалив тебя от себя? Пока я дышу и пока бьется мое сердце, ты навсегда останешься со мной. Также как и раньше я буду хоть тайком, но приходить в твою опочевальню, все будет как и раньше, верь мне. И никто: ни Марина, ни ее отец не смогут стать преградой между мной и тобой.

Он тяжело дышал, говоря в порыве страсти. Его руки все крепче и крепче прижимали к себе Ивана, который плакал, слыша эти признания. И как раньше он мог усомниться в чувствах возлюбленного, как мог поднять руку на того, кто так сильно любил его? Как хорошо, что он не дотянулся до кинжала, а то лежал бы сейчас царь бездыханным телом с раной в груди и ничего нельзя было бы изменить уже.

– Прости меня, государь. Господь лишил меня разума, просто я сильно ревновал тебя. Прости еще раз, – князь опустился перед ним на колени и поцеловал носок сапога.

Царь, нежно пригладив его волосы, ответил:

– Встань с колен, возлюбленный мой. Тебе не стоит унижаться передо мной. Кстати, – он проговорил, сменив тон, – у меня есть приказ к тебе, которому ты будешь несказанно рад, ибо никто не удостоился такой чести, только ты.

– Приказывай, я все исполню! – с жаром ответил тот и взглянул в лицо Григория.

– Завтра с дарами я пошлю тебя в дом моего тестя, дабы ты справился о его здоровье, как и положено по обычаю. Ты будешь моим послом.

– О, – юноша еще раз склонился в поклоне, – я о многом мечтал, но такая честь для меня – сверх награда. Спасибо тебе за все и… еще раз, прости, что хотел убить тебя, теперь я сам готов охранять твою жизнь от всяких бед.

– Забудь, просто иди ко мне.

Григорий сел на кровать и обнял Ивана. Вместе они провели всю ночь.

На следующий день рано утром протрубили множество труб. Московский люд выбрался из своих домов, дабы лицезреть приезд царского тестя, для встречи с которым уже был приготовлен дворец бывшего царя Бориса Годунова, по улицам разместили стрелецкие полки и польскую пехоту, одетых в самые лучшие обмудирования, лошади к приезду гостя были также украшены в упряжки с большими кистями, перевитыми серебряными колокольчиками.

В обед отворились большие ворота, в которых, окруженный многочисленной охраной и свитой, въехал сандомирский воевода на рослом коне под стать ему. Мнишек был одет не менее роскошно, чем датский принц Иоганн, некогда посетивший Бориса Годунова. Все жители низко склонили головы, когда царский тесть проезжал мимо, и тут же с интересом глядели вслед, когда процессия следовала дальше.

Воевода с высокомерным видом поглядывал по сторонам. Рослый, широкоплечий, с большой черной бородой, одетый в тяжелые дорогие одежды, он напоминал медведя, вышедшего на охоту. Перед большим мостом необычной конструкции, держащегося только на одних канатах, его встретил доверенный человек царя Димитрия Ивановича – Петр Басманов, одетый не менее роскошно, чем Юрий Мнишек. Боярин, окруженный всадниками и стрельцами, красовался на беломордом коне, одетый по последней польской моде в гусарский костюм с золотыми пряжками. Басманов был красивым мужчиной: высокий, стройный, темноглазый, с копной густых иссяня-черных волос, он всегда выделялся из толпы, по нему сохли многие девичьи сердца, чью любовь он с пренебрежением отвергал, считая, что нет на свете той, которая была бы хороша для него.

Подъехав к царскому тестю, Петр спрыгнул с коня и склонил голову.

– Приветствую тебя, отец царицы московской, – произнес он через переводчика, – прошу следовать за мной во дворец, где вас ожидает пышный прием.

Юрий Мнишек был тронут подобной учтивостью. Даже король Сигизмунд, окажись здесь и сейчас, умер бы от зависти к тому, какую оказывают русские честь воеводе. Процессия двинулась дальше через Москву-реку, затем выехала на главную широкую улицу и поехала ко дворцу.