Очерки из будущего - Джон Манро

кстати, не единственный ремесленник, чье занятие уничтожила фонография. С тех пор как печать перестала использоваться, окулисты в своей массе отправились в богадельню. Зрение действительно было ужасно перегружено до появления фонографа, и теперь, когда чувство слуха начинает брать на себя свою долю работы, было бы странно, если бы не было заметно улучшение состояния глаз людей. Физиологи, кроме того, обещают нам не только улучшение зрения, но и общее улучшение физического состояния, особенно в отношении осанки, поскольку чтение, письмо и учеба больше не предполагают, как раньше, сидячего положения со скрученным позвоночником и ссутуленными плечами. Фонограф наконец-то позволил расширить сознание без судорог в теле.

– Поразительным признаком революции, произведенной всеобщим внедрением фонографа, – заметил я, – является то, что если раньше несчастье слепоты было тем недугом, который наиболее полно отрезал человека от мира книг, остававшегося открытым для глухих, то теперь ситуация изменилась в точности до наоборот.

– Да, – сказал Хэмэдж, – это, конечно, любопытный разворот, но не такой полный, как вы себе представляете. Ожидается, что благодаря новым усовершенствованиям в усилителе все, кроме глухих, смогут пользоваться фонографом, даже если он будет соединен, как в железнодорожных поездах, с общим телефонным проводом. Глухонемые, конечно, будут зависеть от печатных книг, подготовленных для их блага, как книги с рельефными буквами были для слепых.

Когда мы вошли в лифт, чтобы подняться на верхние этажи заведения, Холедж объяснил, что хочет, чтобы я увидел перед отъездом процесс фонографирования книг, который является современной заменой печати. Конечно, сказал он, фонограммы драматических произведений снимались в театрах во время представлений пьес, а фонограммы публичных выступлений и проповедей либо получались таким же образом, либо, если требовалась переработанная версия, оратор заново передавал свое обращение в улучшенном виде на фонограф, но большая масса публикаций фонографировалась профессиональными декламаторами, нанятыми крупными издательствами, одним из которых было это. Он был знаком с одним из таких декламаторов и проводил меня в его комнату.

Нам повезло, что он оказался свободен. По его словам, что-то сломалось в станке, и он бездельничал, пока его ремонтировали. Его рабочая комната была странного вида. По форме она напоминала внутреннюю часть довольно короткого яйца. Его место было на своего рода кафедре в середине маленького конца, а на противоположном конце, прямо перед ним, и на некотором расстоянии от середины чуть в стороны, были расположены ярусы фонографов. Это была его аудитория, но далеко не вся. Посредством телефонной связи он мог одновременно обращаться к другим скоплениям фонографов в других залах на любом расстоянии. Он рассказал, что в одном случае, когда спрос на популярную книгу был очень велик, он подсоединил сразу пять тысяч фонографов.

Я предположил, что если не говорить о типографиях, печатниках, переплетчиках и дорогостоящих машинах, то сравнительная прочность фонографов по сравнению с печатными книгами должна сделать их очень дешевыми.

– Они были бы такими, – сказал Холедж, – если бы популярные декламаторы, такие как Плейвелл, не брали бы за свои услуги такие деньги. Если публика вбила себе в голову, что он – единственный первоклассный декламатор, то не будет покупать чужие работы. Поэтому авторы оговаривают, что именно он будет интерпретировать их произведения, а издатели, находясь между публикой и авторами, находятся в его власти.

Плейвелл рассмеялся.

– Я должен зарабатывать, пока светит солнце, – сказал он. – В следующем году в моду войдет какой-нибудь другой декламатор, и тогда мне останется только подрабатывать. Кроме того, в моем бизнесе на самом деле гораздо больше работы, чем люди думают. Например, после того, как я получаю авторский экземпляр.

– Написанный на бумаге? – вмешался я.

– Иногда она написана, но большинство авторов диктуют на фонограф. Ну, а когда я его получаю, я беру его домой и изучаю, возможно, пару дней, возможно, пару недель, иногда, если это действительно важная работа, месяц или два, чтобы проникнуться идеями и определиться с подходящим стилем передачи. Все это тяжелая работа, и за нее нужно платить.

На этом наш разговор прервал Холедж, который заявил, что если мы хотим успеть на последний поезд из города до полудня, то нам нельзя терять времени.

О поездке к Холеджу я ничего не помню. На самом деле, от крепкого сна меня пробудила остановка поезда и суета выходящих пассажиров. Холедж исчез. Пока я метался по вагону, собирая свои вещи и смутно гадая, что же стало с моим спутником, он вбежал в вагон и, схватив меня за руку, восторженно приветствовал. Я открыл было рот, чтобы спросить, для какой шутки предназначалось это запоздалое приветствие, но, подумав, решил не поднимать этот вопрос. Дело в том, что когда я заметил, что время было не полдень, а поздний вечер, и что поезд был тот самый, на котором я уехал из дома, и что с тех пор я даже не менял места в вагоне, мне пришло в голову, что Холедж мог не понять намеков на день, который мы провели вместе. Однако позже вечером того же дня, когда хозяин и хозяйка были обескуражены моими частыми и бурными взрывами беспричинного веселья, мне не оставалось ничего другого, как выложить все начистоту о своем абсурдном опыте. Мораль, которую они из этого извлекли, заключалась в том, что, если бы я почаще приезжал к ним, поездка по железной дороге не так расстроила бы мой рассудок.

1889 год

Заглядывая вперед: 1976 год н.э.

Говард Уилсон

В течение пятидесяти лет в Европе царил мир. Ужасные революции 19-25 годов были почти забыты. Международный совет проводил свою ежегодную сессию в Константинополе. В этом году делегаты из Уганды и Китая должны были просить о приеме в Конфедерацию, поскольку правительства этих могущественных государств недавно приняли республиканскую конституцию и установили социальную кооперацию. Темой на всех языках, темой, которая заставила созвать Совет на два месяца раньше обычного, были новости из Америки. Поговаривали, что уроженец "Неизвестной земли" сбежал из ее пределов и выступит перед Советом. Ходили всевозможные слухи: что уже три года подряд в Америке не удаются большие посевы зерновых, что корпорации, владеющие хлопковыми плантациями, сжигают две трети урожая, чтобы удержать цену, что крупный рогатый скот и овец атакуют загадочные вредители и они гибнут сотнями тысяч, что восстания пролетариата в Хирмингеме, Сиукс-Фолсе и Виннипеге подавлялись с ужасающей жестокостью, что в связи с общим беспокойством Конгресс проголосовал за значительное увеличение охраны Мексиканской стены и пополнение огромного военного флота. Все это были догадки. О "Неизвестной земле" было действительно мало что известно, истории гласили, что в 1900 году президент страны, Дэвис Кэбот