Сокровища Массандры - Юрий Гаврюченков

Отворачиваясь, он успел заметить вспыхнувшее на лице подруги негодование, но гравитация взяла свое, и пришлось перебирать ногами, чтобы не пригладить копчиком каменистый глинозем.

По дороге перезнакомились. Бородатого цыгана звали Мишей, его мелкого наперсника — Сашей. В Щебетовку они приехали из местечка с чуждым русскому уху названием. Прибыли отдыхать и делать дела. Какие могут быть дела у цыган вблизи воинской части, Макс предпочел не знать. Он травил почерпнутые из газет и теленовостей светские сплетни и всячески изображал пресытившегося столичной жизнью жлоба: человека, безусловно, состоявшегося и состоятельного, но… волей случая оказавшегося на мели. Цыгане охотно поддакивали, их куда больше интересовало то, что можно было поиметь со случайного знакомца, а именно — золотую цепь.

«На жадину не нужен нож, — крутилась в голове махинатора любимая песенка, пока они не подошли к пятиэтажному дому в центре поселка. — Ему покажешь медный грош, и делай с ним что хошь».

— Подожди тут, я сейчас деньги принесу. — Миша оставил столичную овцу возле подъезда на попечение компаньона и затопал по лестнице.

— Что-то ништяк отдохнули, — поделился Макс мнимыми впечатлениями с цыганом, зевнул и потянулся. — Надо двигать в Симферополь и отваливать домой.

— В Москву поедешь?

— В Москву.

— Ксюшу Собчак увидишь?

— Обязательно.

— Привет ей передай от меня. Скажи, Саша тебе привет передает.

«Что-то он борзеет, — забеспокоился Макс, глядя на хохочущего цыгана. — Ладно, рома, в рот-те хрен коня Будулая, сейчас я тебя приземлю малость».

— Анекдот есть такой. Заехал цыган в тюрьму первоходом, ничего не знает, всего боится. Решил себя поставить сразу. Заходит в хату и с порога блажит: «Блатные, встать!» Все вскочили, кроме одного, который у параши на матрасе тусуется. Цыган на него наезжает: чего сидишь? А он: «Да я петух». Цыган ему: «Слезай, теперь я петухом буду!»

Сашка заржал и, против ожидания, не напрягся, похоже, не уловил подтекста. «Сказываются молдавские корни», — подумал Макс и больше не стал гнобить весельчака. Говорили ни о чем, пока не вернулся Миша. Он не притащил с собой ни напильника, ни баночки с кислотой для проверки благородности металла. Возник короткий торг, цыгане опять рассматривали клеймо и ковыряли звенья, но фуфла не выявили. Сговорились на трехстах. Миша тут же вынул три бумажки с крупным портретом Франклина, других у него не было, и он явно рассчитывал сбить цену. Макс бегло прошнифтил валюту. Новенькие купюры одной серии даже слипались между собой. Мошенник сунул деньги в карман, пожелал цыганам удачи и улетучился.

«Надо было еще печатку захватить, — запоздало раскаялся аферист, когда двор с облапошенными ромалэ скрылся из вида. — Сегодня масть прет, втюхал бы им заодно и гайку, все равно проверить золото нечем. Ладно, свезло так свезло, не надо жадничать, а то действительно сам себя без ножа зарежешь».

* * *

Пещеру Макс обнаружил случайно. Не первый раз проходил он мимо скалы, не подозревая, что скрытая кустами ниша с неровной задней стенкой и есть заваленный вход. Усталость и жажда заставили его притормозить возле впадины. Глотнув воды, Макс подумал, что в нише удобно укрываться от дождя случайно застигнутому непогодой путнику. Любопытство заставило его присмотреться. Подобные убежища могли содержать послания, оставленные приблудившимися туристами. Макс находил в щелях бумажки с записями типа «Крошка и Волосан из Новосиба были здесь 12.06.2001 г.», однажды попался комсомольский значок. Вот и сейчас авантюрист подумал, что по ходу бестолкового шатания по горам лучше разжиться пустяковой находкой и заодно передохнуть.

Шел седьмой день походной жизни. Городские неженки притерпелись к палаточному быту, Макс даже находил в аскетизме некоторую привлекательность. Майя тоже втянулась и не роптала, когда требовалось готовить и стирать. Впрочем, одежду от мыла отполоскать не удалось, она стояла комом и неприятно скользила по телу. «Воровка никогда не станет прачкой», — рассудил Макс. Он с философским смирением принял очередное неудобство, наметив по приезде в Симферополь купить новые тряпки. Трехсот цыганских долларов должно было хватить на все, включая обратную дорогу, да и от гривен кое-что оставалось.

