На взлёт! (СИ) - Голотвина Ольга Владимировна

Ожерелье из самоцветов. Подвески из изумрудов, оправленных в золотые «капельки». Массивная брошь у горла, усыпанная мелкими бриллиантами. Пояс с пряжкой – серебро с агатами. Обруч на лбу – золото с крупным рубином. Все это не сочеталось между собой. Так могла нарядиться лишь женщина с мозгами и вкусом сороки. Зато стоили эти побрякушки действительно дорого и надеты были для него, уважаемого гостя с толстым кошельком. Чтоб знал: Ухтию задешево не купишь. Такая наивная уловка...

Среди крикливых, броских украшений терялось то, что определяло положение старухи в халфатийском обществе: маленькое круглое зеркальце на медной цепочке...

Дожевав коврижку и запив ее сладким вином, Ухтия вытерла липкие пальцы о край скатерти и сказала густым, низким голосом:

– Нет, чужеземец. Ты даешь хорошие деньги, но я не подставлю из-за них шею под меч палача.

– Мудрая Ухтия, зачем говорить о казни? – Двуцвет постарался, чтобы в голосе его не звучала насмешка. – Ты же провидица! Взгляни в будущее – и увидишь себя в окружении правнуков, счастливой и богатой.

– Я и так не бедна.

– Сейчас – да. Но ты выдаешь внучку за хранителя скипетра правителя. Твоя юная газель будет жить не в доме жалкого купчишки – во дворце! Ты даешь за нею роскошное приданое, об этом говорит весь Байхент! А плата свахе? А твоя доля в свадебных расходах? Твои сундуки, почтенная Ухтия, глубоки, но не бездонны.

Старуха сердито поджала полные губы, над которыми выделялась темная ниточка усов.

– Не считай золото в моих сундуках, чужестранец. У меня одна жизнь, я ее не продаю.

– А я ее не покупаю, мудрая Ухтия, пусть длится она на радость твоей семье... у тебя ведь большая семья, верно?

Двуцвет заранее узнал все о семействе вдовой старухи, которое проживало в богатом доме на другом конце города и часто навещало бабушку, которая со временем должна была оставить хорошее наследство.

Маленькие глазки старухи забегали по сторонам. Ей явно хотелось взять золото... но как же ей было страшно! Двуцвет видел женщину насквозь. Одно дело – за деньги нашептать купеческой жене, что в будущем ей предстоит изменить мужу с соседом и обрести неслыханное счастье... и совсем другое – влезть в дворцовые игры.

И в тот момент. когда Ухтия открыла рот (то ли отказаться, то ли поторговаться), Двуцвет опередил ее:

– Я назвал цену – и не откажусь от нее, почтенная Ухтия, не увеличу ни на медяк. Но могу добавить подарок... но тогда попрошу еще об одной небольшой услуге.

И на раскрытой ладони протянул перстень с большим сапфиром.

Ухтия, забыв, с кем она говорит и где находится, с восхищением уставилась на камень. Кабошон, чистый и красивый, казался живым, и света висящей над ним лампы хватило, чтобы внутри камня зажглась лучистая звезда.

Наконец старуха опомнилась. Решение было ею уже принято, но она не собиралась вот так, сразу, показать, что сдается.

– И какую услугу я еще должна оказать? – сварливо спросила она. – Свести тебя с одной из жен правителя? Или провести тебя в дворцовую сокровищницу?

– О, ничего столь ужасного, – мягко ответил Двуцвет. – Ты знаешь Байхент и его жителей лучше, чем солнце, что каждый день его освещает.

Старуха польщенно заулыбалась.

– Помоги мне разыскать чужестранку, которая приехала в Байхент с мужем. Имя супруга, видимо, Усман, но наверняка не скажу. Купец, ходил с караваном за Хребет Пророка. Женщина – иллийка. На родине ее звали Фантарина, но здесь ей могли поменять имя.

Старуха помолчала, глядя на столик. Затем сказала негромко:

– Я возьмусь исполнить оба твои поручения, иноземец. А сейчас ступай. Мне предстоит провести вечер в молитвах.

* * *

Оставшись одна, Ухтия неспешно завершила ужин, занятая мыслями. Наконец она взяла молоточек и потянулась к бронзовой пластине гонга. Раздался низкий звон.

