Скелет в шкафу - Энн Перри

— Может быть, — с показным равнодушием отозвался Персиваль. — Но что-то мне не очень хочется оставаться в этом доме и дальше.

Эстер знала, что Персиваль обдуманно нанес этот удар, но не решалась выглянуть из-за угла — любое неосторожное движение выдало бы ее присутствие. Она по-прежнему стояла, прислонившись спиной к полкам со сложенными простынями и прижав к груди стопку накрахмаленных передников. Но она могла себе представить, какие чувства отразились на лице Роз при последних словах Персиваля. Когда-то Эстер сама пережила нечто подобное в крымском военном госпитале. Там был доктор, которым она восхищалась. Более того — она позволила себе глупость мечтать о нем. И вот однажды он разрушил все ее мечты одной небрежно брошенной фразой. Потом в течение многих недель она вспоминала об этом, и каждый раз ее обдавало горячей волной стыда. Эстер так и не поняла, нечаянно или умышленно обидел ее этот доктор. Да, собственно, теперь это уже не имело никакого значения.

Роз молчала. Эстер даже не слышала ее дыхания.

— В конце концов, — рассудительно продолжал Персиваль, — теперь это далеко не самый лучший дом в Лондоне — везде шныряет полиция, задает вопросы. Все уже знают, что здесь произошло убийство. Мало того — все знают, что убил кто-то из проживающих в доме. И пока убийцу не найдут, сама понимаешь, слухи не утихнут.

— А тебя до той поры никто никуда не отпустит, — в отместку сказала Роз. — Вдруг это ты убил!

Это был поистине сокрушительный удар. Несколько секунд Персиваль молчал, а когда заговорил, голос его звучал раздраженно и чуть надтреснуто:

— Не будь дурой! За каким дьяволом кому-либо из нас это могло понадобиться? Это наверняка кто-нибудь из домочадцев. Полицию так просто не одурачишь. Поэтому они здесь и шныряют до сих пор.

— Да? А допрашивают-то нас! — возразила Роз. — Если все так, как ты говоришь, чего им от нас надо!

— Это только для отвода глаз. — В голосе Персиваля вновь появилась уверенность. — Они вынуждены притворяться, что подозревают слуг. Представь себе на секунду, что бы сказал сэр Бэзил, окажись у них на подозрении кто-нибудь из его родственников!

— Ничего бы он не сказал! — сердито ответила Роз. — Полиция кого хочет, того и допрашивает.

— Конечно, это сделал кто-то из семейства, — чуть ли не презрительно повторил Персиваль. — И я даже догадываюсь, кто именно… и почему. Мне кое-что известно, но я лучше промолчу; полиция и сама быстро с этим разберется. Однако мне пора браться за дело, да и тебе тоже.

Он повернулся, прошел мимо Роз и скрылся в коридоре.

Эстер отступила за порог и осталась таким образом незамеченной.

— О да! — сказала Мэри, складывая наволочки стопкой, и глаза ее вспыхнули. — Роз сохнет по Персивалю. Глупышка. — Она взяла очередную наволочку и придирчиво осмотрела кружева. Сначала надлежало убедиться, не повреждены ли они, и лишь потом начинать гладить. — Он довольно смазлив, но что в этом хорошего? Персиваль будет ужасным мужем — тщеславный, заносчивый, только о себе и думает. Да он бросит ее через год или два. Глаза у него так и рыскают, и взгляд злой. Гарольд — тот куда лучше, но Гарольд на Роз и не посмотрит, он глаз не сводит с Дины. Совсем извелся за последние полтора года, бедняга.

Мэри отложила стопку наволочек в сторону и занялась нижними юбками, очень пышными из-за моды на громоздкие, но эффектные кринолины. Считалось, что кринолины подчеркивают женственность и придают особое очарование фигуре. Сама Эстер предпочитала более скромные и практичные наряды. Впрочем, она всегда отставала от моды.

— А Дина положила глаз на соседского лакея, — продолжала Мэри, механически расправляя кружева. — Хотя я в нем ничего особенного не замечаю, разве что ростом вышел. Под стать Дине. Но, по-моему, рост — не главное в жизни. Человеку от этого ни жарко ни холодно. А когда вы были в армии, вы там часто встречали симпатичных солдат?

Эстер понимала, что вопрос задан по простоте душевной, и потому отвечала Мэри в том же духе:

— Да, случалось. — Она улыбнулась. — К несчастью, все они были уже не в лучшем виде.

— О! — Мэри засмеялась и покачала головой. С хозяйским бельем она уже управилась. — Представляю. Но не огорчайтесь. Когда служишь в таком доме, обязательно с кем-нибудь да встретишься.

Произнеся эти ободряющие слова, Мэри собрала белье в узел и, покачивая бедрами, двинулась к лестнице.

