Полуночное танго - Наталья Калинина

— Мама будет просить, чтобы дело закрыли, — сказала Лиза, когда они сидели в сумерках на жестком гостиничном диване. — Завтра она скажет об этом следователю.

— Это потому, что она подозревает Михаила? — с неожиданной злостью спросил Плетнев.

— Я не спрашивала у нее об этом. Просто она считает, что далеко не в каждом случае на зло следует отвечать злом.

— Передай: я искренне восхищаюсь ею. Хотя это всего лишь громкие слова. Странные вы, Царьковы. — Плетнев не без иронии смотрел на Лизу.

— Я с мамой в данном случае согласна, — тихо, но решительно сказала она.

— Понятно. Только, насколько мне известно, какова бы ни была воля пострадавшей, милиция все равно продолжит расследование.

— Жаль… Ведь вполне возможно, что тот человек уже раскаялся. И казнит себя за то, что сделал.

— Лиза, Лиза, какая же ты наивная! Ты идеально наивный человек, моя милая Лиза.

— Это плохо?

— Не знаю. Сейчас многие играют в наивность, но притворство видно сразу. Наивность стала своего рода модой. Но тебя, повторяю, это не касается. Понимаешь, Лиза, если предположить, что стрелял Михаил, он сейчас на самом деле казнит себя, что называется, душу себе съедает. Ну а если это сделал не Михаил в порыве скоротечного алкогольного гнева, а хладнокровный, расчетливый человек, который теперь сожалеет лишь о том, что не убил?

Лиза молчала. Плетнев отыскал в темноте ее руку — горячую, неспокойную. Ему очень захотелось обнять Лизу, но она осторожно высвободила руку.

— Это не Михаил сделал, — сказала вдруг она. — В ту ночь перед тем, как лечь спать, я вышла отцепить Волчка. Я обмотала днем цепь вокруг дерева, чтобы он гостей не покусал, и забыла про него. Вижу, Михаил у калитки стоит. «Ты, — говорит, — вынеси из сеней мою двустволку. Забыл взять, когда с поминок уходил». Я все сени обыскала, в зале глядела — нигде ее не оказалось. Михаил мне сказал: «Я с тех пор, как егерем стал, без двустволки голым себя чувствую». Повернулся и ушел. Минут через десять грохнул выстрел.

— Так иногда делают, чтобы отвлечь от себя подозрения, — размышлял вслух Плетнев. — Но на Михаила это не похоже.

— Не похоже, — эхом отозвалась Лиза.

— Кто же тогда? — гадал Плетнев, чувствуя, как с души свалился тяжелый камень. Правда, для следствия этот ночной визит Михаила к Царьковым был, пожалуй, еще одной уликой против него. Пускай. Зато сам Плетнев теперь твердо знает, что не брат совершил это преступление, и будет бороться за него со спокойной душой. Только бы Михаил нашелся… — Кто же тогда? — повторил он свой вопрос, обращая его к Лизе.

— Знаешь, мне сегодня что-то не хочется говорить о темных сторонах человеческой души. Моя тоже не из одного света состоит.

— Твоя соткана из лунного сияния и запаха только что распустившихся ландышей. Только пускай об этом не догадывается ни одна живая душа, моя загадочная леди. Прости, Лиза, — переиграл. Мне очень трудно дается этот новый язык.

Лиза рассмеялась.

— Десять лет назад я приняла бы это за чистую монету. Потом бы всю ночь по саду гуляла, мечтала, писала дневник…

— Дай мне почитать свой дневник, Лиза. Не бойся — я не воспользуюсь им в корыстных целях. Хотя кто знает…

— Тебе все можно. Лишь бы тебе хорошо было.

«Непостижимая эта Лиза, — думал Плетнев, когда она, прижав на мгновение его руку к своей щеке, выскользнула из его объятий и, бросив тихое «до завтра», растворилась в черной тени старых акаций возле забора. — Но я вовсе не влюблен в нее. Это что-то другое… Что, интересно? Любопытство? Жажда новых ощущений?..»

Чуть позднее он вышел прогуляться. Дойдя до Царьковых, обогнул их двор и стал спускаться к реке. Заросли репейника на намытом весенним разливом иле казались в лунном свете частью неземного ландшафта. От тихо плескавшейся о песчаный берег воды пахло свежестью и слегка рыбой.

— Назад, Сильва, назад! — услышал он глуховатый мужской голос и тут же увидел собаку, мчавшуюся ему наперерез. Она остановилась в двух шагах от него. — Не пугайся, Михалыч. Не тронет.

Появившийся невесть откуда Саранцев похлопал собаку по холке, и та нехотя сошла с тропинки, слившись с тенью от перевернутой кверху дном лодки.

— Гляжу, и тебе не спится. Лунные ванны решил попринимать, а? Гляди, с непривычки тоже можно перегреться. А мне вот детство припомнилось. Да и вся моя бестолковая жизнь. Как не сложилась смолоду, так и дальше под откос поехала. Закурить найдется?

Они присели на чью-то лодку. Плетнев почувствовал, что от Саранцева здорово попахивает бормотухой.

— Вовку ниже пекарни выловили, — услышал он глуховатый голос Саранцева. — Штанами за корягу зацепился. Не то так и уволокло бы в море. В разлив сильное течение. Бывает, целые дома уносит.

— У тебя еще дети есть? — поинтересовался Плетнев.

— Дочка растет. Нынешний год в первый класс пойдет. Да только Вовку я все равно не забыл. До смерти не прощу Фоминичне, что не устерегла. Лучше б он у нас жил.

— Ларису Фоминичну и так уже кто-то крепко наказал. Правда, пока неизвестно, за какие грехи.

Саранцев будто не слышал его.

— Людка правильно сказала: кабы Лизкин был сын, глаз бы не спускала. А так он ей все равно чужой был — не прикрикнет никогда, зато и не приласкает.

Саранцев молча докурил сигарету, встал с лодки, громко хлюпая по воде резиновыми сапогами.

— Феодосьевна, царство ей небесное, крепко о парнишке горевала. Царьковым худо без Феодосьевны придется.

Он повернулся и долго смотрел в сторону дома Царьковых, в темных окнах которого отражался холодный лунный свет.

* * *

«Молодец Лиза, что вытащила меня сюда, — думал Плетнев, лежа на горячем песке возле самой воды. — Если б не она, я бы сейчас места себе не находил. А с ней так спокойно, легко на душе. С ней можно ни о чем не думать…»

Ему на самом деле ни о чем не хотелось думать. В конце концов, рано или поздно все образуется. Найдется Михаил, и жизнь снова войдет в колею. А Лизе от него ничего не надо — сидит поодаль в своей, похожей на шляпку большого мухомора соломенной шляпе и что-то чертит палочкой на песке.

Здесь так же пустынно, как и двадцать с лишним лет назад. Тихо шелестят вербы, выворачивая наизнанку свои узкие, точно покрытые инеем листья. И оттого, что вокруг не было никаких признаков человеческой жизни, Плетнев вдруг впервые за много лет почувствовал себя совершенно свободным. От дел. От всяких условностей. От обязанностей перед Аленой и Светкой.

— Расскажи о себе, Лиза.

Она подняла голову, отшвырнула палочку и сровняла ладошкой взрыхленный песок.

— Неинтересно будет. А если с самого начала — слишком долго, — серьезно сказала она.