В комнату вошла прислужница – смуглая полногрудая женщина со шрамом на левой щеке.

– Убери со стола, Фантарина, – приказала старуха.

Женщина молча поклонилась и принялась собирать опустевшие блюда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ухтия усмехнулась.

Она мудро поступила, не сказав чужеземцу, что Фантарину, вдову купца Усмана, братья покойного мужа отдали в Дом Зеркала. Чтобы молилась за душу покойного супруга... да ясно ведь – чтоб не заявляла права на наследство!

Чужак ищет Фантарину? Вот и хорошо, вот и пусть ищет. А она, Ухтия, сначала разузнает, зачем ему понадобилась иллийка. Может, Фантарине причитаются какие-то деньги от иноземных родственников? Или ее не может забыть далекий поклонник?

Ухтия любила чужие тайны.

3

Рано утром со всех минаретов опять запели муэдзины, ворота открылись, и караван, сопровождаемый глухим звоном бубенцов, медленно вошел в город.

(Л. Соловьев)

– Куда мы теперь? – спросил Дик, глазея по сторонам.

Байхент был не первым халфатийским городом на пути Бенца – но первым, в который он вошел. Райсул предупредил его о высокой входной пошлине для чужеземцев, и оба решили приберечь деньги для столицы.

Теперь Дик убедился, что Байхент не был похож ни на один из городов, которые ему приходилось видеть раньше. И конечно же, он был самым шумным!

Казалось в городе не молчал никто. Прохожие в голос переговаривались или, не стесняясь, распевали песни. На стене перекликались стражники. С высоких узорчатых башенок неслось что-то заунывное – то ли молитвы, то ли заклинания. Пронзительно верещали детишки. Горланили уличные торговцы с лотками. Ревели верблюды, пронзительно голосили ослы.

Невольно вспомнился Фейхштад, где закричать или запеть на улице значило вызвать недоуменные взгляды прохожих и недоброе внимание стражи. Но ладно Фейхштад, джермийское захолустье... так ведь даже Белле-Флори, столица веселых и пылких иллийцев, где часто прямо на площади вспыхивали танцы, – даже там не стоял такой ошеломительный гвалт.

И таких настырных торговцев в Белле-Флори не водилось. Идти рядом с прохожим, дергать его за рукав, нахваливая свой товар – да за такое в любом городе Антарэйди можно было схлопотать по уху. Кроме Байхента.

Вот что нужно от Дика этому пестро одетому типу, явно безумцу, удравшему из-под присмотра? Чего он выплясывает вокруг, зачем трясет связками бус из речных раковин и птичьих косточек? Продает, что ли? Неужели кто-то купит такое убожество? Дик знает халфатийский язык, но этот сумасшедший тараторит так, что ничего не разобрать...

Заметив растерянность капитана, Райсул пояснил, перекрикивая уличный гам:

– Предлагает погадать!.. Ступай, ступай, добрый человек! Клянусь туфлей пророка, мы с моим спутником не хотим знать будущее. Рано или поздно оно само к нам придет, тогда мы на него и посмотрим.

Дик одобрительно ухмыльнулся и припомнил Роситу. Должно быть, этот уличный плясун – такой же мошенник, как «Вьеха».

Верблюды неспешно брели по знакомому пути – в караван-сарай, привычное место остановки. Именно там хозяин каравана начинал и заканчивал свои странствия. Райсул и Дик тоже собирались остановиться там.

– А чего дома такие белые? Каменные? – поинтересовался Бенц.

– Нет, бревенчатые. Просто обмазаны белой глиной. Традиция такая, наши предки привезли в Вайя-Ах.

– Красиво, – одобрил Бенц.

– Красиво, но непрочно, – хмыкнул Райсул. – Там, на старой родине, куда жарче. И дожди идут редко. А здесь зарядят ливни осенью – и плывет эта красота, снова мазать... И крыши плоские, как на Вайя-ах.

– Ну и что? В Спандии тоже крыши плоские, и на юге Иллии...

– В Спандии тепло. А здесь зимой снега наметает столько, что крышу может проломить. Как в Виктии и в Альбине. Только там крыши острые, снег на них не держится, скатывается. А мы все равно строим с плоскими крышами, как предки...

* * *