Макс забрался в нишу, выставив на солнце только ноги, и принялся рассматривать укрытие. Немедленно была замечена торчащая из щели бумага. Макс вытянул сложенную пополам брошюру в потрепанной голубой обложке, на которой ротапринтным способом было оттиснуто «Максимилиан Волошин. Стихотворения». Ниже помещалась расплывшаяся на дешевой бумаге клякса плохой краски, долженствующая обозначать знаменитую дачу классика.

— Вот это да! — сказал Макс, привыкший относиться не столько с почтением, сколько с пристальным вниманием к печатному слову и к тем, кто его размещает. — И сюда добрались, романтики хреновы.

Он полистал смятые страницы. Вдохнул исходящий от них горький запах полыни.

Травою жесткою, пахучей и седой,Порос бесплодный скат извилистой долины.Белеет молочай. Пласты размытой глиныИскрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.

По стенам шифера, источенным водой,Побеги каперсов; иссохший ствол маслины;А выше за холмом лиловые вершиныПодъемлет Карадаг зубчатою стеной.

И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц —

Мутят сознание. И зной дрожит от крика…И там — во впадинах зияющих глазниц —Огромный взгляд растоптанного Лика.

— Про Кизилташ что ли? — пробормотал он. — В тысяча девятьсот седьмом году написано, а все то же, не меняется Киммерия. — В мозгу осело немного знакомых слов, главным образом каперсы и маслины, которые мошенник когда-то ел. — Только при чем здесь растоптанный Лик? Про разрушенный монастырь, что ли, предвидел? Ладно, фигня какая-то, — пожал плечами Макс. — Нечего голову забивать.

Он хотел выкинуть брошюру в кусты, но рука дрогнула. Какое-то непонятное чувство в груди задержало ее. На Макса накатило вдохновение, круче, чем при исполнении матерой аферы. В основе этого сильного переживания зижделось любопытство.

«А чегой-то они ее целиком в скалу запихали, брошюра-то немаленькая?» Авантюрист встал на колени и обнаружил, что задняя стенка ниши вовсе не монолит, а сплошной участок сложенных вертикально камней, щели между которыми заросли лишайником. Макс надавил на камень, под которым лежала брошюра. Камень шевельнулся.

«Я скалу руками разбираю?» Макс вцепился в него обеими руками, расшатал и выдернул из стены. Нижний оторвался тоже с трудом, за долгое время камни слиплись, но дальше пошло легче. Верещагин работал как автомат, выгребая известняк и кидая за спину. Нишу заволокло пылью, слышался только дробный стук катящихся по склону камней. Когда был убран наружный слой, обнажилась неровная кладка. Теперь уже не было сомнений, что завал рукотворный. Партизаны на совесть замаскировали тайник с валютным резервом Отечества. Мимо него годами ходили поисковики, на него облокачивались утомившиеся туристы, прятали свои нелепые послания романтики, но никому в голову не взбрело, что перед ними искусственная стена.

Камни стали валиться внутрь. Из открывшейся черной дыры пахнуло сыростью, холодом и гнилью. «Вот он, воздух войны! — Макс непроизвольно отпрянул. Он ощущал, как льется по телу пот. Руки саднило. Он чихнул. — В лагерь, к Майе. Привести ее, вдвоем разбирать легче, а тут еще кидать и кидать. Вместе и войдем. Подозрений в крысятничестве не будет». Мысли мошенника путались. Он уже не мог оторваться и уйти, а продолжал отгребать и сталкивать по склону камни.

Когда отверстие расширилось настолько, что в него можно было протиснуть голову, Макс лихорадочно распотрошил котомку, достал зажигалку, из брошюры стихов Волошина скрутил жгут. Поджег и сунул руку в лаз. Тусклое пламя выхватило из темноты прямоугольник, прикрытый накатившимися камнями, рядом лежал бесформенный предмет, похожий на мешок.

«Где же бутылки? — забеспокоился авантюрист, он ожидал увидеть круглые стеклянные бока, запорошенные толстым слоем пыли, а вместо них узрел ящик и мешковину. — Или я нашел не ту пещеру? Вдруг вино спрятали где-то еще, а мне попался другой тайник? Наверняка в горе несколько пещер».

Жгут обжег пальцы, и Макс выпустил его, о чем немедленно пожалел: огонь упал на ящик, а вдруг там мины! Ведь могли партизаны хранить оружие? Огонь погас. Макс в оцепенении выждал, когда потухнут искры. «Вот болван! — выругал он себя. — У некоторых жизнь сплошная гонка, а у меня — тормозной путь». Желание соваться в схрон с оружием улетучилось. Макс выбрался из ниши, порядком углубленной, осмотрелся. Площадочка перед ним была засыпана щебнем.