Кража в Венеции - Донна Леон

ней договорились встретиться завтра после обеда».

Брунетти выключил компьютер, даже не посмотрев, что пришло ему на почту, и отправился домой.

16

Дома комиссар был после девяти; о том, что задержится, он жену не предупредил. Паола давно уже привыкла к его опозданиям и обычно оставляла мужу что-нибудь в духовке или на плите, а сама уходила в кабинет – читать или проверять письменные работы своих студентов. Двадцать… нет, даже пять лет назад Брунетти еще мучила совесть, но при виде безучастности супруги чувство вины постепенно уменьшалось, пока не исчезло вовсе.

Однажды, когда он спросил ее об этом, Паола в ответ поинтересовалась: «Что, по-твоему, я выберу – провести час с Троллопом либо Филдингом или с двумя подростками и мужем, чьи мысли заняты очередным ужасным преступлением?» Иногда Брунетти было сложно согласовать высказывания Паолы со своим глубочайшим убеждением в том, что она любящая жена и мать…

В кухне он увидел большое плоское блюдо с артишоками – не крупными, римских сортов, которые продаются на каждом углу, а своими, венецианскими, нежными кастра́ура. Их было около дюжины. Брунетти взял вилку, лежащую тут же, возле блюда, и переложил пять артишоков на тарелку. Потом достал из ящика стола ложку и полил их оливковым маслом с блюда. Добавил на тарелку шестой артишок… Налил себе бокал белого вина из холодильника, даже не взглянув на этикетку. Положил на тарелку два ломтика хлеба, отметив про себя, что он уже слегка зачерствел. Для Брунетти ужин в одиночестве был наказанием, хуже которого не придумаешь, поэтому он направился к жене в кабинет.

Дверь была открыта нараспашку, и он вошел без стука. Уютно устроившаяся на диване Паола подняла глаза. Она застолбила свои территориальные права, вытянувшись по диагонали почти на всю длину дивана. Брунетти присел на краешек и поставил тарелку и бокал на низкий столик.

– Гвидо, – сказала Паола, стоило ему пригубить вино, – мне рассказали очень странную историю.

– О чем? – спросил он, накалывая на вилку первый артишок (поджаренный на оливковом масле, в которое клали целый зубок чеснока и подливали немного воды; петрушку следовало добавлять в самом конце).

Брунетти разломил его вилкой пополам и погонял по тарелке, собирая капли драгоценного масла, чтобы ни одна не пропала. Съел кусочек, сделал глоток вина, подобрал ломтиком хлеба каплю оливкового масла, после чего устроился на диване поудобнее.

– Рассказывай!

– Сегодня мы с Бруно разговорились…

– Это тот хозяин кемпинга?

– Да. И он сказал, что собирается сбежать в Рио с немецкой туристкой и открыть там студию самбы.

Брунетти знал Бруно, дядю одноклассницы Паолы; он, наверное, лет сто был хозяином маленького отеля на Ли́до[113]. Поскольку с некоторых пор Лидо оказался за городской чертой, присутствие Гвардиа ди Финанца стало менее ощутимым, и комиссар подозревал, что Бруно ведет свои счета… уже не так аккуратно.

– Проблемы с клиентурой? – спросил Брунетти, убежденный в том, что комментарии туристов – это зачастую «окно в реальный мир».

– Нет. Нечто неожиданное и неприятное.

– Что именно?

– Не так давно ему позвонили домой, и мужчина, которому было известно его имя, сказал, что они проводят исследования туристической отрасли и предпринимателей, задействованных в ней.

– Они – это кто? – спросил Брунетти, отпивая из бокала.

– Бруно задал такой же вопрос: «Кто вы?» Тот человек сказал: «Гвардиа ди Финанца». – Паола перехватила взгляд мужа и ответила на его немой вопрос: – Да, именно так он и сказал. Финансовая гвардия.

– И чего они хотели от Бруно?

– Этот человек предположил, что Бруно захочет подписаться на кое-какие журналы.

– Что за журналы?

– Он перечислил пять названий и сказал, что не сомневается – один из них обязательно заинтересует Бруно.

– И что сделал Бруно?

– А ты как думаешь? Согласился.

– Почему?

– Потому что он рискует, Гвидо. Рискует, как и все мы. Разве многие из нас всегда поступают по закону? Когда мы с тобой ужинаем в ресторане, разве ты просишь выдать тебе ричеву́та фиска́ле?[114]

– Нет, если я знаю этих людей! – возмутился Брунетти, словно у него спросили, не ворует ли он в магазинах.

– Это нарушение закона, Гвидо. И ты тоже рискуешь. Хотя в твоем случае, если бы ты сказал, что ты полицейский, они, наверное, от тебя отстали бы, – произнесла Паола и тут же добавила: – Но тем, кто не относится к «привилегированному классу», пощады нет.

– Таким, как Бруно? – уточнил Брунетти.

– Как Бруно и все те, кто честен, но честно жить не может. Его арендная плата за последние десять лет выросла втрое, и все меньше людей приезжают отдыхать на Лидо. Бруно нарушает закон, чтобы выжить, зарабатывает деньги и не платит с них налог. Тот, кто звонил, знает об этом. И решил этим воспользоваться.

– Когда ему позвонили?

– Месяца четыре назад.

Брунетти сделал еще глоток вина, но к артишокам не притронулся.

– Расскажи об этом поподробнее.

– Журналы ему приносит курьер, и каждый раз Бруно оплачивает их на месте. Поэтому он знать не знает, откуда они берутся.

– Что это за журналы?

– История Гвардиа Костьера[115], общественный вклад морских вооруженных сил и тому подобное.

Брунетти знал эти журналы. Они валялись в каждом отделении полиции по всей стране, непрочитанные, с неинтересными статьями о всевозможных государственных службах и подразделениях.

– Тот человек, ну, что звонил, он больше ничего не сказал? – спросил Брунетти. – Кроме того, что он из Гвардиа ди Финанца?

– Ничего. И номер, с которого был сделан звонок, не определился.

Брунетти пододвинулся ближе к спинке.

– Значит, остается курьер, который получает деньги. А он может являться откуда угодно.

– Да.

– И зачем ты мне об этом рассказываешь? – поинтересовался Брунетти.

– Потому что Бруно им платит. Имеется два объяснения: это мошенничество, – и я склоняюсь к первому варианту, – или же Финансовая гвардия действительно это делает. Бруно считает, что ему звонили из Финансовой гвардии. И платит, чтобы его не трогали, потому что уверен: это шантаж.

Сказать было нечего, и нечего было спросить.

– Так мы живем сегодня, Гвидо. Если какая-то государственная служба звонит нам и угрожает (или же мы верим, что эти люди из госорганов), – мы платим. Вот до чего мы докатились – платим шантажистам от государства, лишь бы они от нас отстали!

Брунетти не желал заглатывать наживку. Он хотел съесть в тишине и покое свои артишоки, допить вино и вернуться в кухню – посмотреть, что припасено для него в духовке. У него не было охоты вникать во все это, даже комментировать. Что еще, по мнению Паолы, мог сделать Бруно? Какие у него были варианты?

Брунетти посмотрел на оставшиеся на тарелке артишоки, размышляя, как лучше поступить. Съесть их означало бы не проявить должного интереса к сказанному Паолой; если же он не съест их, значит, придется что-то говорить. Брунетти взял со стола тарелку и бокал и вернулся с ними в кухню. В духовке стояло овальное блюдо, накрытое алюминиевой фольгой. Он осторожно