Эстер улыбнулась. Здесь ей больше делать было нечего, и она отправилась на кухню — приготовить ячменный отвар для леди Беатрис. Уже идя с подносом, она столкнулась с Септимусом, выбирающимся из винного погреба, неуклюже придерживая согнутой рукой что-то спрятанное на груди.

— Добрый день, мистер Терек, — приветливо сказала Эстер, словно появление Септимуса из погреба было чем-то вполне привычным.

— Э… Добрый день, мисс… Э…

— Лэттерли, — подсказала она. — Сиделка леди Мюидор.

— О да… Конечно. — Его выцветшие голубые глаза моргнули. — Прошу прощения. Добрый день, мисс Лэттерли. — Он потихоньку отодвигался подальше от двери и вид имел весьма смущенный.

Мимо них пробежала служанка Энни, бросила понимающий взгляд на Септимуса и улыбнулась Эстер. Она была стройная и высокая — как Дина. Со временем из нее вышла бы хорошая горничная, но для своих пятнадцати лет Энни отличалась слишком уж упрямым характером. Эстер не раз видела, как она хихикала и перешептывалась с Мэгги в зале на первом этаже, где слуги пили чай. Заставала она их и за чтением дешевых книжиц, когда обе девчушки, выпучив глаза, с жадностью поглощали описания немыслимых приключений и жутких опасностей. Ох и разыгрывалось у них воображение! Некоторые версии молоденьких служанок относительно недавнего убийства были весьма красочны, но вряд ли заслуживали доверия.

— Прелестное дитя, — рассеянно заметил Септимус. — Ее мать — кондитерша на Портмен-сквер, но сама она вряд ли пойдет по стопам родителей. Мечтательница. — Голос его потеплел. — Любит слушать истории про войну. — Он пожал плечами, чуть не выронив украденную бутылку, покраснел и перехватил спрятанное поудобнее.

Эстер улыбнулась.

— Я знаю. Она и меня забросала вопросами. Думаю, из нее и Мэгги вышли бы отличные сестры милосердия. Как раз такие девушки нам и нужны — быстрые, сообразительные, решительные.

На лице Септимуса явственно проступило недоумение. Похоже, он привык к медицинскому обслуживанию, распространенному в армии до появления Флоренс Найтингейл, а значит, не знаком с ее идеями.

— Мэгги тоже славная девчушка, — озадаченно хмурясь, подтвердил он. — Весьма здравомыслящая. Ее мать — прачка, но служит не в Лондоне. По-моему, она из Уэльса — судя по темпераменту. Очень бойкая девочка, хотя, если надо, то может проявить изрядное упорство и терпение. Когда захворал кот садовника, она над ним всю ночь просидела, так что, наверное, вы правы: из нее вышла бы хорошая сестра. Просто было бы жаль, что приличные девушки — и вдруг занялись бы таким ремеслом. — Он постарался потихоньку передвинуть бутылку повыше, но понял, что сделать это незаметно ему не удастся.

Септимус вовсе не хотел оскорбить Эстер последним замечанием; в своих суждениях он исходил из репутации, которой пользовалась упомянутая профессия, совсем упустив из виду, что беседует с ее представительницей.

Эстер было жалко смотреть, как он смущается, но разговор хотелось продолжить. Она все же отвела глаза от выпячивающейся под жилетом бутылки.

— Благодарю вас. Возможно, я когда-нибудь предложу им заняться уходом за больными. Но надеюсь, вы не упомянете о моем намерении в разговоре с экономкой?

Его лицо сморщилось полунасмешливо-полусерьезно.

— Поверьте, мисс Лэттерли, мне это и в голову не приходило. Я слишком старый солдат, чтобы бросаться в бессмысленную атаку.

— Верно, — кивнула она. — А мне слишком часто приходилось прибирать после таких вот бессмысленных атак.

Лицо его стало вдруг серьезным, голубые глаза прояснились, казалось, даже морщины слегка разгладились. Оба ощутили внезапное и полное взаимопонимание. И Септимус, и Эстер повидали в свое время и битвы, и раны, и искалеченные жизни. Оба знали, к чему приводит бездарность и бравада. Оба чувствовали себя чужими в этом доме с его раз и навсегда спланированной жизнью и строгими правилами, с горничными, встающими в пять утра, чтобы развести огонь, рассыпать по коврам и смести влажные чайные листья, проветрить комнаты, вынести мусор и без устали чистить, полировать, вытирать, приводить в порядок постели, стирать, гладить дюжины ярдов белья, юбок, кружев и тесьмы, шить, приносить и уносить — и так до девяти, десяти, а то и одиннадцати часов вечера.

— Действительно, расскажите им об этом, — произнес он наконец и, уже не скрываясь, передвинул бутылку поудобнее. Затем повернулся и двинулся вверх по лестнице походкой, в которой вдруг разом появились и уверенность, и достоинство.